Загадка Рунного Посоха: Черный Камень. Амулет безумного бога. Меч зари. Загадка рунного посоха. - Муркок Майкл Джон. Страница 31

У входа в пещеру он обо что-то споткнулся и, приглядевшись, увидел, что его снаряжение лежит на полу. Все было аккуратно сложено — седло, седельные сумки, шпаги и кинжалы. Он потянулся за шпагой, неслышно вытащил ее из ножен и вышел из пещеры.

В лицо ему полыхнул жар большого костра, разложенного неподалеку. Над огнем был сооружен вертел, а на нем поворачивалась огромная туша фламинго, ощипанного, выпотрошенного, без головы и когтей. Поворачивая вертел при помощи сложного приспособления из кожаных ремней, которые он время от времени смачивал, стоял коренастый человечек, ростом раза в два меньше Хокмуна.

Когда Хокмун приблизился, человечек повернулся, увидев в руке Хокмуна шпагу, взвыл и отпрыгнул от костра. Герцог Кельнский был изумлен — лицо человечка было покрыто рыжими волосами, и более густой мех того же цвета покрывал, казалось, все его тело.

Он был одет в кожаные штаны и такую же куртку, перепоясанную широким ремнем. На ногах были сапоги из мягкой оленьей кожи, а в шапочку на голове были воткнуты четыре или пять самых красивых перьев фламинго, выдернутых, без сомнения, из хохолка птицы, когда он ее разделывал.

Он пятился от Хокмуна, подняв руки ладонями вверх в умиротворяющем жесте.

— Простите меня, господин. Мне очень жаль, что так получилось, поверьте мне. Если бы я только знал, что на птице кто-то сидит, я, конечно, никогда не стал бы стрелять, Но для меня — это был обед, который мне не хотелось упустить…

Хокмун опустил шпагу.

— Кто ты? Или даже вернее, что ты?

Он схватился рукой за голову. Жар от огня и недавние переживания утомили его, и он ощущал легкое головокружение.

— Я — Оладан из Горных Великанов, — начал отвечать человек. — Хорошо известный в этих местах…

— Великанов? Великанов!

Хокмун хрипло рассмеялся, покачнулся и упал, снова потеряв сознание.

Когда он очнулся в следующий раз, в нос ему ударил нежный запах жарящейся дичи. Рот непроизвольно наполнился слюной, и с большим трудом он понял, что этот запах может означать. Он лежал около самого входа, шпаги его нигде не было видно. К нему нерешительно подходил маленький человек, предлагая кусок мяса.

— Поешьте, господин. Вы почувствуете себя гораздо лучше, — сказал Оладан.

Хокмун взял мясо.

— Думаю, теперь это уже не имеет значения, — произнес он, — потому что ты почти наверняка лишил меня всего, чего я желал.

— Вы так любили эту птицу?

— Нет… но я в смертельной опасности, а фламинго был моей единственной надеждой на спасение.

Хокмун начал жевать жесткое мясо птицы.

— Значит, кто-то вас преследует?

— Не кто-то, а что-то, необычная и отвратительная судьба…

И внезапно Хокмун принялся рассказывать этому существу все по порядку, не совсем понимая, почему он вдруг ни с того, ни с сего решил довериться Оладану. Было что-то очень решительное в этом получеловеческом лице, что-то мужественное, когда он чуть склонял голову, внимательно, с расширяющимися глазами вслушиваясь в каждую новую деталь повествования — и естественная осторожность и недоверчивость Хокмуна исчезли.

— И вот я здесь, — закончил он, — и ем ту самую птицу, которая, возможно, могла меня спасти.

— Какая нравоучительная история, — вздохнул Оладан, вытирая жир с подбородка, — и как печально мне слышать, что это мой желудок привел к такому несчастью. Завтра я сделаю все, что смогу, чтобы исправить свою ошибку, и попытаюсь найти для вас средство передвижения, чтобы вы смогли продолжить свой путь.

— Какую-нибудь птицу?

— К сожалению, нет. Я подразумевал всего лишь козла.

Раньше, чем Хокмун смог ответить, Оладан снова заговорил:

— Я обладаю кое-каким влиянием в этих горах, потому что все здесь считают меня явлением любопытным. Видите ли, я родился в результате сомнительной связи искателя приключений — волшебника в своем роде — и Горной Великанши. Увы, сейчас я сирота, потому что в одну из тяжелых зим мамаша съела папашу, а потом мамашу, в свою очередь, сожрал дядя Баркиос — ужас этих мест, самый свирепый и самый большой из всех Горных Великанов. С тех пор я живу один, компанию мне составляют лишь книги моего отца. Я — отверженный, слишком странный, чтобы меня признал народ моего отца или моей матери — живу только благодаря своей находчивости. Если бы я не был таким маленьким, меня, несомненно, давно тоже бы съел дядюшка Баркиос…

Меланхолическое лицо Оладана выглядело настолько комично, что Хокмун вообще больше не мог испытывать по отношению к нему раздражения. От жара костра и от сытного ужина он разомлел.

— Достаточно, друг Оладан. Забудем старое и давай как следует выспимся. Утром придется поискать какое-нибудь животное, на котором я смогу продолжить свой путь на Восток в Персию.

И они заснули и проснулись лишь с наступлением зари, и увидели, что огонь еще слабо горит, а вокруг костра сидит отряд людей, закутанных в меха и вооруженных, доедая остатки их ужина.

— Разбойники, — вскричал Оладан, в тревоге вскакивая с места. — Мне следовало погасить костер!

— Куда ты спрятал мою шпагу? — спросил его Хокмун, но двое, от которых несло прогорклым животным салом, направлялись к ним, вытаскивая короткие шпаги.

Хокмун медленно поднялся на ноги, готовясь защищать себя как можно лучше, но Оладан заговорил:

— Я знаю тебя, Рекнер, — указал он на самого большого из разбойников. — И ты тоже должен знать меня, Оладана из Горных Великанов. Теперь, когда ты насытился, уходи или моя родня придет и убьет вас всех.

Рекнер ухмыльнулся, нимало не озаботившись предупреждением, и продолжал ковырять в зубах грязным сломанным ногтем.

— Я действительно слышал о тебе, кроха-великан, и я не вижу, чего мне бояться, хотя мне и говорили, что деревенские жители этой местности тебя сторонятся. Но крестьяне — это одно, а разбойники, храбрые разбойники — совсем другое. А теперь помолчи, а то мы убьем тебя не быстро, а медленно.

Оладан, казалось, поник, но продолжал пристально смотреть на главаря разбойников. Рекнер засмеялся.

— Ну, так что за сокровища вы храните в своей пещере?

Оладан начал раскачиваться из стороны в сторону, словно в смертельном страхе, бормоча что-то себе под нос. Хокмун посмотрел на него, потом на главаря разбойников, вновь на Оладана, задумавшись на мгновение, успеет ли он быстро попасть в пещеру и вовремя отыскать свое оружие. Монотонное бормотание Оладана стало громче, напевнее, и Рекнер остановился. Улыбка застыла на его лице, а глаза как бы остекленели под пристальным взглядом Оладана. Внезапно человечек поднял вверх руку, протянул ее в сторону разбойника и холодно произнес:

— Спи, Рекнер!

Рекнер рухнул на землю, его люди, ругаясь, бросились к нему, потом остановились, когда Оладан вновь поднял руку.

— Бойтесь моего могущества, негодяи, потому что Оладан — сын волшебника.

Разбойники заколебались, глядя на своего распростертого на земле главаря. Хокмун в изумлении смотрел на это крохотное мохнатое создание, которое повелевало разбойниками, потом быстро нырнул в пещеру и увидел, что шпага его, или вернее, меч, оказались на месте. Он быстро застегнул пояс, к которому было прикреплено его оружие, включая и кинжал, выхватил меч из ножен и вернулся к Оладану. Чуть скривив губы, тот пробормотал уголком рта:

— Захватите все свои припасы. У подножья горы стреножены их лошади. Нам придется ими воспользоваться, потому что Рекнер может проснуться в любую минуту, а после этого мне уже их не удержать.

Хокмун вернулся в пещеру за своими сумками, и они с Оладаном принялись пятиться с холма, иногда оскальзываясь на мелких камешках. Рекнер зашевелился. Он застонал и сел. Люди его наклонились, помогая ему подняться.

— Скорее! — крикнул Оладан и повернулся, бросившись бежать.

Хокмун последовал его примеру и у подножья холма увидел, к своему удивлению, не лошадей, как ожидал, а с полдюжины козлов размером с небольших пони, на каждом их которых лежало седло из овечьей шкуры. Оладан вскочил на ближайшего и протянул уздечку другого животного Хокмуну. На секунду герцог Кельнский замер в нерешительности, затем натянуто улыбнулся и вскарабкался в седло. С холма к ним бежали Рекнер и его люди. Ударом меча Хокмун перерубил привязи оставшихся животных, и те разбежались в разные стороны.