Ген человечности - 3 - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf". Страница 69

Но те, кто это все устроил — не учли один маленький, но очень неприятный для них момент. Когда они сотворили все это — они разрушили и общество, и законы, охраняющие по сути их же. Тот, кто все это сделал — он ненавидел и общество, и людей, и вообще всю планету — иначе бы он не сделал такое, не открыл бы ящик Пандоры, не дал бы смерти волю. Но он не учел, что когда не стало общества — не стало и его защиты. И он сам уже стал не нужен тем людям с оружием, которых он поставил себе на службу. Потому что сейчас — право сильного, право вооруженного, и в этой системе координат — он ноль. Возможно он так этого и не понял…

— Остаемся? Или попробуем уйти?

Майор взглянул на часы.

— Все равно ночью лучше не связываться с одержимыми. Спи, капитан, я первым встану на дежурство.

Катастрофа, день сорок восьмой

Южная Каролина

19 июля 2010 года

Попались…

Собственно говоря — это должно было когда-то случиться, я даже удивлялся нашей везучести. Группы подобные нашей имеют мало шансов, два человека — это ничто. Можно было бы идти тихо — но возникала проблема с собаками, с одержимыми — с озверевшей, и готовой насытиться чем угодно живностью. В них приходилось стрелять, они замедляли темп движения. В общем и целом — от них были проблемы…

Но и с себя я ответственности не снимаю. Ошибку допустил я, причем — непростительную ошибку. Долгие недели войны — а со дня катастрофы заканчивался второй месяц, и больше месяца я жил в постоянно, не прерывающемся ни на минуту напряжении — сделали свое дело. Я устал и допустил ошибку.

Отбившись от одержимых, мы снова ушли в лес, забирая кругом, пошли к ферме, где оставили вторую часть группы. Спешить особо не спешили — но продвигались настолько быстро, насколько это позволяла обстановка. По пути отстреливали собак и одержимых — но это стало уже настолько привычным, что нет смысла даже описывать это. В новом мире убийство — норма. Эти — убивают, чтобы насытиться, потому что больше нечем, запасы продовольствия, доступные их больному мозгу закончились. Еще они убивают потому, что ненавидят нас — адреналин съедает их изнутри, ярость требует выхода. Ты убиваешь для того — чтобы не дать себя съесть, чтобы не стать добычей на этом пиршестве смерти. У тебя есть оружие, патроны — и пока они у тебя есть и ты достаточно осторожен — ты жив. Нет — ты не жив. Вот и вся наука.

Но и нам тоже нужно было что-то поесть. В пожарке мы не нашли ничего подходящего, а MRE порядком осточертели. Вот мы и свернули к небольшому населенному пункту, маленькой деревне на дороге, где жили фермеры, наверное и лесорубы, судя по большому водному колесу, которое должно было приводить в действие механизм на старой лесопилке. Привлекло нас отсутствием одержимых — по крайней мере в пределах видимости, и вид небольшого магазинчика — продуктовой лавки, в котором не было разбито ни одного стекла. Конечно, там сейчас стоит вонь от сгнивших и испортившихся продуктов — но там наверное есть шоколад в батончиках и плитках, есть всякие снеки, есть консервы, есть вода в баллонах — в общем есть много всего такого, что нам не помешает. И третье, что привлекло наше внимание — это совершенно очаровательный пикап Додж Рэм у здания магазина.

Просто — подходи и выбирай что тебе душе угодно. Машину конечно придется оставить, слишком опасно на машине, мы не знаем ни маршрутов облета местности, ни расположения чек-пойнтов на дороге. Но помечтать то можно…

Конечно — ни один дурак не станет сразу выходить из леса на дорогу, таких дураков сейчас не осталось — все вымерли. Больше получаса майор просматривал всю деревню с прицела снайперской винтовки, я прикрывал его сзади. И не зря — появился одержимый, как и все одержимые последнего времени — вялый и усталый. Получив пулю в лоб — свалился.

— Там чисто… оторвался от прицела майор.

— Двигаемся?

— Не торопясь.

Не торопясь — это значит по-пластунски. Способ передвижения, который я всегда ненавидел — и который является основным для солдата сил специального назначения. В последнее время — с начала девяностых — новое поколение позабыло, что такое настоящий противник и что такое настоящая опасность. Сейчас солдата не заставишь не то что по-пластунски ползать — но и пешком то он с неохотой пойдет, все ездят, даже от штаба в казармы. А вот нас учили ползать в свое время — на границе ФРГ и ГДР. Помните еще — что это за страны такие были. Не помните. А в ГДР тогда стоял русский спецназ, и была Штази — секретная полиция. И тянулась граница через всю страну — граница такая, что ни мексиканцы ни палестинцы, лезущие через возведенные многометровые стены даже представить себе такую границу не могут. Русский спецназ стоял в нескольких километрах от границы в местечке со сложным германским названием — вот там то нас и учили ползать немецкие горные егеря. Иногда просто так на границе бывали, иногда — переправляли агентов и принимали диссидентов. Кое-кто — ходил на ту сторону, вытаскивал людей и получал информацию… Ну и в нашу сторону… ходили. Зазевался… не обратил внимания на шорох, на спугнутую кем-то птицу — и лежишь себе с перерезанным горлом.

Но с другой стороны как-то… спокойнее… Тебя никто не видит, ты не торопишься… Вот до крайнего дома в деревне уже сто ярдов… восемьдесят ярдов…

И тут появился одержимый.

Как назло, этот одержимый был не такой как все, где-то он нашел источник пищи, достаточный чтобы продержаться до сегодняшнего дня. Поэтому — он отличался завидной резвостью. На твари был грубый рабочий комбинезон, серого цвета, весь в грязных пятнах. Выскочив из-за крайнего дома, она уставилась на нас…

Заметила!

Первая пуля прошла мимо, все таки я не первый день стреляю, и вижу когда попадаю, а когда — промахиваюсь. Вторая попала в цель, пробив одержимому грудь слева, там где должно было быть сердце — но тварь уже взвыла, даже не взвыла — завизжала так, что захолодело в душе. Если бы не слышал — не поверил бы, что человеческое существо может издавать такие жуткие звуки.

Третий выстрел — вторая пуля здорово оглушила ее — пришедшийся в то же самое место уложил тварь на месте — но на смену ей уже лезли новые. И их было много…

Пришлось выпустить пистолет из рук — он упал, потому что не был пристегнут ремнем к кобуре, как это делают морские пехотинцы. Эти твари перли так, что из автомата я успел свалить только двоих — третья успела добежать…

От удара я ушел — одержимый бросался так, как бросается хищник из рода кошачьих — сверху, нарывая жертву своим телом. От броска удалось уйти — но пространство я совсем при этом потерял, пришлось упасть на траву. Падая, и видя что промахивается — одержимый каким-то немыслимым образом извернулся и схватил меня за штанину. Но укусить не успел — выхватив из кармана трофейный пистолет, я дважды выстрелил ему промеж глаз, едва не прострелив себе ногу.

Повернувшись, я разрядил остаток патронов — а магазин был уже неполным — в того, который собирался броситься на майора. Еще с одним майор разобрался сам. Длинная винтовка не давала ему действовать быстро, и одержимому удалось повалить его за землю и схватить. И стрелять было невозможно — в одном пистолете патронов не было совсем и бросил его, второй надо было подобрать. Но прежде чем я успел это сделать — майор несколько раз выстрелил навалившемуся на его одержимому в бок из небольшого револьвера, которого я у него до этого никогда не видел. Полезная, кстати привычка — носить на всякий случай небольшой револьвер…

Автомат висел у меня на груди, пистолет был в руках, и там должно было еще остаться шесть патронов. Но одержимые — все которые были в засаде, или просто — на лежке — уже не могли причинить нам вреда. Один, хрипя и каким-то чудом задрав голову полз ко мне — и от его мутного, затуманенного ненавистью взгляда становилось дурно. В него попало пять или шесть пуль из автомата, одна из них по-видимости повредила позвоночник — но он упорно полз вперед, стараясь добраться до меня. Пришлось выстрелить…