Вставай! Страна огромная! (СИ) - Мех Сергей Леонидович. Страница 36

И, обращаясь к офицеру, жестко спросил:

— Фамилия, звание, номер части? Куда направлялись? И не вздумайте врать, что не понимаете русского языка! Я только что, собственными ушами удостоверился в обратном.

— Я бы попросил вас, — видно было, что слова ему даются с трудом. Хотя говорил он, практически, без акцента. — Я бы попросил вас проявлять вежливость, при разговоре с офицером германской армии. И как вежливый человек, вы первый должны назвать свое имя, звание и воинскую принадлежность.

— Ух ты! Во как! — я делано удивился. — Сразу видно прусского аристократа. Белая кость — голубая кровь! Аристократизм, так прямо и прет, из всех щелей! — Но, тут, же добавил в голос жесткости. — Вот только кто сказал тебе — мила-а-а-й, что я вежливый человек? А тем более, что я имею какое-нибудь звание? Да и на счет войсковой принадлежности, извиняюсь, промашка вышла. Я так просто, прохожий — обшитый кожей! Брожу по лесам, да твоих соплеменников, похожих на тебя, отлавливаю.

— Тогда, — немец чуть не поперхнулся от удивления, — тогда какое вы имели право нападать на меня и мое сопровождение? — Было видно, что он действительно чего-то недопонимает. — Если не имеете отношение к Красной Армии?

— Я что-то сейчас не понял, — пришел черед удивляться мне, — а мне что, на это нужно чье-то разрешение?

— Конечно, — попытался прокомпостировать мой головной мозг гауптман, — если вы не комбатант, то есть не имеете отношение к вооруженным силам воюющих государств, то ваши действия, по всем имеющимся международным правилам, относятся к разряду бандитских. И подлежат соответствующему наказанию! В отношении вас даже расстрел не применим. Только смертная казнь, через повешение!

— Ну-ну, — бросил я, снисходительно, — ты тут мне повыступай, поагетируй! Я так испугался, что ажно взбледнул, слегка! Вот только промашечка у вас вышла, хер гауптман, — я специально, одной интонацией, выделил официально-почтительное обращение, придав ему, уничижительное значение. — Да будет вам известно, что не далее как сегодня…

Тут я немного, преднамеренно слукавил, так как прекрасно знал, что это произойдет только через несколько дней, а именно 3 июля, когда в своем обращении к Советскому народу, Сталин впервые даст определение Отечественной, применительно именно к этой войне!

…глава Советского Союза, товарищ Сталин, объявил эту войну — Отечественной! — Краем глаза я уловил, как мой сосед, по завалинке, непроизвольно дернулся, но, тем не менее, продолжил. Уже для двух заинтересованных слушателей. — Наподобие Отечественной войны 1812 года, против Наполеона. Поэтому, святая обязанность, каждого русского человека, встать на защиту своего Отечества! И по мере сил и возможностей уничтожать захватчиков!

Тут я сбился с пафосного тона и добавил:

— Вот я, как могу, и пакастю, вашему брату, из своей, так сказать, природной вредности.

— И много успели напакостить? — в его голосе явственно слышался сарказм.

— Ой много, — не преминул я прихвастнуть, — за сутки танковый взвод, артиллерийскую батарею, да полуроту солдат на ноль помножил. Теперь вот тебя в оборот взял! Завтра еще кем-нибудь займусь. Буду и дальше пакостить, пока есть силы, или, — выдвинул я еще одну альтернативу, — пока солдаты у Германии не закончатся.

— Этого никогда не будет! — истеричным голосом, явно зазомбированным гебельсовской пропагандой, закричал немец. — Великая Германия — непобедима!

«Ой, блин, — пронеслась мысль, что-то я с лозунгами пересолил. Теперь закусит удила, и хрена лысого его разговоришь. Нужно немедленно осаживать. И как можно в более жесткой форме!» А вслух, добавил:

— Еще как будет! Я ведь не один буду. Много нас, таких, неприкаянных, по Руси-матушке, бродит. Земля у вас под ногами гореть будет! Каждый куст в вас будет стрелять! Собственной тени бояться станете! Ох не зря, товарищ Сталин, сравнил эту войну с наполеоновской, ох не зря! Ту же ошибку вы совершили, на те же грабли наступили! Не послушались своего Бисмарка? Полезли на Россию! Вот и получите этими самыми граблями, по своей наглой тевтонской морде, от всей широты русской души!

— Германия — победит!

— А как же! — Снисходительно бросил я. — Как только — так сразу! Я тебе больше скажу, Фриц — слушай меня сюда. Я точно знаю, что эта война закончится в Берлине! И иначе просто быть не может!

— Я Волфганг, — не согласился со мной гауптман, — и не откуда вы это не можете знать? Только фанатично на это надеяться. — И добавил — Все вы, большевики — фанатики!

Я же невозмутимо продолжил:

— Во-первых, с большевиками я и рядом не стоял, — открестился я от такого родства, — а во-вторых, все элементарно — Ватсон! Для того, чтобы прейти к такому выводу достаточно только знать логику и историю русского народа!

— И что такого, особенного, может быть в истории народа, относящегося к неполноценной расе? — в его голосе уже слышался не сарказм, а неприкрытое пренебрежение.

Так что я подумал, что пора уже заканчивать этот спектакль, а то диспут грозит перерасти в полемику. А это в мои планы некоим образом не входило. Но, тем не менее, последнее слово я решил оставить за собой.

— А все дело в том, Ганс, — я умышленно исковеркал уже известное мне имя гауптмана, — что вся история Руси, не знает случаев полного захвата другим государством. За исключением татаро-монгольского нашествия, — вынужден был я признать очевидное, — но и то, в конце концов, сошло на нет. Всегда Россия возраждалась! Вставала из пепла — как легендарная птица феникс! А знаешь почему? — И не дожидаясь ответа, который, в принципе, мне был и не нужен, продолжил. — А потому, что все русские люди — воины! Плоть от плоти земли русской. И в час испытаний, нам сама земля силу предает! И силы той — немерено! И даже простой крестьянин, который от этой земли кормится, и тот этой силой питается! И питает русских воинов — силушкой богатырской! Давным-давно, уж, ряд между ними положен. Что кормит крестьянин воина, а тот его защищать обязуется. И обычаю этому, не одна тысяча лет.

Я решил закругляться, и уже не скрывая ненависти, которая просто меня распирала изнутри, и которая стала явно слышна и в голосе, продолжал:

— Я — ВОИН! А ты, мразь, пришел на мою землю! Топчешь ее, без моего разрешения, жрешь мой хлеб, отбирая его у крестьянина! Опять же меня не спросясь! Ты что же думаешь, что это тебе даром, с рук сойдет? Что жизнь вам здесь, будет медом намазана! Хрен дождешься!

И с этими словами, схватив глиняную миску, из которой, намедни, немец вкушал дары природы, в виде пчелиных сот и свежего меда, и, с большого замаха, нахлобучил ему, ее, на уши. Миска, не выдержав соприкосновения с германской макушкой, раскололась, раня кожу головы керамическими осколками. Мед, моментом склеив волосы, потек по лицу и за шиворот.

Действие это было никоим образом не спонтанным, а вполне, даже себе спланированным. Поскольку нужно было заканчивать этот никчемный разговор, а также давало возможность вернуть пленного в первоначальное состояние. То есть вывести из равновесия, что очень способствует конструктивному разговору, но уже на заданную тему. Для этого, как нельзя больше, способствует резкий переход от задушевного разговора к прямой агрессии, сдобренной насильственными действиями. Психологический прием, часто применяемый в органах дознания. Более известный, как игра в «доброго» и «злого» полицейского.

Да и мед, пополам с собственной кровью, стекающий по лицу, не в коей мере на способствует душевному равновесию. Примерно как у человека, прилюдно наложившего в штаны, ему присущ внутренний дискомфорт. Что, опять же, благотворно влияет на откровенность.

— Итак, — подвел я итог случившемуся, — вернемся к нашим баранам. Еще раз спрашиваю — фамилия, звание, номер части? Куда направлялись? — и добавил. — Имя можешь не говорить. Оно мне уже известно.

Чтобы не затягивать паузу продолжил:

— Так как, Вольфганг — будем говорить?

Видя, что он колеблется, скомандовал: