Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Магуайр Тони. Страница 19

Я сидела на крыльце и смотрела, как брат играет в саду, когда услышала, как хрустит гравий на площадке. Щурясь от солнечного света, я пыталась рассмотреть, кто идет. Это был он — мужчина из соседнего дома. Рядом с ним трусили две недавно купленные собаки: маленький белый терьер с жесткой шерстью и черный, с рыжими подпалинами пес сомнительного происхождения, отличавшийся дружелюбным нравом. Соседские малыши, еще нетвердо стоявшие на ногах, топали за отцом.

— Собачка! — широко улыбнулся мой братик и потянулся к терьеру. Тот лизнул его в знак приветствия, заодно убрав с розовощекой мордашки крошки от завтрака. Не обращая внимания на собак и детей, я молча ждала, когда сосед скажет, зачем пришел.

— Я тут подумал, может, мы попозже сходим все вместе на пикник? — начал он. — Просто преступление упускать такой замечательный день. Неизвестно, когда еще получится выбраться на природу.

Я радостно улыбнулась и согласилась. Пикник означает вкусную еду и никакой посуды.

Сосед приветливо поздоровался с моей матерью, которая допивала уже третью чашку чая, и сказал, что жена попросила его забрать куда-нибудь детей и дать ей отдохнуть.

— Марианна возьмет с собой Стиви, — улыбнулся он, — а вы можете пойти к нам. Дора ничего не планировала на сегодня, так что вы замечательно проведете время.

Маму не нужно было долго уговаривать. Минус два лишних рта и возможность спокойно попить чай и поболтать, и никто при этом не будет тебя отвлекать — какая чудесная перспектива! Что касается моей младшей сестры, даже если она проснется, то ей вполне достаточно бутылочки или соски с капелькой варенья, а уж если разрешат поваляться с голым пузом на одеяле, то это вообще чудесно.

Через два часа сосед зашел за мной и Стивом с детьми, собаками и корзинкой, полной еды и напитков. Мы вытащили старую коляску, чтобы можно было посадить туда малышей, когда они устанут, и отправились на пикник.

Помню, мы шли по тропинке, которая вела от фермы к пруду; под ногами шуршали опавшие листья, а ведь всего несколько месяцев назад они были клейкими почками и им не терпелось развернуться и покрыть ветви деревьев густой свежей зеленью. Сухой хруст и шелест под ногами напоминали мне о том, что даже если насекомые, проснувшиеся от солнечного тепла и жужжавшие у нас над головами, думают, что лето вернулось, на самом деле зима уже вот-вот нагрянет в наши края.

Я изо всех сил отмахивалась от грустных мыслей о коротких дня и бесконечных холодных ночах — а заодно и от воспоминаний о припаркованной в лесу машине и заброшенных домах. Этот день был подарком судьбы. Я иду на пикник с лучшим другом к любимому пруду!

Сосед словно прочитал мои мысли: он повернулся ко мне и улыбнулся знакомой теплой улыбкой — от нее в уголках его глаз лучились морщинки. Это была особенная улыбка, предназначавшаяся только мне, и я, почувствовав, что меня переполняет счастье, улыбнулась в ответ.

— Пойдемте поищем кроличьи норы, — предложил он малышам, когда мы дошли до пруда. Те, не понимая, о чем он говорит, посмотрели на него безо всякого интереса. Сосед вздохнул, покачал головой и отвел их к кроличьей норе в стороне от того места, где мы намеревались расположиться. Он объяснил, что кролики — да-да, те самые пушистые существа с милыми ушками и белыми хвостиками — живут в таких вот норках, а иногда — в клетках, и если дети будут вести себя тихо, то, может быть, им повезет, и они увидят одного из них.

— А пока вы будете ждать кролика, мы с Марианной приготовим все для пикника, — сказал он.

Я должна была догадаться, что все эти рассказы о пушистых зверьках нужны только для того, чтобы отвлечь от нас три пары любопытных глаз. Понятно ведь, что его собаки отпугнут любого отважного кролика и загонят обратно в норку раньше, чем тот высунет хотя бы кончик своих ушей. Но меня разморило на солнышке, и я поверила его словам.

Вскоре детям надоело сидеть и смотреть в дырку, и они вернулись к нам. Сосед слегка натянуто улыбнулся и указал на корзину с едой.

— Вы знаете, что лежит здесь?

Три головки синхронно качнулись из стороны в сторону.

— Мороженое! — воскликнул он.

Дети засияли улыбками, а он продолжил:

— Но вы получите мороженое, только если будете сидеть и караулить кролика.

Сосед выдал каждому по конфете, а потом взял меня за локоть:

— Пойдем, Марианна, пора позаботиться о пикнике.

Он крепко держал меня за руку, и я почувствовала, что мне становится холодно, несмотря на теплый день.

В тот день, когда он толкнул меня на траву, не было никаких поцелуев-феечек, не было даже подготовительных взрослых поцелуев. Вместо этого он спросил, знаю ли я, что значит слово «трахаться».

— Не знаешь? Ну, думаю, пора тебе узнать. — Он прижал меня рукой к земле, лишив возможности вырваться.

И я действительно узнала, что значит слово «трахаться», — когда он стягивал с меня трусики и задирал подол моего платья, когда наваливался на меня всем телом и засовывал в рот свой язык, заглушая крики протеста, но никак не мою боль, когда маленькие камешки царапали мне спину, а жесткая трава впивалась в кожу, когда он растягивал в стороны мои ноги, когда запихивал в меня эту штуку, а потом вынимал и снова запихивал. Я думала, что он порвет меня пополам, что на траве останутся лежать два кусочка Марианны… Потом я лежала, смотрела в чистое синее небо, а он велел, чтобы я вытерлась. Я воспользовалась пучком травы и надела трусики, не обращая внимания на прилипшие к коже листья.

— Ну как, тебе понравилось? — спросил он. — Теперь ты уже не маленькая девочка.

Я не знала, что ему ответить. Я плакала, потому что мое детство кончилось.

Он посмотрел на слезы, бегущие по моим щекам, и обнял меня.

— Все мужчины делают это, — прошептал он, — с девочками, которых считают особенными.

Сосед позвал детей, которые все еще сидели у кроличьей норки, достал из корзинки пачку обещанного мороженного и разложил лакомство по пластмассовым тарелкам. Мороженое успело подтаять, но малыши не возражали. Он снова обнял меня за плечи — его рука казалась невыносимо тяжелой, но мне не хватало духу стряхнуть ее.

Когда сосед назвал меня маленькой леди, я напряглась, ожидая чего-то ужасного, но он просто поднес ложку с мороженым к моему рту.

— Ешь, — сказал он.

Я проглотила, но если бы меня спросили потом, что я ела, я не смогла бы ответить.

Домой мы вернулись под вечер. Малыши спали в коляске, я шла позади всех, и чувствовала, что между ног с каждым шагом болит все сильнее.

— Хорошо провели время? — спросила мама, не обращая внимания на мой подавленный вид и нежелание рассказывать о пикнике.

— Да, — ответила я и ушла в туалет.

Там я сняла трусики, намочила их и принялась яростно тереть ту часть тела, куда он совал свою штуку. Потом я попыталась смыть с трусиков следы крови и непонятной белой слизи, отжала их так сильно, как могла, и снова натянула на себя.

В ту ночь я лежала на кровати с закрытыми глазами и думала о женщине, раскачивающейся в петле. Только эта женщина не была белокурой красавицей, нет, — у той, что видела я, были мышиного цвета волосы и лицо; каждый раз, когда я смотрела в зеркало, там отражались точно такие же.

Я лежала и спрашивала себя, почему мама ни о чем не догадалась. От таких мыслей меня начинала переполнять злость, смешанная со страхом.

Наконец я села, обхватила себя руками и начала раскачиваться из стороны в сторону, ударяясь головой о стену. Сама не понимая, что делаю, я все сильнее щипала себя ногтями за кожу. Острая боль помогала заглушить злость — злость, которая заставила поблекнуть все краски моей жизни, которая заставила ненавидеть всех людей без исключения. И меня нисколько не волновало, что утром руки будут покрыты множеством оставшихся от ногтей синяков.

Глава девятнадцатая

Раньше я часто задумывалась о том, что изменилось бы, не появись в нашей жизни Дейв. Но случилось то, что случилось: мама встретила Дейва. С того дня атмосфера в нашем доме начала меняться; мама стала рассеянной, обращала на меня еще меньше внимания, чем обычно. Теперь хватало малейшего — с моей точки зрения — повода, чтобы они с папой начали ссориться.