Мертвая зыбь (др. перевод) - Теорин Юхан. Страница 6

– Я еду на Эланд. Туда и обратно, в Гётеборг.

Лена оглянулась на дом. Почти во всех окнах за шторами горел свет.

– Герлоф настаивает, чтобы я приехала, – упрямо продолжила Юлия. – Я с ним вчера разговаривала.

– Но почему ему пришло это в голову именно сейчас? – с нажимом спросила Лена и продолжила, не дожидаясь ответа: – И где ты там будешь жить? Ты же не можешь жить с ним в этом… заведении. У них, насколько мне известно, комнат для гостей не предусмотрено. А дом в Стенвике заколочен. Ты же знаешь… и вода отключена, и свет…

– Придумаю что-нибудь.

Странно – она и в самом деле об этом не подумала. Где она будет жить? Неважно. На месте решит.

– Значит, я беру машину.

Юлия почувствовала, что сестра готова уступить. Надо все решить до того, как появится Рихард и начнет выкладывать новые аргументы.

– Ну хорошо. – Лена пошла к машине. – Я только возьму кое-что…

Она открыла дверь, достала какие-то бумаги, темные очки и наполовину съеденную плитку шоколада «Марабу». Вернулась к Юлии, небрежно подняла руку, и ключи соскользнули в подставленную Юлией ладонь.

– Подожди-ка… возьми еще и вот это. – Она протянула Юлии черный мобильный телефон. – Мне только что выдали новый на работе.

Компактный. Может быть, не самый компактный, но все же.

– Я не умею им пользоваться, – сказала Юлия.

– Ничего нет проще. Вот тебе пин-код. – Она написала на бумажке четыре цифры и протянула Юлии. – Здесь и пин-код, и твой номер. Только запомни: когда звонишь, надо набирать номер полностью, с кодом города. Набрала номер – нажми вот на эту зеленую кнопочку. На счету осталось немного, а дальше будешь платить сама.

– Спасибо. – Юлия повертела телефон в руке.

– И езжай осторожно, – добавила Лена. – Папе привет.

Юлия кивнула и пошла к машине. Села, понюхала воздух – пахнет сестриными духами.

Уже смеркалось. Она ехала по Хисинге, на двадцать километров в час ниже ограничения, и думала о сестре. Почему они с Леной не могут смотреть друг другу в глаза дольше, чем несколько секунд? Раньше-то были очень дружны. Юлия, собственно, и переехала в Гётеборг, чтобы быть поближе к сестре, но теперь… Все изменилось с того памятного дня несколько лет назад. Лена пригласила сестру на ужин. В конце Рихард встал и заявил:

– Не понимаю, почему мы должны все время пережевывать эту грустную историю двадцатилетней давности? Нет, не обижайся, я просто спрашиваю… мы и в самом деле должны?

Он был зол. Слегка пьян, голос хриплый… да никто ничего и не пережевывал – Юлия просто упомянула имя Йенса мимоходом, пыталась объяснить, почему у нее все время плохое настроение.

И вот тут Лена сказала фразу, из-за которой Юлия два года спустя отказалась ехать с ней на Эланд, чтобы помочь отцу перебраться в дом престарелых в Марнесе.

– Он не вернется, – сказал сестра. – Всем известно, что Йенс погиб. Даже ты это понимаешь, не так ли?

Не надо было, конечно, устраивать истерику в гостях, но не смогла удержаться… Юлия поморщилась от неприятного воспоминания.

Она поставила машину у дома и пошла упаковать вещи. Уложила одежду в расчете на десять дней отсутствия, туалетные принадлежности, несколько книг, пару бутылок красного вина и баночки с лекарствами. Съела бутерброд. Запила водой вместо вина и решила лечь пораньше.

Но сон не шел. Полежала немного, несколько раз перевернула подушку. Не помогло. Пошла в ванную и выпила снотворное. До утра пройдет.

Маленький башмачок. Детский сандалик.

Закрыла глаза и ясно увидела: она, совсем еще молодая мама, надевает на ножки Йенса эти самые сандалики. Грудь словно придавила невидимая тяжесть, ее даже зазнобило.

Сандалик… Единственный след. Двадцать лет поисков, сотни бессонных ночей.

Медленно, но верно начало действовать снотворное.

Хватит тьмы, успела она подумать, засыпая. Боже, помоги нам его найти.

Ночь показалась Юлии бесконечной. Быстро позавтракала, вымыла посуду, заперла квартиру и пошла к машине. Включила дворники – лобовое стекло за ночь густо облепили мокрые листья. Только начинало светать. Наконец-то после… Юлия и сама не помнит, после скольких лет она впервые покидает свою квартиру, свой город… Плотное утреннее движение, первые робкие лучи рассветного солнца. Последний светофор перед трассой услужливо переключился на зеленый, и она выехала за город.

Первые несколько километров ехала с открытым окном, чтобы избавиться от назойливого аромата сестриных духов.

Я еду, Йенс. Я еду к тебе, и никто меня не остановит.

Врачи повторяли в один голос: не следует разговаривать с мальчиком, даже про себя. Это выводит вас из равновесия, мешает правильной оценке ситуации, нарушает концентрацию… мешает, нарушает, выводит, подрывает… и все равно, не было ни единого дня, чтобы она с ним не разговаривала.

За Буросом автобан кончился, дорога стала намного уже, появилось встречное движение. Густой смоландский ельник подступал чуть не к дорожному полотну. В нем прятались остатки ночи. Можно было бы свернуть на какой-то из уходящих в лес проселков, поехать в неизвестном направлении… но съезды эти выглядели чересчур уж мрачными и негостеприимными. Юлия пересекала королевство с запада на восток и пыталась вызвать в себе чувство радости: в первый раз за столько лет сама, без сопровождающих решилась покинуть дом.

Но радости не было.

Свернула на заправку, залила полный бак и поела. Качество жаркого явно не соответствовало цене.

Немного севернее Кальмара с материка на Эланд ведет мост… его открыли как раз в тот год, в ту осень, когда…

Не думать об этом. Не думать, пока не доберусь до места. Не думать, не думать, не думать.

Мост, высокий и красивый, прочно стоял на бетонных опорах. Порывы ветра, которые чуть не сдували машину с дороги, ему, похоже, были нипочем. Широкий и прямой, он только в одном месте выгибался дугой, образуя… птичку, вспомнила она название. Да, так и называется: «птичка» – приподнятая часть моста для прохода судов. С этой высокой точки открывается головокружительный вид на плоский каменистый остров – огромный, вытянутый с юга на север.

Отсюда виден и альвар – поросшая травой и кустарником каменистая степь, покрывающая почти весь Эланд. А в небе плывут низкие темные облака, похожие на бесшумные воздушные корабли.

Наблюдать за птицами – любимое развлечение не только туристов, но и местных жителей, но Юлия не любила альвар. Он слишком велик. Если огромное небо вдруг вздумает свалиться на остров, защиты искать негде.

За мостом она свернула на север, в Боргхольм – прямая, как стрела, прибрежная дорога, несколько десятков километров. Машин навстречу почти не попадалось – туристский сезон закончился.

Юлия смотрела прямо перед собой, стараясь не глядеть ни на пустынный альвар – он внушал ей страх, ни на море слева – оно напоминало о сандалике с пришитым ремешком.

И что? Скорее всего, ничего он не означает, этот сандалик. Вообще не имеет никакого отношения к Йенсу.

Дорога до Боргхольма заняла почти полчаса. Ей попался единственный перекресток со светофором, и Юлии вдруг захотелось свернуть направо, заехать в маленький прибрежный городок.

Она остановилась у кондитерской в самом начале Стургатан. Заезжать в гавань не хотелось. Рядом с главной площадью, наискосок от церкви, она когда-то жила с родителями. Пока у Герлофа была своя парусная лайба, удобнее было жить поближе к гавани. Дом ее детства. Почему-то казалось, что, если заехать на площадь, она встретит себя саму, свое привидение, девочку лет восьми или девяти… и у этой девочки, у этого маленького привидения вся жизнь впереди. Ей не хотелось видеть улыбающихся молодых людей с широким шагом – каждый из них мог оказаться Йенсом. Таких напоминаний хватало и в Гётеборге.

Юлия толкнула дверь в кондитерскую. Звякнул колокольчик.

Девушка за прилавком со скучающим видом приняла заказ: две коричные булочки и два сливочных пирожных с клубникой в желе. Себе и Герлофу.