Империя зла - Шакилов Александр. Страница 47

Свинец на стенах. Желтые РЗК.

Это значит…

Что вагоны не защищены от радиации. Не наденешь костюм радиационной защиты — получишь дозу, лучевая болезнь обеспечена. Сдохнешь вряд ли сразу, но обязательно в ближайшее время. А ведь нужно попасть на Хортицу. Нельзя умирать в этом чертовом вагоне! Что ж, он не будет торговать аватаркой, как выразился сухощавый.

Иван шагнул к яростному клубку из тел и, кашлянув в кулак, уверенно, как ему казалось, заявил о своих правах:

— Уважаемые, позвольте мне взять костюмчик.

Клубок замер. Все вытаращились на Жукова. Из разбитых ртов, из продырявленных тел капала кровь, но стало как-то спокойнее, что ли. Даже сирена вроде убавила звук.

Сзади послышалось:

— Во ламер исполняет! Ну кулхацкер!..

И все вновь пришло в движение, захрипело, впилось зубами в плоть врага, нанесло смертельный удар.

— Сражайся, ламер. Шкурок меньше, чем каторжан.

Вот почему работяги дерутся за РЗК. Киборги выдали недостаточно защитных комплектов — «шкурок» всем не хватит. И потому, чтобы выжить, надо отобрать, вырвать из рук… Иван замер, пораженный своей догадкой. Но ведь нельзя же так, это все — кровь на зубах, хрипы и плотоядное урчание — не подобает человеку.

— Что вы делаете? — просипел он. — Вы же люди…

Его больше не слушали. Только хохотал позади сухощавый.

У Жукова что, слишком обострено чувство справедливости? Но для того чтобы исполнить задуманное, он должен стать жестче. Должен сражаться за свою жизнь.

Иван ринулся в драку.

Потом ему будут сниться ощеренные рты, пальцы, направленные в глаза, хруст сломанных костей…

Потом, все потом.

А сейчас — сирена, вынимающая из тебя душу, заглушающая даже мысли, и отвоеванный РЗК, который надо живо натянуть, чтобы не сдохнуть. Чтобы исполнить завет отца.

Прозрачная маска опустилась на лицо. Сирена выла и выла. Киборги вытаскивали из вагона трупы.

Все шло по плану Серпня.

А мертвый Владлен Жуков уговаривал все тише и тише с каждым километром, с каждым часом в пути, отправиться в спецшарашку, зато все громче вещал о сапоге, топчущем лицо.

И не очень-то удобно смотреть в дыру через пластик маски, но Иван приловчился. Так надо. Надо научиться заново воспринимать окружающий мир. То, во что он верил многие годы, продолжало рушиться. Треснула основа его мира, придуманного кем-то, иллюзорного мира. А реальность — вон она, снаружи вагона. Там нет голубого неба. Нет пальм у небоскребов и небоскребов тоже нет. Там не играют марши в честь Председателя, не разгуливают по проспектам красивые женщины с ухоженными детьми, их не держат под руки сильные мужчины, на которых хочется быть похожим.

Все, что было снаружи, — это бесконечные стальные полосы железной дороги и бетонные шпалы поперек. И верещал счетчик Гейгера на потолке вагона, и взгляд прикипел к мертвым поваленным деревьям, горелым, присыпанным землей, надутой с давно не паханных полей, на которых не росла даже сорная трава. А затем блеснула в лучах восхода стеклянная равнина, раскинувшаяся вокруг огромной воронки, — это было красиво. Это было безумно страшно и безумно красиво…

Воронка осталась позади. Счетчик Гейгера замолк, лишь иногда попискивал.

В вагон зашел киборг, отодвинул заслонки на полу. Из дырчатых насадок у потолка полилась вода. Рабочие становились под струи прямо в защитных комбинезонах. Дезактивация помещения вместе с теми, кто в помещении. Вагоны негерметичны, а радиоактивная пыль вездесуща. Жуков последовал примеру братьев по несчастью.

Однако помывка в РЗК продолжалась недолго. Прозвучала команда:

— Стриптиз, бля!

Работяги тут же принялись стягивать с себя желтые комбезы. Пора вернуть защиту вертухаям.

Безумно хотелось спрятать свой комплект за кабинкой биотуалета. Вдруг — наверняка! — пригодится. А каждый раз драться за него, уподобляясь нелюдям рядом, просто неприемлемо… Увы, ничего хорошего из этой затеи не вышло бы точно. Во-первых, заначку не удастся скрыть от тех, кто в вагоне. Во-вторых, киборги — хоть и отморозки полнейшие, а считать умеют. Уже считают. Небось после каждой радиашки так делают. Это же часть забавы. Дорога долгая, служба нудная, надо же им как-то развлекаться.

Он быстро стащил с себя РЗК, в котором успел уже согреться, и холодная — ледяная! — вода, лившаяся сверху, заставила его зубы застучать. Съежившись в попытке сохранить хоть немного тепла, он сдал свою «шкурку».

Тем временем работяги молча разбились на пары. По очереди подсаживая друг друга на плечи — так отцы катают на шеях маленьких детей, — они жадно хлебали воду прямо из душевых насадок. Вода текла по одежде, по телам, а в вагоне было, мягко говоря, прохладно, но рабочих это мало заботило.

Иван уже понял, что бытие в вагоне подчиняется определенному укладу, что все не просто так и нужно поступать как эти люди, чтобы добраться из пункта А в пункт Б. Если бывалые работяги, которых не впервой переводят из лагеря в лагерь, так делают, то Ваньке Жукову есть чему у них поучиться. И раз народ рвется к потолку, нормально попить, похоже, не дадут.

И он бы рад усвоить урок, вот только самостоятельно ему никак не добраться до насадок, а напарника не досталось. К тому же его оттеснили от источников воды.

Выставив язык, дрожа, Иван ловил жалкие брызги. Он уже собрался было заставить — да, заставить! — какого-нибудь работягу покатать себя на шее, но тут вода закончилась. Из щелей между насадками подул горячий воздух. Вскоре в вагоне стало так жарко, что все сняли с себя одежду. Она быстро просохла. Потом подача теплого воздуха прекратилась, и все вновь оделись. Вскоре Жуков вновь дрожал от холода.

Он — единственный новичок в вагоне. Своей гражданской одеждой он весьма отличается от прочих обитателей лагерей — те в серых комбинезонах из грубой брезентовки, на груди белые полоски, на которых продублирован личный номер, на ногах — кирзовые ботинки, на головах дурацкие шапки с козырьками и черные вязаные. У всех то ли фуфайки, то ли пальтишки, то ли нечто несуразное, сшитое из мешковины, но несомненно теплое.

За спиной у Ивана перешептывались, делали непонятные намеки, как бы невзначай показывали заточки, но приблизиться к нему не решались. Пока что не трогали его. Вокруг образовалось свободное пространство — эдакая буферная зона, нейтральная полоса. Наверное, он впечатляюще проявил себя в драке за РЗК. Потерял ведь над собой контроль, был чрезмерно жесток. Отец не одобрил бы.

От холода болело все тело, ныли кости и суставы. Живот прилип к хребту. И от голоса в голове некуда было деться. Заткни уши — не помогает.

Простенькую электронную игрушку-самоделку сухощавый — он тут был в авторитете — выменял у вертухаев на пачку сигарет, которыми угостил приближенных — таких же, как он, мужчин бывалых, непростых. Воздух наполнился табачным смрадом. Иван закашлялся, прижался опять к дыре в стене вагона.

Бетонный забор высотой с пятиэтажный дом, опутанный поверху ржавой колючей проволокой. Давно не крашенные облезлые вышки из жести и прозрачного пластика — как прыщи, как нарывы тут и там торчали поверх забора. В вышках скучали бойцы в противогазах, смотрели наружу стволы пулеметов и АГС [5]. Готовые выплеснуть смертельный гной стволы неизменно были направлены в глубь огражденных территорий. И поднимались в серое, затянутое свинцовыми облаками небо дымы — черные, коричневые и зеленые даже. Да чего там только не делают, за этим бесконечным забором!

Жуков уже знал, что в трудовых лагерях живут и работают рабы. «Раб» — производное от «рабочий». Как «перс» — от «персонал». Крупицы информации о мире, в который попал, он получал из обрывков фраз, сказанных вовсе не ему, а потом собирал из них нечто цельное. Спросить напрямую? Хватит, уже пробовал. Ему, похоже, не дано понять, смеются над ним в ответ или же хотят помочь советами. И потому он сторонился людей, с которыми свела судьба. Слишком уж они странные, не такие, как он.

вернуться

5

АГС — автоматический гранатомет станковый.