Водители фрегатов - Чуковский Николай Корнеевич. Страница 68

При громких криках «ура» Бандер от имени жителей Кадьяка торжественно поздравил Лисянского с благополучным прибытием. «Каждый может себе вообразить, – записал Лисянский в своем дневнике, – с каким чувством надлежало мне принять это поздравление, видя, что я первый из русских, предприняв столь трудный и дальний путь, достиг места своего назначения, не только не имея на своем корабле ни одного человека больного, но с людьми, которые были еще здоровее прежнего. Все это приводило меня в радостное восхищение».

После такого долгого плавания Лисянский и его спутники мечтали пожить на твердой земле, отдохнуть.

– А где же Баранов? – спросил Лисянский у Бандера.

Лицо Бандера помрачнело.

– Воюет, – ответил он.

– В Ситкинском заливе?

– А! Вы уже всё знаете! – воскликнул Бандер с удивлением.

– Значит, это правда?

Бандер кивнул головой.

– Но почему индейцы напали на крепость? – спросил Лисянский.

– Это осталось загадкой, – сказал Бандер. – У нас с ними были самые сердечные отношения. Мы ничего у них не трогали, не вмешивались в их жизнь, и торговля с нами была для них чрезвычайно выгодна.

Бандер вкратце рассказал Лисянскому, как на русскую крепость Архангельскую, построенную на берегу Ситкинского залива, напали шестьсот вооруженных ружьями индейцев. Крепость стойко оборонялась, но индейцы каким-то образом проникли внутрь, подожгли стоявшие в крепости деревянные избы и, пользуясь своим численным превосходством, взяли крепость приступом. Они убили всех находившихся в крепости русских и кадьякцев – мужчин, женщин и детей – и разграбили склад Российско-Американской компании, в котором хранилось две тысячи бобровых шкур.

– Подробностей этого дела мы не знаем, – сказал Бандер в заключение, – потому что никто не остался в живых.

Произошло это два года назад. И, по словам Бандера, в течение минувших двух лет Баранов готовился к походу, чтобы вернуть России Ситкинский залив. Месяц назад его отряд двинулся в путь на четырех кораблях Российско-Американской компании и на трехстах байдарах. В отряде было сто двадцать русских и восемьсот кадьякцев. Кроме того, Баранов предполагал, что к нему присоединятся несколько индейских племен, с которыми он заключил союз.

– Но больше всего он, признаться, рассчитывал на вас и на ваш корабль, – сказал Бандер. – С тех пор как мы узнали, что к нам должен прийти русский военный корабль, мы воспрянули духом. Баранов оставил для вас письмо.

И Бандер протянул Лисянскому запечатанный конверт.

В письме Баранов просил командира русского военного корабля, не задерживаясь, двинуться ему на помощь в Ситкинский залив.

И Лисянский понял, что здесь ни ему, ни его спутникам отдохнуть не удастся.

– А что это за американский корабль стоял у вас в бухте? – спросил он, между прочим, Бандера.

– А, этот, который сегодня ушел? – сказал Бандер равнодушно. – Им командует шкипер О’Кейн. Его задержали встречные ветры, и он шесть недель простоял у нас, в гавани Святого Павла. Вчера наши островитяне заметили с гор «Неву», и я сказал американскому капитану, что сюда прибывает русский корабль, совершающий плавание вокруг света. Я думал, ему интересно будет встретиться с вами, а он сегодня на рассвете вдруг поднял паруса и ушел. И ветер как будто не переменился...

– А куда он направляется? – спросил Лисянский.

– К себе, в Бостон, должно быть, – ответил Бандер. – Впрочем, я не любопытствовал...

Как ни спешил Лисянский в Ситкинский залив, «Неве» удалось покинуть Кадьяк только через месяц. Весь этот месяц занимались разгрузкой товаров, присланных из Петербурга, и ремонтом корабля, который как-никак обошел уже полмира. И разгрузка и ремонт подвигались медленно – на Кадьяке не хватало рабочих рук, всех работоспособных мужчин Баранов увел с собой в поход.

Готовясь к плаванию в Ситку, Лисянский старался собрать как можно больше сведений о нападении индейцев на русскую крепость, чтобы попытаться понять причины этого события и лучше разобраться в сложившейся обстановке. Большинство русских, с которыми он говорил, считали нападение индейцев ровно ничем не вызванным, беспричинным. По их словам, отношения с индейцами, жившими на берегу Ситкинского залива, были самые хорошие, настолько хорошие, что русские ничего не опасались. И оставалось совершенно загадочным, почему индейцы внезапно совершили такой вероломный поступок и лишили себя торговли с русскими, приносившей им большие выгоды.

Но вскоре Лисянский разыскал человека, которому все случившееся не казалось столь загадочным. Человек этот был кадьякский алеут, по имени Савва. Это был опытный охотник, лет уже пятидесяти, но на редкость моложавый и крепкий. По-алеутски он звался как-то иначе, а Саввой назвал его русский поп при крещении. Большую часть своей жизни Савва прожил с русскими и говорил по-русски, как русский. С Шелеховым он был дружен, гордился этой дружбой и часто в разговоре поминал его, называя попросту Григорием Ивановичем. С Барановым он тоже был в хороших отношениях и хвалил его, но несколько свысока – молод еще, дескать. Савва был в числе тех кадьякских алеутов, которых Баранов поселил в крепости Архангельской на берегу Ситкинского залива. Cпастись ему удалось только благодаря случайности – во время нападения на крепость он находился в лесу, где охотился на лисиц. Возвращаясь, он увидел дым над крепостью, услышал военные песни индейцев и обо всем догадался. Лесами добрался он до селения соседнего индейского племени, враждовавшего с племенем, напавшим на крепость. Оставшиеся верными русским индейцы помогли ему добраться до русского торгового поста в заливе Якутат, а оттуда он на байдаре вернулся к берегам своего родного Кадьяка.

Савва был единственным жителем крепости Архангельской, оставшимся в живых, и потому Лисянский особенно внимательно прислушивался к его словам.

В рассказах его постоянно упоминались тайон Котлеан и три английских матроса. Тайонами в тех местах называли алеутских и индейских вождей. Котлеан был главным тайоном индейцев, живших на берегах Ситкинского залива. Именно он командовал индейцами, совершившими нападение на крепость Архангельскую. Но кто были три английских матроса? Откуда они взялись?

– Удрали с английского корабля, – объяснил Савва. – Английский корабль приходил сюда за котиковыми шкурами. Капитан бил матросов, и три матроса удрали.

Лисянский вспомнил беглого английского матроса Робертса, которого они встретили на Нукагиве. Каково, значит, служить в английском флоте, если во всех концах мира английские матросы бегут со своих кораблей.

– Они удрали со своего корабля, – продолжал Савва, – и хотели попасть в американский город Бостон, откуда приходят сюда американские корабли. Но до Бостона очень далеко, и американские капитаны не соглашались везти их туда бесплатно. Тогда они пошли к Баранову и стали просить, чтобы он взял их на службу.

– И Баранов взял?

– Взял, конечно. Как не взять. У нас кораблей все больше, а в опытных моряках нехватка. Взял и отправил в крепость Архангельскую. В Архангельской мы с ними и пожили и повидали, что они за люди.

– А что они за люди? – спросил Лисянский.

Савва задумался, стараясь подыскать слово поточнее.

– Дикие люди, сударь, совсем дикие.

– Дикие? – удивился Лисянский.

– Дикие, как волки. Дружества не понимают, обязанностей не признают. Своих англичан боятся, русских не любят, алеутов и индейцев презирают. Дружить они старались только с американцами, упрашивали взять их в Бостон, но и американцев ругали, жаловались, что те не берут, потому что им за проезд заплатить нечем.

Савва помолчал, подумал и сказал:

– Однако, у них нашлось чем заплатить. Однако, они заплатили.

– Чем же они заплатили? – спросил Лисянский.

– Нашей крепостью. Архангельской.

– Позволь, позволь! – закричал Лисянский. – Ведь на крепость напали индейцы. При чем же здесь американцы?

Савва усмехнулся.