Безграничная (ЛП) - Хэнд Синтия. Страница 61

— Вау. Он просто признался в этом?

— Я была в ярости, — отвечает она. — Я всю свою жизнь бежала именно от этого. Я ударила его. Он поймал мою кисть и просил простить его. Сказал, что любит меня. Спросил, смоги ли я полюбить его в ответ.

Она снова замолкает. Я ошеломлена ее историей. Я могу видеть это, образы изливаются с ее чувствами в мой мозг. Его глаза, искренние, полные печали и любви, мольбы. Его голос, мягкий, когда он говорит с ней, я знаю, я подлая: «Возможно ли, что ты когда-нибудь меня полюбишь?»

Я задыхаюсь:

— Ты солгала.

— Я солгала. Сказала, что никогда не заботилась о нем. Сказала, что больше никогда не хочу его видеть. Он долго смотрел на меня, а затем пропал. Просто так. Я никому не рассказывала об этом ночи. Я думаю, Майкл знает, кажется, он знает все. Но до сих пор я никогда не говорила об этом. — Она выдыхает через губы, будто только что высказала что-то тяжелое. — Вот твоя история. Я солгала.

— Ты заботилась о нем, — сказала я осторожно.

— Я любила его, — шепчет она. — Он был моим солнцем и луной. Я с ума сходила по нему.

Думаю, теперь он сходит с ума по тебе. Акцент на «с ума».

Она прочищает горло:

— Это было очень давно.

И все же мы обе знаем, что время — хитрая штука.

— Тебе, наверное, неудобно слышать, — говорит она, заметив, что я хмурюсь. — Я говорю, что любила мужчину, который не является твоим отцом.

— Но я знаю, ты любишь папу. — Я помню маму и папу вместе в ее последние дни, какой очевидно была между ними любовь, какой чистой. Я улыбнулась ей, ударила плечом по ее плечу. — Ты люююююбишь его. Это точно.

Она смеется, отодвигаясь от меня.

— Хорошо, хорошо, я выйду за него. Сейчас я не могу ему отказать, ведь так?

Вдруг она вздыхает:

— Я должна идти, — говорит она, подскакивая как Золушка, опаздывающая на бал. — Я должна встретиться с ним.

— На пляже Санта-Круз, — говорю я.

— Я рассказала тебе об этом? — спрашивает она. — Что я ему сказала?

— Ты просто поцеловала его, — отвечаю я. — Теперь иди, прежде чем ты опоздаешь, и я перестану существовать.

Она подходит к краю скалы и распускает крылья. Я поражена тем, какие они серые, когда обычно, когда я знала ее лучше, они были пронзительно белые. Они все еще прекрасные, но серые. Нерешительность. Сомнения. Она колеблется.

— Иди, — говорю я.

В ее глазах слезы. — «Я не хочу покидать тебя», — говорит она в моей голове.

— «Не переживай, мам», — отвечаю я, называя ее мамой впервые с тех пор, как пришла сюда. — «Ты увидишь меня снова».

Она улыбается и ласкает мою щеку, затем поворачивается и улетает. Ветер от ее крыльев раздувает мои волосы, и скользит в сторону океана. В сторону пляжа, где ждет мой отец.

Я вытираю глаза. И когда снова осматриваюсь, я возвращаюсь в настоящее, будто весь этот день был прекрасной мечтой.

ГЛАВА 19. ПОЕЗД, ИДУЩИЙ НА ЮГ

Две минуты до полуночи.

На этот раз, в действительности.

Видение не подготовило меня к чистой чудовищности этого момента. Я чувствую, что собираюсь выпрыгнуть из своей кожи. Я чувствую, что каждый тик моих часов из секонд-хенда, как электрический заряд пульсирует сквозь меня снова и снова.

Я могу это сделать, говорю я себе, возясь с застежкой-молнией моей черной толстовки.

Тик, тик.

Тик, тик.

Поезд северного направления приехал и уехал. Семъйяза прибывает, приземляется на фонарный столб, каркает на меня.

Но Кристиана здесь нет.

Я медленно оборачиваюсь, ища его, мои глаза задерживаются на каждом пустом место, каждой тени, надеясь найти его, но его здесь нет.

Он не придет.

Секунду мне кажется, что страх съест меня изнутри.

— Кар, — нетерпеливо каркает ворона.

Полночь.

Я должна идти. С ним или без него.

Я всматриваюсь в тротуар, перед рельсами. Один шаг, в то время как мое сердце скачет как у кролика, мое дыхание вырывается мелкими вздохами, я пересекаю рельсы.

На другой стороне Семъйяза превращается в человека. Он выглядит довольным собой и взволнованным: волнение в стиле лисы-в-курятнике, в его глазах злой блеск. Мою кожу покалывает от взгляда на него.

— Хорошая ночь для путешествия, — он осматривается вокруг.— Я сказал тебе привести друга.

— У тебя есть друзья, которые отправятся ради тебя в ад? — спрашиваю я, пытаясь удержать свою нижнюю губу от дрожи.

Его взгляд просверливает меня.

— Нет.

У него нет друзей. У него никого нет.

Он цокает языком, будто разочарован во мне.

— Это не сработает без кого-то, кто бы смог поддерживать тебя.

— Ты можешь поддерживать меня, — говорю я, поднимая подбородок

Уголок его рта приподнимается. Он наклоняется вперед, не касаясь меня, но достаточно близко, чтобы захватить меня в кокон печали, который всегда окружает его. Это глубокая, мучительная агония, будто все прекрасное и светлое в его мире медленно высохло и умерло — рассыпалось в пепел в моих руках. Я не могу дышать, не могу думать.

Как маме удалось подобраться близко к этому созданию? Но тогда, она не чувствовала того же, что и я. Она не могла знать, насколько он на самом деле темный и устрашающе-холодный внутри, какой разрушенный.

— Это то, с чем ты хочешь связаться? — спрашивает он грохочущим голосом.

Я делаю шаг назад и ловлю ртом воздух, когда снова могу дышать, словно до этого он душил меня.

— Нет, — содрогаюсь я.

— Я так не думаю, — отвечает он. — Ох, хорошо. — Он смотрит на рельсы, на расстоянии я слышу слабый свист приближающегося поезда. — Вероятно, это к лучшему, — произносит он.

Я собираюсь упустить свой шанс.

— Стойте!

Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Кристиана, спешащего к нам через пути; на нем черный шерстяной пиджак и серые джинсы; глаза расширены, а голос нервный, когда он кричит:

— Я здесь!

Мое дыхание в спешке покидает меня. Я не могу не улыбнуться. Он достигает меня, и мы обнимаемся, сжимая друг друга в руках в течение минуты, бормоча:

— «Мне жаль», и — «Я так рада, что ты здесь», и — «Я не мог этого пропустить», и — «Ты не должен этого делать», туда-сюда между нами, иногда вслух, иногда в наших мыслях.

Семъйяза прочищает горло, и мы отходим друг от друга и поворачиваемся к нему. Он указывает головой на Кристиана:

— Кто это? — спрашивает он. — Я видел, как он крутится около тебя, как какой-то влюбленный щенок. Он один из Нефилимов?

Кристиан резко вдыхает. Раньше он никогда не видел Семъйязу, никогда не был так близко к Черному Крылу. Мгновение я гадаю, не подумает ли он, что видит Азаэля. Азаэль и Семъйяза выглядят довольно похоже. И их можно перепутать. Это все еще может быть его видение, я думаю.

— Он друг, — справляюсь я, хватая руку Кристиана. Сразу же чувствую себя сильнее, более сбалансированной, более сфокусированной. Мы можем это сделать. — Ты сказал, мне нужен друг, и вот он. Так что теперь ты можешь отвести нас к Анжеле.

— Мы кое-что забыли, а? — произносит Семъйяза. — Твоя плата?

«Какая плата?» — требует Кристиан в моей голове. «Клара, какая плата? Что ты ему пообещала?»

— Я не забыла.

Поезд приближается, тусклый красный свет на его верхушке, продвигается по рельсам. Я должна сделать это быстро.

— У меня есть история, — отвечаю я ему. — Но я покажу тебе.

Свободной рукой я тянусь и касаюсь гладкой и холодной, бесчеловечной щеки Семъйяза. Его печаль заполняет меня, заставляя Кристиана вздохнуть, когда она отражается через меня в него, но я пробиваюсь сквозь нее, сильнее сжимая руку Кистиана, и фокусируюсь на сегодняшнем дне, часе с мамой на вершине горы. Я вливаю все это в шокированный и непредвзятый разум Семъйязы: ее голос, рассказывающий историю; ветер, раздувающий ее длинные, каштановые волосы; как она ощущалась, когда касалась меня; теплый, мягкий захват ее руки, держащий мою; и, наконец, слова.