Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Науменко Вячеслав Григорьевич. Страница 51

Может быть, поэтому я начал нервно и, думаю, невразумительно толковать о том, что, дескать, не все еще пропало, что можно попытаться убежать в пути, что, может быть, еще англичане смилуются и т. п.

— Это еще не конец! — закончил я свою тираду.

Не расслышав, Евгений Викторович переспросил, приложив знакомым жестом руку к уху. Я повторил. Он покачал головой и убежденно сказал, что это — конец.

— А вам дай Бог удачи. Вы молоды и здоровы.

Евгений Викторович покончил с собою на рассвете. Я видел его мертвого, уже остывшего. Звали врача — англичанина. Врач не пришел. Зачем ему было приходить к отверженным! Тогда мы вынесли мертвого к воротам, где стоял танк и толпились англичане. Никто из них не обратил на это никакого внимания.

… Всходило солнце. Все стали на молебен перед отправкой на верную смерть. А у ворот осталось лежать на дорожном песке тело честного русского офицера и борца за Русскую Честь.

Ю. Т.

Еще о 1-м Конном полку Казачьего Стана и о казачьих лошадях

О судьбе этого полка помещен в первой части книги очерк М. Алексеевича, где сказано, как 3 июня полк был окружен англичанами в лагере и вывезен без сопротивления.

Автор настоящей статьи, остававшийся вблизи лагеря полка, говорит совершенно определенно, что казаки 1-го Конного полка заблаговременно ушли в лес, а 3 июня были вывезены лишь семьи некоторых казаков, не принадлежавших к составу полка, находившиеся в его районе.

<…> Вечером 2 июня в расположение нашего полка подъехал на легковой машине английский офицер и с ним переводчица.

Так как командира полка вместе с офицерами забрали 28 мая, встретил его донец-подхорунжий, исполнявший обязанности командира полка. Переводчица передала ему распоряжение английского офицера, чтобы завтра, 3 июня, полк был готов для отправки в СССР.

В ответ на это временно командовавший полком подхорунжий просил передать офицеру, что завтра утром из нас здесь ни одного человека не будет, и лучше не трудитесь приезжать.

Переводчица перевела это майору, который ответил:

— Я передаю распоряжение, а дальше дело их.

И уехал. К вечеру все казаки разбились на группы и, бросив лошадей, подводы, палатки и все свое имущество, ушли в лес.

Жалко им было расставаться с лошадьми, и пока было видно, они оглядывались на лагерь, мысленно прощаясь с ними.

К вечеру в лагере остались я да еще два казака. Смотрим, подходит английская машина. Подошла к помещению штаба, и солдаты, приехавшие на ней, видя, что в лагере нет никого, сбросили продовольствие и уехали.

После их отъезда мы вышли из укрытия, в котором находились, подошли к продуктам и взяли, что нам надо было. С наступлением темноты мы заметили над лесом дымки — то ушедшие казаки готовили себе вечерю. Нам стало жутко, но все же мы решили переночевать в лагере, предварительно наметив находившееся поблизости большое поле пшеницы, в котором решили с утра залечь.

Когда уже стемнело, к нашему штабу подъехал немец-переводчик. К нему подошел мой станичник Федор П. и спросил, что ему нужно. Тот ответил, что англичанам надо человек двадцать для сбора лошадей. Федор ответил, что соберет нужное количество казаков, и записал всех своих станичников. Нас было 26 человек и шесть, в том числе я, оказались не записанными. После отъезда переводчика решили в лес не уходить, а к утру собрать оттуда станичников.

Я пошел в свою палатку, но мне не спалось — боялся, что просплю зарю и меня схватят спящим. Ночью слышал разговоры наших беженцев-казаков и женщин. Они тоже решали, как быть: некоторые намеревались уходить в лес, другие — ехать в СССР.

Утром я разбудил своего приятеля, который спал в стодоле, и мы с ним пошли к нашим ребятам, которые собрались в соседнем стодоле. Всего нас собралось 26 человек. Ну, будь что будет! — решили все и начали собирать лошадей.

Солнышко взошло, и мы с опаскою посматривали в ту сторону, откуда должны были прибыть машины за людьми, боясь, как бы и нас не побросали в них.

Вскоре показалась колонна из двадцати грузовиков, впереди которой, на легковой машине, офицер. Всего прибыло человек сто вооруженных английских солдат.

Найдя лагерь пустым, а в нем разбросанные брички, седла, одежду и прочее, солдаты слезли с машин, остановившихся у края лагеря, и начали рыться в барахле, переворачивая его винтовками, потом стали рыться в бричках беженцев.

Мы наблюдали издали. Слышим, зовут нас. Мы подъехали на лошадях. Здесь нам прочли список казаков, назначенных для сбора лошадей, уже не 20, а 46 человек, в который вошли и мы шестеро.

К вечеру собрали до тысячи лошадей, были и коровы, и верблюды. Людей набралось, вместо 46 человек, до сотни. Англичане отделили нас — 60 человек — и сказали, что повезут к другому табуну, находящемуся ниже по реке. Подошли машины. Мы погрузились, а сами боимся, как бы вместо табуна нас не погрузили в вагоны и не отправили бы к «отцу народов».

Четыре машины везут нас по-над полотном железной дороги. Стражи нет. Подвезли к какому-то стодолу и выгрузили. Туда же привезли продовольствие.

Оказалось, что здесь собрано до двух тысяч лошадей горцев, охраняемых 40 донцами. Старшим был у них Остахов. Помещались они в другом стодоле на той же поляне.

По приказанию англичан наша группа приняла от них табун. Они же оставались тут еще три дня, не зная, что с ними будет.

Вечером последнего дня им объявили, что завтра их повезут для охраны другого табуна. Действительно, на четвертый день утром пришли машины. Донцы погрузились. Их повезли по шоссе, потом свернули к полотну железной дороги, к товарным вагонам. Для них стало ясным, что их хотят отправить в СССР, и они начали, спрыгивая с машин, разбегаться. По бегущим англичане не стреляли. Все же часть казаков попала в вагоны. Англичане погрузили в вагоны вещи разбежавшихся казаков. Погруженных отправили в СССР.

Переводчик относился к нам очень хорошо. Он видел, что к нам приходят из леса люди и предупредил, чтобы были осторожными и чтобы вновь прибывающие не показывались на глаза лейтенанту.

Когда были соединены все табуны, то старшим над ними остался лейтенант Томсон. Он дал часть лошадей во временное пользование жителям, а старшим в табунах приказал отделить лошадей слабых и больных, что и было исполнено. Потом пришла машина и начала копать ров в три метра глубиной и девять метров шириной, очень длинный.

Мы сначала не понимали, для чего он понадобится, и узнали лишь тогда, когда англичане приказали завести в него всех лошадей в количестве одной тысячи и всех верблюдов. Всех их перестреляли, после чего машина засыпала ров и заравняли землю. Все оставшиеся казачьи коровы были перерезаны.

Девятого июля к нам приехал лейтенант и спросил, нет ли между нами хорошего шорника, если есть и желает, то он будет при английской команде оправлять седла.

Хорошо зная это дело, согласился я.

Оказывается, что у англичан уже работают один шорник (кабардинец) и ветеринарный фельдшер. Кроме того, шесть человек смотрят за восемью лучшими лошадьми, отобранными лейтенантом.

Семнадцатого июля всех нас вместе с лошадьми перебросили в Клагенфурт, где стоял 4-й Гусарский полк имени Королевы. При этом полку оказалось еще 23 лучших казачьих лошади, а всего, с приведенными нами, оказалось 41. Их также обслуживали казаки. Кроме того, в этом полку 11 казаков работали на кухне.

Наш лейтенант вернулся к табунам и, как потом мы слышали, лошади были куда-то отправлены в сопровождении английских солдат, а казаки распущены и поступили на работы — кто к крестьянам, кто на железную дорогу, кто на лесные работы.

Гусарский полк (а с ним и мы) несколько раз менял стоянку и оказался 30 октября в Триесте. Нам, казакам, работавшим при полку, было предложено подписать контракт на год, что мы и сделали. Нам выдали английскую одежду и предупредили, что когда мы выходим из расположения полка в город, чтобы не говорили по-русски, так как там есть советские офицеры и солдаты и они не должны знать, что мы находимся в английском полку.