Комкор - Кожевников Олег Анатольевич. Страница 12

'Ага…, - подумал я, — действует моя задумка! Если уж этот матёрый охранник, повидавший множество польских интернированных лиц с высокими воинскими званиями, так впечатлился нашими пленными, остальные будут просто в шоке; в самый драматический момент, когда, казалось бы, непобедимая немецкая военная машина успешно уничтожает нашу армию, вдруг, под конвоем гонят самый цвет этого грозного воинства. Немецкие генералы и старшие офицеры, помятые, с синяками и кровоподтёками, понуро бредут под конвоем бравых, чистеньких, подтянутых красноармейцев. А картина, когда маленький, едва достающий до плеча немецкого генерала, сержант по-хозяйски подпихивает его в спину стволом своей винтовки — это вообще смотрится как кадр из довоенной агитки про великую и могучую Красную Армию. Наблюдая всё это, люди, ещё совсем недавно ощущавшие себя жалкими червяками под прессом неотвратимого немецкого нашествия, воспрянут. Они же поймут, что здесь всё происходит на самом деле, это не какой-то постановочный трюк, что немцев можно и нужно бить. Вон, обычные красноармейцы, их сослуживцы захватили в плен и ведут под конвоем важных гитлеровцев, а почему бы и им не сделать что-нибудь подобное?

Всю дорогу до штабной палатки я внимательно всматривался в лица красноармейцев и людей, одетых в гражданское и не увидел ни одного равнодушного; все с жадным интересом провожали глазами нашу процессию. Чувствовалось, что вид пленных немцев ломал чувства чёрной тоски и безнадёжной обречённости, которые поселились с самых первых часов войны в душе каждого из этих людей. С самого начала вероломного нападения гитлеровцев люди ждали, пусть редких, но обнадёживающих вестей о том, что хоть кто-то сумел потрепать страшный своей неуязвимостью, проклятый вермахт. Слухи, конечно, ходили разные; что где-то наши обратили в позорное бегство фашистских гадов, что Брестская крепость так и стоит неприступным утёсом, о который разбиваются волны коричневой заразы. Но это были только слухи, и они опровергались тем, что каждый видел своими глазами в реальности, циничную в своей безнаказанности, бомбёжку немецкими самолётами отступающих частей Красной Армии. Да что там, отступающих — элементарно драпающих и, зачастую, уже без всяких командиров. Печальное зрелище, которое хоть у кого вызовет отчаянье. И вдруг, можно сказать, в самый разгар фашистской вакханалии эти люди видят своими глазами пленных немецких генералов и старших офицеров. У людей шок, эйфория, их после такой психологической встряски будет уже очень трудно ввести вновь в прежнее скотское, состояние животного, которого ведут на бойню. Именно такое состояние является преддверием либо безудержной паники, что свойственно большинству людей, либо всепоглощающей ярости, которая гасит разум и заставляет идти в штыковую атаку на танки, но такие бойцы долго не живут. Бойцы такие, конечно, герои, только пользы для общего дела от них мало. Я надеялся этим показом пленных немецких офицеров сбить у одних панические мысли, другим вернуть рассудительность и вселить во всех надежду.

В большой штабной палатке было людно. Я знал, что здесь находятся генерал-майоре Зыбин и его адъютант, но как раз оба эти, переодетые в гражданское, субъекты особо не бросались в глаза — молча сидели в углу под охраной бойца из отряда Бедина. Ощущение шумной толпы создавали майор с эмблемами танкиста на петлицах, старший лейтенант в форме пограничника и капитан артиллерист. Они, обступив Бедина, перебивая друг друга, возбуждённо ему что-то доказывали, периодически размахивая руками и смачно матерясь. Я вошёл первым, шумная компания меня даже не заметила, а вот Зыбин увидел сразу. С непонятным возгласом протягивая в мою сторону руки, он подскочил со своего места, но тут же получил хороший тычок в грудь стволом автомата охранника, и, скривившись, плюхнулся обратно на лавку. Жарко спорящие командиры и этого не заметили, но, когда в палатку начали вваливаться один за другим пленные немцы под охраной наших бойцов, наступила тишина. Незнакомые мне командиры круглыми от удивления глазами таращились на этих, помятого вида, одетых в чужую форму, людей. Самый громкий спорщик, майор, прервавший на полуслове свои выкрики, теперь стоял с открытым ртом.

Первым очнулся Бедин. Разглядев меня, он, протискиваясь между окружавших его командиров, сделал пару шагов, вытянулся и попытался доложиться. Но я его прервал:

— Полно, Сергей Иванович, мне уже Лыков всё доложил. Ты лучше скажи, что тут происходит? Что за шум?

— Да вот, товарищ комбриг, эти командиры требуют от меня, чтобы я снабдил их части горючим. Как будто у меня тут склад! Объясняешь им, да всё без толку, как об стенку горох.

Неожиданно подал голос майор-танкист:

— Да знаю я, что есть у него где-то склад горючего. Проболтался тут один его человек, что несколько бойцов этого подразделения охраняют цистерны с топливом.

Бедин тут же воскликнул:

— Вот именно, что цистерны! А они, к вашему сведению, двигаются по железной дороге и сейчас стоят в тупике на полустанке, а до них тридцать километров. Так что, не могу я ничем вам помочь, ищите топливо где-нибудь в другом месте!

— Да где я тебе его найду? А у меня танки стоят — баки совсем сухие! Кто будет с немцами драться — твои, что ли, НКВДешники? Так что, будь человеком, выдели топлива хотя бы по четверти бака на танк. Я же с тебя живого не слезу, пока не получу хоть немного горючего.

Да…, мужики совсем потеряли голову, коль так отчаянно требуют выделения топлива, услышав где-то байки о мифических запасах, на которых сидят, как собака на сене, подчинённые Берии. И ведь действительно уверены, что у легендарного НКВД есть всё. 'Надо спасать Бедина, а то эти ребята, точно, с него живого не слезут' — подумал я и громко произнёс:

— Товарищи…, хватит приставать к лейтенанту госбезопасности. Его подразделение, согласно распоряжению Начальника Генштаба генерала армии Жукова, согласованного с товарищем Берия, теперь входит в Седьмую артиллерийскую противотанковую бригаду, а я её командир. Теперь попрошу вас представиться по всей форме. А то стоите здесь как партизаны — одеты не по форме, помятые все и ведёте себя кое-как! — И требовательно посмотрел на этих троих архаровцев.

Глава 4

В палатке на мгновение установилась тишина. Обалдевшие от этих слов командиры изумлённо на меня смотрели. Наверное, думали: ' Что это за чинуша здесь нарисовался, кругом всё горит, разваливается, а он об уставе вспомнил'. Первым в себя пришёл майор. Он всё это время зло смотрел на меня, а теперь, набычась, прошипел:

— Да мы тут кровь проливаем, третьи сутки как проклятые мотаемся, отбиваясь от наседающих немцев, а вам устав подавай! Видите ли, небритые, форма мятая и грязная! А ты попробуй, подполковник, не проверки устраивать на тыловых дорогах, а поучаствовать хотя бы в одном бою. Задержи своей бригадой немецкие танки всего лишь на час, вот тогда я на тебя посмотрю — сразу забудешь свои штабистские замашки.

— Очень умный ты, майор, как я посмотрю! Прямо герой на словах, а почему драпаешь-то? И это грамотно сделать не можешь — даже паршивым горючим не обеспечил свою часть. Мечтаешь, чтобы тебе кто-то сопли вытирал за твой героизм. Не выйдет — няньки остались в прошлом! А мою бригаду не тронь! В отличие от твоей части она ни шагу назад не сделала и обеспечила таким как вы время, чтобы оторваться от немцев. Но и тут наша долбанная русская авось подлянку учиняет — теперь горючего нет, чтобы нормально отойти и занять новые позиции. Тьфу… злости не хватает! Тут из кожи лезешь, чтобы фашистам накостылять, а всякие оболтусы, вроде вас, опять в тину тянут. Ты, майор, глаза разуй и посмотри, каких пленных моя бригада захватила, а потом уж вякай про свои геройства. В бригаде пять тысяч человек, а набила она немцев раз в десять больше, чем её численность и продолжает держать фронт. И все бойцы, хоть и стоят насмерть, но чтут устав, так как знают, что они не сборище биндюжников, а регулярная Красная армия. А немцы, они на то и рассчитывают, что мы забудем про порядок, дисциплину и превратимся в стадо грязных бабуинов. Вот тогда нас можно брать голыми руками, а стоит только навести порядок в собственных рядах, как хвалёный вермахт начинает буксовать и перегреваться. Понятно, майор?