Комкор - Кожевников Олег Анатольевич. Страница 30

— Товарищ генерал, разрешите представить вам командира подразделения, направляющегося на помощь частям бригады которые сдерживают сейчас противника в районе Заблудово.

Петрович благосклонно кивнул, а я, оттесняя Лыкова подальше от дверей, тихим голосом ему объяснял появление генерала в кабине грузовика. Парень он был сообразительный, быстро всё уяснил. А потом было прощание и мои напутственные слова:

— Знаешь, Сергей, я на тебя надеюсь. Думаю, ты — калач тёртый, не бросишься очертя голову выручать ребят Сомова и Курочкина. Если там — дело труба, радируй сразу Бедину, чтобы он высылал тебе на помощь отряд Половцева. Думаю, раздобудут они к этому времени топливо. Если же наши батальоны уничтожены, задача во много раз усложняется. Твой отряд становится единственной силой на пути фашистов. Нужно будет, кровь из носа, но задержать немцев до подхода Половцева. Нельзя немчуре позволить оседлать шоссе Белосток-Волковыск, потом их оттуда не собъёшь. Когда я сдам пленных генералу Болдину, заскочу в Волковыск и уже оттуда постараюсь вам помочь. По крайней мере, там ещё остались люди и техника из 58 полка 9-й железнодорожной дивизии НКВД. Всё, Сергей, пора по коням!

Я ещё раз пожал Лыкову руку, повернулся и в два шага оказался у кабины, сел в машину и скомандовал Лисицыну трогаться. Когда мы повернули на дорогу, ведущую к аэродрому, то приостановились и пропустили вперёд БА-10 сержанта Ковалева. После этого наша, теперь уже, совсем крошечная, колонна, состоящая всего из трёх единиц техники, резво попылила по просёлочной дороге, двигаться по которой было одно удовольствие — никаких тебе трупов и разбитой техники. И вот, казалось бы, всего мгновение прошло, как закрыл глаза, убаюканный мерным покачиванием автомобиля, а мы уже подкатили к землянкам штаба 11 САД. Они были вырыты метрах в пятистах от полуразрушенных зданий, в которых раньше располагался штаб и службы авиадивизии.

На поляне перед землянками стояло довольно много народа, наверное, все, находившиеся в тот момент в штабе, выскочили встречать комдива, счастливо избежавшего гибели в воздушном бою. О его появлении в дивизии наверняка предупредили с КПП, которое мы должны были проезжать, но эта мысль пришла в голову потом, а сначала, очнувшись от тычка Петровича, я решил, что это продолжение сна, в котором народ восторженно приветствовал генерала, победителя и просто — хорошего человека.

Быстро сообразив, что все эти люди вышли приветствовать вовсе не меня, а Черных, я быстро выскользнул из кабины и скромно поплёлся за Петровичем к входу в самый большой блиндаж. Никаких восторженных криков не было, просто командиры, мимо которых мы проходили, тепло улыбались Черных. А стояли там одни командиры, ни одного рядового я не заметил.

Неожиданно один подполковник бросился с объятиями к генералу. Наверное, целую минуту они обнимались, хлопая друг друга по плечам и что-то выкрикивая. Наконец, когда бурные проявления чувств закончились, Черных повернулся ко мне и сказал:

— Черкасов, ты, наверное, знаешь этого командира одного из моих истребительных полков, это подполковник Покровский, но вряд ли тебе известно, что именно он был пилотом второго МиГа во время того боя, которому ты был свидетелем. Он — пилот от Бога, и твоим людям чертовски повезло, что Покровский принял участие в той схватке. А вообще, мы с ним старые друзья ещё с Испании — Саша был у меня ведомым. Может быть, и последний бой так удачно закончился, потому что мы с ним прекрасно слетались ещё в небе Мадрида.

Неведомая сила бросила меня вперёд, чтобы поприветствовать героя. Я так увлёкся, что не замечал ничего вокруг. Только тихий возглас Петровича: ' Юрка, цель', - вывел меня из восторженно-благодарного состояния. Таким возгласом Петрович предупреждал на охоте, что заметил крупного зверя и нужно быть наготове. Я напрягся и, первым делом, глянул на Петровича, а потом перевёл взгляд в сторону, куда он смотрел.

У землянки, которая располагалась рядом со штабной, стоял генерал-лейтенант Болдин и с кривой усмешкой наблюдал этот ажиотаж, вызванный нашим приездом. Поняв, что его заметили, Болдин напрягся, усмешка сошла с лица, и он сделал шаг вперёд. Естественно, мы с Черных поспешили к генерал-лейтенанту, по пути перешагивая пучки проводов, которые стелились по земле и были протянуты из ближайшей землянки, в ней и размещался узел связи. Впереди шёл Черных и, конечно, он первым доложил о выполнении задания. Потом подошёл мой черёд рапортовать.

Я ещё не дошёл и до трети своего доклада о действиях бригады, как был остановлен возгласом генерал-лейтенанта:

— Достаточно, Черкасов, все свершения бригады давно мне известны. И не только мне — твой начальник штаба уже раззвонил об успехах бригады по всей 10-й армии, и штаб фронта в курсе, и даже генштаб. Не знаю, как у него рация-то выдержала, рассылая такое количество радиограмм. Штаб фронта очень доволен действиями бригады, тем, как она выполняла распоряжения командующего фронта по недопущению флангового прорыва немцев. Я только что разговаривал с Павловым, он лично попросил меня объявить благодарность командиру 7-й ПТАБР. От себя скажу — не зря я тебя представлял в мае как командира бригады, оправдал ты моё доверие.

Болдин как-то требовательно на меня посмотрел. Ничего не оставалось, как вытянуться и гаркнуть:

— Служу трудовому народу!

Генерал-лейтенант удовлетворённо хмыкнул и доверительно-дружеским тоном произнёс:

— Поздравляю, Юрий Филиппович, с присвоением тебе внеочередного звания генерал майора! Приказ пришёл сегодня.

Пришлось ещё раз гаркнуть:

— Служу трудовому народу!

На этом, так сказать, раздача бубликов завершилась, и пошёл вполне конкретный разговор. Во-первых, о том, что я назначен командиром 6-го Мехкорпуса, вместо геройски погибшего Хацкилевича. Во-вторых, что именно мне поручается координировать действия Конно-Механизированной группы, вместо срочно вылетающего в Москву Болдина и, наконец, что приказ о фланговом ударе по 3-й танковой крупе немцев никто не отменял, несмотря на тяжёлое положение, сложившееся в соединениях группы. Приказ — есть приказ, и его нужно выполнять.

Весь этот набор сладких пряников из слов о долге перед родиной и партией, мог подействовать разве что на какого-нибудь салагу-выдвиженца, которому предложили высокий пост, но только не на меня. Я дрался не за своё карьерное будущее, а за родину, чтобы не повторился тот кошмарный сценарий, что царил в моей прошлой реальности. Я не хотел идти на поводу тех людей, которые, собственно, и допустили возможность существования такой реальности. Поэтому на все напыщенные слова Болдина, убеждающие меня в необходимости продолжения наступления на Гродно, ответил сухой цитатой из Полевого Устава Красной Армии за 1939 год, заявив:

— Товарищ генерал-лейтенант, без серьёзной подготовки ни в коем случае нельзя наступать на Гродно. Вы сами знаете ПУ-39, который категорически требует: ' Атака танками переднего края должна быть во всех случаях обеспеченна артиллерийской поддержкой и не допускается без неё'. Но взаимодействия с одной только артиллерией тоже недостаточно: нужна разведка, нужна устойчивая связь, требуется поддержка с воздуха. Ничего этого нет и в помине. Такое наступление обречено на провал. Если вы теперь повторите приказ, я буду оспаривать его в Генштабе.

Да…, такого развития событий генерал-лейтенант никак не ожидал. Чтобы подполковник, которого только что произвели в генералы, ещё смел о чём-то вякать, кроме слов благодарности и признательности родной Коммунистической партии — это было выше всех его представлений о жизни. Но это произошло, и он ничего с этим не мог поделать. Решение о назначении меня командиром 6-го Мехкорпуса было уже принято на самом верху, а ему самому, судя по всему, нужно было срочно улетать, чтобы как можно быстрее выбраться из этого капкана. Пришлось генерал-лейтенанту смазать свой, первоначально звучавший совершенно однозначно, приказ, о наступлении на Гродно, и он гневно парировал: