Проводник - Черт Илья. Страница 6

— Ромыч! Одолжи денюжки чутец. Труба! Отработаю, ты ж знаешь.

Я пришел к Ромке, так как знал, что парень он душевный и в средствах не особо стесненный. Да и все-таки родной человек почти, вместе все-таки пашем.

— Сколько?

— Ну, пятьсот, что ли… хоть до зарплаты прожить.

— Ладно. Хотя киданул ты нас неплохо! Некрасиво, прямо скажем.

— Ну, прости. Я ж говорил тебе, так нужно было. Совсем мне худо стало. Видишь, и с Машей у меня ничего не склеилось…

— Да, знаю. А бегал-то с ней как угорелый! Тоже мне… Хорошо хоть письмо написал. А то я уж и в ментуру хотел заявить, что ты потерялся.

— Письмо?…

Бездна забвения вдруг глухо ухнула внутри меня, выплюнув на край маленький кусочек. Точно. Я писал. Помню. Но кому? Ромке??! Зачем? Противное липкое ощущение вязкости старалось затянуть в памяти эту картинку, но я не сдавался. Бумага в клеточку, ручка в руке и… вдруг в поле зрения появилась рука, тыкающая в бумагу сбоку, и откуда из-за плеча с замогильным юмором послышался смешок: «Слово это пишется через „о“, а не через „а“. Или времена опять сместились?»

— Письмо?

— Ну, ты совсем! С памятью плохо? Слушай, а может, это не ты мне подослал письмецо-то, а?

— В смысле, подослал?

— Ну, пришел ко мне человечек, странный такой. То ли якут, то ли вьетнамец, не поймешь. В очках темных. На дворе-то солнца уже неделю не было, а он в очках. Ну, думаю, наркот какой-то. А он мне с ходу эдак: «Пришел, — говорит, — чтоб весточку от Андрея Ивченко передать». Так и сказал — весточку. Я еще удивился. Думаю, какой-то вьетнамский студент нанюханный, мать его, а по-русски, что твой барин. Ну и сунул конверт.

— Выбросил?

— Как же! Здесь где-то валяется… Очень уж я хотел как-нибудь тебе это показать через пару лет, чтоб почитал, какую ахинею ты нес в молодости! Идиот ты, Андрюха! Впрочем… Бог тебе судья!

Ромка углубился в загадочные сумерки квартиры, и через некоторое время поскрипываний, шуршаний и возгласов «да где же, блин, оно», вытащил на свет помятый конверт.

— На! Вынеси для себя что-нибудь из этого, и в следующий раз, когда решишь попрощаться с жизнью, или быстро делай это, не говоря никому, либо, что намного лучше, просто скажи себе: «А вот Рома решит, что я полный козел!». Замечу, так оно и будет. По крайней мере, что касается меня.

Я держал в руках послание из времени. Из времени, которое меня, мягко говоря, интересовало. Вот оно! Собственное свидетельство! Сейчас я сам себя обличу, как в хорошем голливудском детективе! Я осторожно вертел письмо в руках, как будто боялся, что оно сейчас исчезнет.

— Все! На этом наши передачи заканчиваются. Спокойной ночи, рррребята!

— Спокойной ночи, друзья! Гав-гав! — я рассмеялся, вспомнив наш прикол. — Спасибо, Ромка, за деньги! И по поводу письма я тоже серьезно подумаю. Уж это я тебе обещаю (здесь моя улыбка приняла трагический оттенок).

— Вали! И не опаздывай на работу! — Ромка захлопнул дверь.

Истертая бумага была неимоверно запачкана, то ли странным посыльным (я мог, в конце концов, и бомжа послать какого-нибудь, с меня станется), то ли долго письмо добиралось до адресата. Я поддел край конверта и вытащил листок, обыкновенный листок в клеточку.

Привет, Ромик!

Боюсь, что обстоятельства могут сложиться так, что мы больше никогда не увидимся. Если вдруг я исчезну, прошу тебя сделать все возможное, чтобы не началась паника. Хотя бы первые две-три недели. А там, сам знаешь, все само собой утрясется. Есть вещи, которые иногда случаются в жизни, и их невозможно просто пережить. Поэтому прости и… сам не знаю, что написать… Прощай, наверно.

Твой музыкальный братан Андрей.

Ну и? Еще одна загадка. Что же такое могло со мной произойти??! По-моему, я действительно собирался свести счеты с жизнью. Зачем? Бред. Ладно, надо успокоиться и продолжать жить. В конце концов, все как-то само собой уладилось, ребята меня простили, и это главное. Жизнь продолжается! Йо-хоу!

Утро. Хорошее утро. Что значит час дня. И вообще, вставать в девять утра — это противоестественно! Поэтому я, сладко потянувшись, опустил босые ноги на пол с чувством выполненного долга перед собственным организмом. Поплескавшись в раковине и размазав пальцем по зубам пасту «Лесная», я выполз на кухню. Ополоснул пасть. И как только намазал себе сытный бутерброд с сыром, раздался телефонный звонок.

— Гу-гу, — говорю.

— Але? — Фрол, мой старый приятель, засомневался в верном попадании на адресата.

— Ну, гу-гу. В смысле, але.

— Андрюх, ты чего, еще спишь?

Сонный голос, наверное, выдал меня с головой. Это не очень приятно, ведь есть на свете люди, которым сегодня пришлось встать рано, и я совсем не хотел становиться объектом их черной и необоснованной зависти.

— Что ты, дружище, я уже давно составил список подвигов на сегодня, но вот беда, задержался с осмыслением их выполнения. Боюсь, все не потяну. — сквозь разжеванный бутерброд промямлил я.

— А как же футбол? — Фрол сразу же скис, но я его вернул в счастливое состояние в мгновение ока.

— Ну, так идем! У меня уже ноги чешутся дать, как следует, этим засранцам!

— Ну вот, я уж думал, ты нас бросил!

— На кого вас бросишь?! Вы ж продуете сразу, как только выползете на поле.

— Ну-ну. Ты уж совсем плохо о нас думаешь. Тогда в два часа на углу, как всегда.

Положив трубку, я понял, что времени остается в обрез, и начал быстро собираться. Я одел старые затертые серые шорты и серую майку. Не знаю, почему, но именно в них я себя чувствовал всегда уверенно и непобедимо. Наверно, из этих обстоятельств исходя, придумали футбольную форму определенных цветов. Как знать?… Наскоро подвязав кеды, я выскочил на улицу. Прошедший ночью дождь вымыл улицы и дома, и мир улыбался после душа усталой улыбкой. Было холодновато, и я побежал, чтобы размяться и согреться, до угла Бумажной и Газа, где мы и должны были встретиться.

Фрол принес вяленой рыбы и пива для «размягчения тела» после игры, как он выражался. Мы вступили в неравный бой за обладание мячом на поле брани и уже через полчаса вели в счете 2:0. Парней из соседских дворов было, правда, на одного человека больше, но у нас было преимущество в бугае Мише, который один стоил троих, ну и у меня был маленький секрет. Все дело в том, что я с детства был левшой, и хотя школа постаралась отучить меня от этого, (учителя заставляли писать на уроках правой рукой), толчковая нога (а стало быть, и ударная) у меня оставалась левой. Что и служило фактором неожиданности и сбивания с толку, ведь «мотаясь» с противником, я всегда действовал левой, и неплохо бил с левого края, что остальным было несколько неудобно.

Последующие полтора часа решили исход битвы, и вот мы уже сидели, развалившись на сваленных рядом досках, и блаженно попивали прохладное пиво, обсыхая после изнурительной беготни. Домой идти не хотелось, и мы решили втроем с Фролом и Кешкой пойти в кафе, посидеть и вкусить чего-нибудь незатейливого. Взяв по салатику, мы расслабленно выпускали пар. Вдруг Фрол с Кешкой стали озираться по сторонам и нервничать. На мое вопросительное удивление Фрол как-то заерзал, переглянулся с Кешей и тихо сказал:

— Что-то как-то неспокойно мне.

— И мне, — поддержал его Кешка.

— Да в чем дело? — я совершенно не понимал столь резкой смены настроения.

— Слушай, веришь, не знаю.

— Может, нам что-нибудь подложили в еду? — предположил Кеша.

— Тебя что, торкнуло?! — я расхохотался.

— Что-то типа. — ответил Фрол. — Я, пожалуй, пойду на улицу, проветрюсь.

— Я с тобой — поддакнул Кеша уж совсем как-то испуганно.

— Что-то вы, парни, совсем свихнулись! Со мной же ничего не случилось. Думаю, дело не в жратве. — я тоже начал беспокоиться, глядя на перепугавшихся друзей.