Люди и призраки - Маккаммон Роберт Рик. Страница 30

Нос болел, но все же я отчетливо различал легкий запах одеколона «Английская кожа».

Внезапно Лэйни в испуге подняла голову. Ее рука дотронулась до мокрой от слез щеки.

— Стиви? — прошептала она, и ее голос был полон надежды.

Я уже говорил, что это время года как нельзя лучше подходило для призраков. Они собирались с силами, чтобы бродить по октябрьским полям и дорогам и говорить с теми, кто хотел их выслушать.

Лэйни, наверно, так и не увидела Стиви. Быть может, если она что-то и почувствовала, то сама себе не поверила, иначе в будущем ее ожидал бы тот же дом с комнатами, обитыми резиной, куда теперь суждено было отправиться Донни.

Но мне кажется, она слышала голос Стиви отчетливо и ясно. Или, может быть, почувствовала запах его кожи, вспомнила прикосновение.

И мне хотелось верить, что для нее этого было достаточно.

Глава 7

Полдень в Зефире

Нос я не сломал, но он распух, как дыня, и через несколько дней приобрел отвратительный багряно-зеленый цвет, а под глазами у меня залегли черные с синевой круги. Сказать, что маму до смерти перепугал мой рассказ о случившемся, было все равно что сказать, что в Мексиканском заливе местами есть водичка. Но главное — я уцелел, а вскоре и мой нос приобрел нормальный вид.

Мисс Грейс вызвала шерифа Эмори, и тот подобрал нас с Лэйни, когда мы пешком возвращались в Зефир по трассе 16. Мне не хотелось перед ним особенно распространяться: в моих ушах еще стоял крик Донни, что, мол, Блэйлоки купили зефирского шерифа с потрохами. Я рассказал об этом отцу, когда родители приехали забрать меня от дока Пэрриша. Отец никак не прокомментировал мой рассказ, но я ясно увидел, что в нем зреет грозовое облако. Я знал, что он не оставит все это просто так.

Мисс Грейс поправилась. Ее отвезли в больницу в Юнион-Тауне, но оттуда она вскоре вышла: пуля не задела никаких жизненно важных органов, рана быстро зажила. У меня было ощущение, что мисс Грейс не из тех, кому удается легко заткнуть рот.

Историю Лэйни и Малыша Стиви Коули я позднее услышал от отца, которому в свое время все рассказал шериф: Лэйни и Донни Блэйлок повстречались в Бирмингеме, где девушка, в семнадцать лет сбежавшая из дома, работала стриптизершей в ночном клубе «Порт-Саид». Донни уговорил Лэйни присоединиться к семейному «бизнесу» Блэйлоков, посулив ей роскошную жизнь и большие деньги. Он убедил ее, что парни с авиабазы — настоящие джентльмены и привыкли щедро платить по счетам. Лэйни согласилась работать у мисс Грейс, но вскоре, подбирая себе летний гардероб у Вулворта, встретилась с Малышом Стиви. Скорее всего, это не была любовь с первого взгляда, но что-то в этом роде и, безусловно, очень романтичное. Малыш Стиви уговорил Лэйни уйти от мисс Грейс и вести добропорядочный образ жизни. Они собирались пожениться. Мисс Грейс не стала мешать Лэйни: ей не нужны были девушки, не способные полностью отдаваться работе. Но к тому времени Донни Блэйлок вообразил себя дружком Лэйни. К тому же он питал давнюю ненависть к Малышу Стиви, поскольку, что бы там ни говорил Донни, Полуночная Мона всегда легко обставляла Большого Дика. Донни решил, что единственный способ заставить Лэйни и дальше работать на Блэйлоков — покончить с Малышом Стиви. Внутри потерпевшей аварию, пылавшей Полуночной Моны сгорели и мечты Лэйни о новой жизни. После смерти Стиви собственная судьба стала ей совершенно безразлична она уже не задумывалась, чем занимается, с кем и где. Как заметила мисс Грейс, душа Лэйни стала грубой, как камень.

Последнее, что я слышал о Лэйни: она решила вернуться домой, повзрослевшая, умудренная жизненным опытом и хлебнувшая лиха.

Впрочем, едва ли кто-нибудь пребывает в уверенности, что все в жизни имеет счастливый конец.

Дошли до меня и кое-какие сведения о Донни. Его арестовали и теперь держали в городской тюрьме рядом со зданием суда. Донни обнаружил фермер с большим дробовиком, когда он танцевал на пару с огородным чучелом. Зрелище железной решетки перед глазами немного привело в порядок мысли Донни и позволило ему обрести здравый ум ровно настолько, чтобы сознаться, что он столкнул с дороги машину с Малышом Стиви. Теперь никто не сомневался, что Донни не удастся уйти от длинной руки правосудия, даже если эта рука запачкана деньгами Блэйлоков.

Пришел ноябрь и коснулся Зефира своими холодными пальцами. Холмы вокруг города сделались коричневыми, листва почти вся облетела. Листья высохли и, когда кто-нибудь ступал на них, громко хрустели под ногами.

Этот хруст мы услышали под окнами своего дома во вторник вечером. В очаге горел огонь, отец читал газету, а мама колдовала над поваренной книгой, изучая рецепт нового пирога или пирожного.

В дверь постучали, и отец поднялся, чтобы открыть. На крыльце в свете фонаря стоял шериф Джуниор Талмэдж Эмори с шляпой в руках, его большеротое лицо было угрюмо. Воротник его куртки был поднят: на улице уже здорово похолодало.

— Можно мне войти, Том? — спросил шериф.

— Не знаю, что и сказать, — ответил отец.

— Ты не хочешь больше со мной разговаривать, это понятно. Я не стану закатывать по этому поводу истерику. Но… я уверен, Том, что ты выслушаешь то, что я хочу сейчас тебе сказать.

Мама подошла к дверям и встала позади отца.

— Пусти его в дом, — сказала она.

Отец распахнул дверь, и шериф вошел.

— Привет, Кори, — бросил он.

Я сидел на полу рядом с камином и делал домашнее задание по истории штата Алабама. Теплое местечко у камина, так любимое Бунтарем, сейчас казалось душераздирающе пустым. Но жизнь все равно продолжалась.

— Привет, — отозвался я.

— Кори, поднимись, пожалуйста, в свою комнату, — приказал мне отец, но шериф Эмори остановил его:

— Том, мне бы хотелось, чтобы Кори тоже слышал, потому что именно благодаря ему все выплыло наружу.

Так я остался сидеть у камина. Шериф Эмори, согнувшись в три погибели, уместил в кресле свое тощее тело Икабода Крейна [7], и положил шляпу на кофейный столик. Потом некоторое время сидел молча, разглядывая серебряную звезду, украшавшую шляпу. Отец снова уселся в кресло, а мама, в любой ситуации остававшаяся гостеприимной хозяйкой, спросила шерифа, не желает ли он подкрепиться куском яблочного пирога или тортом с корицей, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда мама тоже опустилась в кресло, стоявшее на таком же расстоянии от камина, что и кресло отца, только с другой стороны.

— Мне недолго осталось носить звание шерифа, — заговорил наконец Эмори. — Мэр Своуп подыскивает нового человека на эту должность, и как только его выбор будет сделан, я сниму звезду. Думаю, что я сложу полномочия к середине месяца. — Шериф тяжело вздохнул. — До начала декабря я собираюсь уехать вместе с семьей из города.

— Жаль все это слышать, — отозвался отец. — Но еще обидней мне было узнать то, о чем рассказал Кори. Впрочем, у меня нет никаких доказательств, чтобы обличать тебя. Ведь если бы я пришел к тебе с обвинениями, ты бы мог просто все отрицать.

— Должен признать, что, скорее всего, так бы оно и вышло. Но ты поверил своему сыну, потому что если ты не веришь своей плоти и крови, то кому еще можно верить?

Отец нахмурился. Казалось, во рту у него невыносимая горечь, от которой он никак не мог избавиться.

— Бога ради, почему ты так поступил, Джей-Ти? Что заставило тебя взять у Блэйлоков деньги и покрывать этих подонков? Они травят людей самогоном и обманывают в игорном притоне. И ты закрывал на все это глаза! Не говоря уже о заведении мисс Грейс. Я уважаю ее, но, Бог свидетель, было бы лучше, если бы она нашла себе другое занятие. Что еще ты сделал для Большого Дула? Чистил ему обувь?

— Да, — ответил шериф.

— Что «да»?

— Я чистил ему ботинки. Я действительно это делал.

На лице шерифа Эмори появилась вымученная улыбка. Его глаза превратились в пару черных дыр, полных горя и раскаяния. Его улыбка ушла, на лице осталась лишь гримаса боли.