Люди и призраки - Маккаммон Роберт Рик. Страница 61

— Я не могу вам сказать. Честно, не могу!

Я засунул перышко обратно в карман, видя, что мисс Голубая снова опечалилась.

— Я лучше пойду. Поверьте, я ни за что не стал бы вас беспокоить, но дело очень важное.

Направляясь к двери, я заметил пианино, и тут меня внезапно пронзила мысль — словно стрела вождя Пять Раскатов Грома впилась в голову прямо между глаз. Я вспомнил слова Леди, что в кошмарных снах про озеро Саксон она слышит фортепианную музыку и видит руки, сжимающие рояльную струну и бейсбольную биту. В то же время я припомнил пианино, стоявшее в комнате с керамическими птичками, которые мне показывала миссис Лезандер.

— Доктор Лезандер тоже брал у вас уроки игры на фортепиано? — спросил я.

— Не он, а его жена.

Жена дока Лезандера Массивная Вероника, похожая на лошадь.

— Когда это было? Недавно?

— Нет, лет пять назад, когда у меня было полно учеников. Когда Катарина едва не заставила нас побираться, — ледяным тоном добавила мисс Голубая. — Насколько я помню, миссис Лезандер получила несколько золотых звездочек.

— Золотых звездочек?

— Успехи своих учеников я поощряла золотыми звездочками. По моему мнению, миссис Лезандер вполне могла бы стать профессиональной пианисткой. У нее отличные руки для игры на фортепиано. И она любила мою песню.

Лицо мисс Голубой просветлело.

— Какую песню?

Вместо ответа мисс Голубая поднялась и прошествовала к пианино. Она принялась наигрывать ту самую мелодию, которую я слышал в тот вечер, когда попугай ругался по-немецки.

— «Прекрасный мечтатель», — сказала мисс Голубая и закрыла глаза, наслаждаясь музыкой. — Увы, это все, что у меня теперь осталось. Прекрасные, прекрасные мечты.

Застыв посреди комнаты, я слушал музыку. Почему эта красивая мелодия так испугала попугая в тот вечер?

Я припомнил слова мисс Гласс Зеленой: «Это все твоя мелодия! Я же просила тебя никогда не играть эту пьесу! Он каждый раз начинает беситься!»

На что мисс Голубая ответила «Я всегда играла эту вещь для него, и она ему нравилась!»

Сквозь сгустившуюся тьму пробился слабый лучик света, словно проблеск солнца, увиденный со дна сквозь толщу темной воды. Общая картина пока не выстраивалась, но я уже знал, что нахожусь на верном пути.

— Мисс Гласс? — спросил я, точнее, не спросил, а прокричал, потому что мисс Голубая, как тогда, когда учила Бена, уже почем зря колотила по клавишам. — Мисс Гласс?

Мисс Голубая перестала играть на самой горестной ноте. Слезы стекали по ее лицу на подбородок.

— Ну, что еще?

— Эта музыка, которую вы сейчас играете: ваш попугай от нее тоже кричал и волновался?

— Конечно нет, как ты мог так подумать! Это все — злые наговоры Катарины. Она сама ненавидела мою любимую мелодию.

Судя по тону, которым это было сказано, я понял, что она говорит неправду.

— Вы ведь совсем недавно снова стали давать уроки игры на фортепиано, правда? С тех пор как зеленый попугай… э-э-э… умер, вы часто играли свою любимую музыку?

Мисс Голубая задумалась.

— Насколько я помню, не слишком часто. Я несколько раз исполняла ее на репетиции в церкви, чтобы размять руки. А дома я не слишком много играю, поскольку уроков сейчас не даю. Не то чтобы мне этого не хотелось, просто Катарина, — мисс Голубая произнесла это имя с презрительной усмешкой, — вечно твердила, что я причиняю боль ее утонченному слуху. И кто бы это говорил — развратная похитительница мужчин!

Свет вдали продолжал брезжить. Нечто постепенно принимало форму, но впереди лежал еще долгий путь.

— Всюду эта Катарина! — внезапно выкрикнула мисс Голубая, ударив по клавишам с такой силой, что весь инструмент сотрясся. — Я всегда на цыпочках ходила перед всемогущей Катариной, только и делала, что плясала под ее дудку! А как я ненавидела и презирала все зеленое!

Мисс Голубая поднялась с места, тощая, кипящая от негодования.

— Я сейчас же вынесу из дома все зеленое и сожгу, пусть даже для этого придется спалить все до основания! Я больше никогда не увижу ничего зеленого и лягу в могилу с улыбкой на устах!

Жажда разрушения разгоралась в мисс Голубой с необычайной силой. Я понял, что не вынесу этого зрелища и взялся за дверную ручку.

— Спасибо, что смогли уделить мне минутку, мисс Гласс.

— Вот именно — мисс Гласс! — выкрикнула она. — Одна-единственная мисс Гласс! И я горжусь этим, слышишь меня, Кори Маккенсон? Я горжусь этим!

Она схватила прощальное письмо, написанное на бледно-зеленой бумаге, и, стиснув зубы, принялась рвать его на мелкие клочки. Воспользовавшись благоприятной обстановкой, я выскочил вон. Но прежде чем за мной затворилась дверь, я услышал, как со звоном опрокинулся шкаф с безделушками. Мое предчувствие меня не обмануло: грохот от падения был просто ужасающим.

По дороге домой я попытался уложить в голове все фрагменты новых знаний. «Лоскутки одеяла», как сказала бы Леди. В моих руках оказалось немало таких лоскутков, но как сложить их вместе, чтобы получился правильный узор?

Убит человек, которого никто не знает.

На месте преступления найдено перо мертвого зеленого попугая.

Другой попугай, голубой, от звуков некой красивой мелодии сходит с ума и начинает ругаться по-немецки.

Доктор Лезандер — «сова», и он на дух не переносит молоко.

Кто еще знает?

Ханнафорд?

Если зеленый попугай сдох в лечебнице дока Лезандера, как его перо очутилось возле озера?

Что связывает между собой двух мертвых попугаев, убитого мужчину и доктора Лезандера?

Добравшись до дому, я первым делом побежал к телефону. Чувствуя, что необходимость добраться до истины пересиливает страх перед возможной трагедией, я набрал номер сестер Гласс. Мисс Голубая сняла трубку только после девятого гудка, когда я уже отчаялся дождаться ответа.

— Алло?

— Мисс Гласс, это снова я, Кори Маккенсон. Мне очень нужно задать вам еще один вопрос.

— Я больше не хочу ничего слышать об этой Бенедиктине Арнольд! [24]

— О ком? Но я хочу спросить не о вашей сестре, а о попугае. Прежде чем умереть у доктора Лезандера, ваш попугай когда-нибудь болел?

— Да, оба наших попугая заболели в один и тот же день, и мы с Катариной отнесли их к доктору Лезандеру. На следующий день ее проклятая птица умерла.

В голосе мисс Голубой послышалось раздражение.

— Да в чем дело, Кори Маккенсон, можешь ты мне наконец сказать?

Свет, брезживший вдали, сделался немного ярче.

— Еще раз огромное спасибо, мисс Гласс, — поспешно протараторил я и повесил трубку.

Мама из кухни поинтересовалась, зачем это я звонил мисс Гласс. Я немедленно ответил, что собираюсь написать рассказ об учительнице музыки.

— Что ж, это будет чудесно, — кивнула мама.

Так я обнаружил, что профессия писателя позволяет с удобством манипулировать истиной по своему усмотрению, надо только следить, чтобы это не стало пагубной привычкой.

Наконец я добрался до своей комнаты и там крепко призадумался. Это заняло немало времени, но несколько лоскутков одеяла я все-таки сумел пришить друг к другу.

Вот к какому выводу я пришел: в ночь убийства незнакомца, тогда в марте, оба попугая находились в лечебнице у дока Лезандера. Зеленый попугай издох в ту же ночь, а голубой выжил, но приобрел привычку скверно ругаться по-немецки, стоило ему только заслышать «Прекрасного мечтателя». Миссис Лезандер играет на пианино, и ей знаком «Прекрасный мечтатель».

Если это так, можно ли допустить, что, когда мисс Гласс Голубая садилась за пианино и наигрывала эту мелодию, попугай вспоминал нечто услышанное им — то, что кто-то сказал или прокричал по-немецки, сопровождая свои слова руганью, в то время как миссис Лезандер исполняла на пианино ту же самую песню? Но для чего, скажите на милость, миссис Лезандер было нужно играть на пианино, когда рядом с ней кто-то кричал и ругался?

Да, решил я. Вот именно.