Люди и призраки - Маккаммон Роберт Рик. Страница 62

И меня вдруг озарило.

Миссис Лезандер специально играла на пианино «Прекрасного мечтателя», чтобы заглушить крики и ругань. Оба попугая находились с ней в одной комнате, сидели в своих клетках. Вместе с тем казалось маловероятным, чтобы кто-то кричал и ругался там, где играла пианистка, прямо рядом с ней.

Я вспомнил голос дока Лезандера, доносившийся из вентиляционного отверстия его подвального кабинета. Док Лезандер позвал нас с отцом спуститься к нему, и мы отлично его услышали. Ему даже не было нужды подниматься по лестнице на несколько ступенек. Не для того ли миссис Лезандер весь вечер наигрывала первую же пришедшую ей на память мелодию, чтобы никто снаружи не услышал криков в доме? А пара попугаев в комнате все слышала и запоминала.

А что, если доктор Лезандер избил в своем подвале незнакомца бейсбольной битой, а потом удушил рояльной струной? Попугаи же могли все это слышать. Возможно, избиение продолжалось всю ночь, а птицы, взбудораженные этими жуткими звуками, до утра метались в своих клетках, теряя перья. А когда ужасное преступление было совершено, доктор Лезандер и его похожая на лошадь супруга вытащили из подвала нагое тело убитого и усадили за руль его собственной машины, укрытой до времени в сарае. После этого один из них поехал на своей машине к озеру, а другой повел следом машину убитого, почему бы и нет? Предположим, в спешке никто из них не заметил, что одно из перьев зеленого попугая вылетело из клетки и застряло в складке плаща или в кармане. Поскольку у Лезандеров аллергия на молоко, их не было в списке клиентов молочника и они не могли знать, что в это же время на трассе 10 окажется мой отец!

Кто еще знает?

Ханнафорд?

Да, события могли развиваться именно так, вполне могли.

Но совсем не исключено, что все произошло совсем не так.

Случившееся могло бы стать хорошим сюжетом для очередной загадочной истории из сериала «Мальчишки Харди». Все доказательства, которыми я располагал, — зеленое перышко мертвого попугая и наполовину сшитое лоскутное одеяло со швами, которые грозили вот-вот разойтись. Как быть, например, с немецкими ругательствами? Док Лезандер был голландцем, а не немцем. Кем был неизвестный? Что может связывать человека с татуировкой в виде крылатого черепа на плече и ветеринара из маленького городка? Швы расходились, лоскутки могли распасться.

Но все же оставались «Прекрасный мечтатель», зеленое перышко и «Кто еще знает?».

Кто еще знает что? Я чувствовал: это могло стать ключом к разгадке всей шарады.

Родителям я, конечно, не сказал ни слова. Когда сомнений не останется, я им все открою. А до тех пор, пока я не пойму, что готов к этому, буду держать рот на замке. Единственное, что я знал теперь наверняка, — среди нас живет совершенно не известный нам человек.

Глава 4

Крепость мистера Моултри

За два дня до Рождества в нашем доме раздался телефонный звонок. Мама сняла трубку. Отец был на работе в «Большом Поле».

— Слушаю? — сказала мама и услышала на другом конце линии голос Чарльза Дамаронда.

Мистер Дамаронд звонил нам, чтобы пригласить нашу семью на прием, который устраивала Леди в Братонском центре досуга в честь окончания строительства и предстоящего 26 декабря открытия Музея гражданских прав. Прием должен состояться в сочельник. Одежда повседневная. Мама спросила, согласен ли я пойти, и я ответил, что, конечно, согласен. Отца даже не пришлось спрашивать, потому что он все равно не пошел бы, а кроме того, он работал в сочельник: на склад пришли коробки с яичным коктейлем [25] и мороженая индейка, которую нужно было принять и расфасовать.

Отец не имел ничего против нашего похода в Братон. Когда мама сказала об этом, он не стал возражать — просто кивнул, а взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Наверно, он видел большой валун на берегу озера Саксон. Вот почему, подкинув отца утром в сочельник к «Большому Полу», мама вернулась домой, чтобы мы успели подготовиться к поездке в Центр досуга Братона. Хотя парадной формы одежды не требовалось, мама велела мне надеть белую рубашку с галстуком. Сама она облачилась в нарядное платье, и мы отправились в Братон.

Одна из интересных особенностей климата южной Алабамы состоит в том, что хотя в октябре может здорово подморозить, а в ноябре выпасть снег, на Рождество погода в этих краях всегда стоит теплая. Не то чтобы как в июле, но не хуже бабьего лета, это точно. Тот год тоже не был исключением. Свитер, который я надел, оказался совершенно лишним: когда мы добрались до красного кирпичного здания Центра досуга рядом с баскетбольной площадкой на Бакхарт-стрит, я здорово вспотел.

Красная стрелка указывала на Братонский музей гражданских прав — выкрашенное в белый цвет деревянное строение размером с крупный жилой трейлер, пристроенное к Братонскому центру досуга. Белое здание музея было окружено красной ленточкой. До официального открытия оставалось еще два дня, но на парковке Центра стояло много машин и чувствовалось сильное оживление. Приехавшие на машинах — в основном черные, но было здесь и несколько белых — проходили в Центр досуга. Мы с мамой пошли за ними следом. В главном зале Центра, где на стенах были развешаны рождественские венки из сосновых шишек и стояла большая украшенная елка с красными и зелеными гирляндами на ветвях, пришедшие выстроились в очередь, чтобы расписаться в книге посетителей, которой заведовала миссис Велвадайн. Гости наливали себе напиток цвета лайма из вместительной чаши. На столиках было разложено праздничное угощение: чипсы, соусы и маленькие сэндвичи, пара индеек, прожаренных до золотистой корочки и поджидающих, пока их разрежут, коротенькие колбаски и два увесистых окорока. Три последних стола были буквально уставлены яствами: торты, пудинги, пироги, — всего вволю. Жаль, что отец не пришел сюда, хотя бы для того, чтобы взглянуть на это изобилие. Настроение было веселым и праздничным, люди оживленно болтали и угощались под аккомпанемент двух скрипок. Обстановка была самая непринужденная, хотя присутствующие принарядились словно на бал. Преобладали костюмы и воскресные платья, мелькали белые перчатки и шляпки, украшенные цветами. В этой пестроте красок и богатстве нарядов даже павлин ощутил бы себя мокрой курицей. Собравшиеся были горды собой и Братоном, это было ясно без слов.

Нила Кастайл подошла к нам и крепко обняла маму. Потом вручила нам картонные тарелки и провела сквозь толпу. Индейку как раз собрались разрезать; если мы не поторопимся, самые лучшие куски расхватают. По пути Нила Кастайл указала на мистера Торнберри, который, облачившись по случаю праздника в мешковатый коричневый костюм, отплясывал под пиликанье скрипачей. Улыбавшийся во весь рот Гэвин пытался не отставать от дедушки. Мистер Лайтфут, элегантный, как Кэри Грант [26], в своем черном костюме с бархатными лацканами, медленно продвигался сквозь толпу с картонной тарелкой, на которой были уложены слоями ломтики ветчины, куски пирога и сэндвичи, немыслимым образом сохраняя равновесие. Нам с мамой до краев наполнили тарелки всякой вкусной едой, лаймовая шипучка пузырилась в высоких стаканах. Появились Чарльз Дамаронд с женой. Они поблагодарили маму за то, что она нашла время заглянуть на праздник. Мама сказала в ответ, что не пропустила бы его ни за что на свете. Вокруг сновали дети, их бабушки и дедушки тщетно пытались их догнать. Повернувшись ко мне с лукавой улыбкой на устах, мистер Деннис спросил, не знаю ли я случайно, что за проказник намазал клеем стол несчастной миссис Харпер, да так ловко, что та завязла как муха в патоке. Я ответил, что у меня есть на этот счет некоторые соображения, но ничего конкретного я сказать не могу. Мистер Деннис спросил, не имею ли я в виду некую обладательницу козявчатого носа. Я ответил, что это не исключено.

Кто-то заиграл на аккордеоне, кто-то достал губную гармошку, и скрипки немедленно подхватили мотив. Какая-то пожилая дама в платье цвета свежей орхидеи пустилась в пляс с мистером Торнберри, и, по-моему, в этот момент он очень радовался тому, что остался в живых. Мужчина с бородкой серо-стального цвета схватил меня за плечо и, низко наклонившись, прошептал в самое ухо: