Эффект недостигнутой цели - Коган Татьяна Васильевна. Страница 45

Когда они остались вдвоем, Иваныч объяснил:

– Она сейчас на таблетках и слабо соображает. Позаботься о ней, хорошо?

– Конечно. – Руслан помолчал. – Как это случилось? Полиция что-нибудь говорит?

Сомов заиграл желваками. Обманчивое спокойствие давалось ему с трудом.

– Говорят, в районе орудует маньяк. Вот и вся информация.

Они помолчали. В приоткрытое окно издалека доносился дребезжащий звук работающей циркулярки. «У кого-то трагедия, а кто-то пилит доски», – философски подумал Руслан.

– Тело нашел Патрик, – добавил тренер. – Лика хотела с ним поговорить, но у нее началась истерика. Мы заставили ее выпить успокоительное.

Руслан сосредоточенно кивнул:

– Я понял.

Пока он вез Лику в такси, его не покидало неприятное ощущение чего-то упущенного. На подкорке мельтешил какой-то вопрос, но разбираться не было ни времени, ни возможности. Лика прильнула к его груди поломанной куклой и не издавала ни звука. Пару раз ему даже померещилось, что она не дышит. Он наклонился к ее лицу, с облегчением улавливая слабое дыхание.

Они подъезжали к дому, когда Лика неожиданно подняла голову и с надеждой пробормотала:

– Ты еще хочешь уехать отсюда вместе со мной?

Сердце пропустило удар:

– Очень хочу. Но я не смею тебя об этом просить сейчас.

– Мне больше нечего здесь делать. Я не могу оставаться в этом месте. – Ее брови страдальчески изогнулись, но она не заплакала, напичканная лошадиной дозой транквилизаторов. – После похорон…

Руслан не дал ей договорить:

– Мы уедем, как только я улажу кое-какие дела. День, максимум два. Хорошо? И я увезу тебя, куда ты захочешь. Ткнешь пальчиком в карту и выберешь. Договорились?

Тонкие пальцы вцепились в его запястье. Ликин голос дрожал:

– Почему?

Руслан нахмурился, не улавливая суть вопроса.

– Почему ты не бросишь меня?

Он долго молчал, прежде чем произнести то, что зрело внутри с того момента, когда он впервые зашел в «Кроличью нору» и увидел за стойкой кокетливую блондинку с длинными звенящими серьгами.

– Потому что люблю тебя. Слышишь? Люблю.

Ночью ему снились кошмары. Он снова был ребенком, в старой отцовской квартире, и на кухне полным ходом шла пьянка. А он сидел, вжавшись в угол, пялясь на проведенную мелом черту. Он чувствовал, что ему нельзя вырваться за белую линию, но не помнил, почему именно. Он напрягал память, сжимая маленькие кулачки, кривясь от запаха перегара и табака, исходившего от гогочущих мужчин, но тщетно – причина ускользала от него…

Но самым страшным была не эта давящая неизвестность, не изматывающее одиночество и ощущение полной беспомощности. Самым страшным было то, что белая линия медленно приближалась, сантиметр за сантиметром, вдавливая испуганного мальчишку в тесный ободранный угол…

Еще несколько мгновений, и у него не останется места. Он и без того уже стоял, вплотную прижимаясь к стене острыми лопатками. Он точно знал: запрещено выходить за черту! И он не собирался нарушать приказ, он ведь хороший, послушный ребенок. Но линия все надвигалась, и вот уже белый край коснулся его стопы и разделил ее надвое.

Нет! Пожалуйста!

Ему стало так больно, словно его резали наживую. Он закричал и тут же подавился собственным криком, когда сидевший за столом отец обернулся. У отца было тело и лицо Сомова. На его губах играла злая усмешка. Он толкнул локтем своего приятеля, чтобы тот полюбовался мерзким мальчишкой, не способным следовать элементарному правилу: никогда не выходить за черту!

Асадчий вздохнул, сокрушаясь о том, как не повезло отцу иметь такого глупого сына, а затем его лицо исказилось, меняя форму. Он превращался в кого-то знакомого из иной жизни, которая когда-то была или только будет?

Белая черта пересекает колени и поднимается выше, на бедра, до пояса, по грудь. Она подступает к горлу, и Руслан замечает, что это крученая пеньковая веревка, извивающаяся, подобно змее. Она охватывает его шею, и дыхание моментально сбивается.

Все смотрят на него и улыбаются. И лишь тот, кажущийся смутно знакомым, глядит с тоскливой серьезностью… Откуда-то приходит мысль: если Руслан успеет вспомнить, кем является этот человек, удавка на шее ослабнет, и он сможет вдохнуть свободно. Он собирает остатки сил, чтобы бросить на неизвестного полный отчаяния взгляд, моля о подсказке, о слабом намеке. Он почти теряет сознание, когда внезапная догадка простреливает в мозгу… Но он не успевает ее осознать.

И просыпается.

Темнота за окном висела неподвижной завесой. Бойко тикали часы на стене. На кухне мерно гудел холодильник. Лика спала, свернувшись в позу эмбриона. Она выглядела беззащитной, как выброшенный на лед оранжерейный цветок. Руслан осторожно подтянул ее к себе, прильнув животом к ее гладкой горячей спине.

Он просыпался еще несколько раз, сквозь сон ему чудилось, что Лика куда-то ушла. Он порывался, готовый кинуться на ее поиски, но с облегчением понимал, что этого не требуется. Лика никуда не делась.

Рано утром не отдохнувший, с тяжелой головой Руслан осторожно вышел из спальни, притворив за собой дверь, и набрал номер заказчика.

– Как быстро мы можем встретиться?

– Сегодня вечером подойдет?

– Отлично. Не доезжая до города на трассе есть забегаловка «Три шампура», я пришлю адрес. Буду ждать вас там, в семь часов. Как мы и договаривались, платите наличными.

Первого человека он убил в шестнадцать лет, в интернате. Заместителя директора по кличке Гиммлер, которого ненавидели все без исключения воспитанники, он подкараулил ночью, когда тот направлялся к своей модной тачке, купленной на выделенные для капитального ремонта здания деньги. Они воровали на пару с директором, но тот хотя бы не лютовал, не мешал воспитанникам жить, не наказывал за малейший проступок.

В целом жизнь в интернате была довольно сносной, за исключением отдельных моментов, одним из которых и был вышеобозначенный Гиммлер. По малолетству Руслан его побаивался, обходил стороной, избегая попадаться на глаза. Но со временем не обращать внимания на его бесчинства становилось все сложнее.

Последней каплей стал случай с Тычинкой, долговязым придурковатым пареньком, плотно сидевшим на наркоте, но довольно безобидным. Что там на самом деле произошло, толком никто не знал. Говорили, что Гиммлер застукал его за приготовлением дозы и, озверев, начал избивать. Да так увлекся, что Тычинка неделю провалялся в медчасти, где в итоге скончался от кровоизлияния в мозг. Дело, разумеется, замяли. Парень был наркоманом, вены все исколотые, сам себя уморил, не подкопаешься.

Руслан долго не размышлял. Подобрал арматуру на стройплощадке и раскроил Гиммлеру череп. Потом отнес арматуру подальше, тщательно вытер, избавляясь от отпечатков, и благополучно вернулся на территорию.

Расследование ни к чему не привело. Парни подозревали, чьих рук дело, но никто даже не пикнул, своего не выдали.

Что он тогда испытал? Да пожалуй, что ничего. Он просто выполнил работу, которую никто не хотел выполнять за него. Чуть позже, когда за плечами будет уже несколько убийств, Руслан задумается: а нормально ли это – ничего не чувствовать, когда отнимаешь у человека жизнь? Столько споров на эту тему, столько книг написано о кающихся преступниках… Людей гложат сомнения, мучает совесть… А он как будто заговоренный, шагает среди зараженных рефлексией людей и остается неподвластным болезни.

Иногда его словно озаряло, и он понимал, что все его чувства и эмоции остались в глубоком детстве. В том детстве, которое должно было быть светлым и радостным, но которое оставило лишь темную зияющую воронку в его душе. Однажды он просто перестал бояться, достигнув предела своих возможностей. И тогда что-то щелкнуло внутри, не сломалось, нет, переключилось в другой режим. Отзвуки прежней жизни, когда он был слаб и уязвим, порой пробивались сквозь стены нового мира, вызывая галлюцинации и головные боли, но с каждым годом это случалось все реже.