Женский день - Метлицкая Мария. Страница 4

– Да, – вяло отозвалась Тобольчина, – теперь все понятно.

– Стоп! – послышался рык режиссера. – В чем дело, Марина? Чего ты скукожилась?

Тобольчина дернула бровью и чуть расправила спину.

– И еще, дорогая! А вы не боитесь так надолго отпускать своего мужа? Ведь он – как мне известно, – почти все время проводит в другом городе! Богатый мужчина, успешный мужчина, красивый мужчина. Может быть, у вас есть секрет? Как оставаться для мужа желанной? Как сделать так, чтобы он думал только о тебе и скучал по тебе? Соблазнов ведь море. И молодых красоток – тем более. А вы, как мне кажется, человек наверняка ревнивый. Ну, это же видно!

И тут раздался дикий крик Ольшанской:

– Это что такое? Вашу мать! Что за провокации? Вы же обещали, что ничего такого не будет! Программа предпраздничная, только комплименты и елей! И что получилось?

В студию вбежали какие-то люди – редакторы, режиссер. Тобольчина резко встала и направилась к выходу.

– Началось! – зашипела она.

– Какого хрена? – продолжала кричать Ольшанская. – Какого хрена, я тебя спрашиваю? – кричала она в лицо худому парню в очках и ярко-розовых кедах.

– А что вас так задело? – допытывался режиссер. – По-моему, вопросы вполне безобидные и заурядные.

– Я ухожу! – заявила Ольшанская. – Мне это надоело! – и встала со стула.

Режиссер и прочие окружили ее и стали успокаивать. Какая-то девушка зашептала ей что-то на ухо. Ольшанская качала головой и продолжала возмущаться.

– Иду курить! – громко объявила она и быстрым шагом вышла из студии.

Началась нервная суета, перешептывания.

Стрекалова не поднимала глаз. Женя растерянно посмотрела на нее и пожала плечами – дескать, что она так завелась? Потом нерешительно сказала:

– Может быть… мы тоже пойдем?

Вероника вздрогнула и беспомощно посмотрела на Женю.

– Вы думаете? – тихо переспросила она.

Женя пожала плечами. Стрекалова тяжело вздохнула и сказала:

– Думаю… что вы правы. Надо смываться.

В эту минуту в студию влетела Тобольчина – с обновленными свежей помадой губами, с широченной улыбкой и сияющими глазами.

– Что, девочки? Пишем? – радостно осведомилась она.

«Девочки» испуганно вздрогнули и переглянулись.

– Актриса, – развела руками Тобольчина, – человек эмоциональный, вспыльчивый, горячий… Бывает! – вздохнула она.

– Ну, а мы с вами… Продолжим!

– Евгения Владимировна, ваша судьба и вовсе загадка. До сорока вы были совсем обычной женщиной, ходили на службу, варили обед. Растили детей. И – вдруг! Вдруг вы стали писать. И чрез два года стали такой популярной и знаменитой! И люди говорят, что ваши романы им так близки и понятны, что, кажется, будто они написаны именно про нас. В чем же секрет, дорогая Евгения? И как вы решили писать? Озарение? Милость богов, так сказать? Или какие-то серьезные события, какой-то рубеж, Рубикон, после чего случилось вот это чудо? Откройте нам тайну! Тайну любимой писательницы…

– Никаких тайн, уверяю вас! Может быть, я вас сильно разочарую, но, поверьте мне, никаких тайн! Все очень просто – на работе начались неприятности, и я ушла. Было начало лета, и искать новую работу сразу не захотелось. Решила – отгуляю лето и уж по осени начну поиски. И вот дача. В воскресенье все разъезжаются – дети, муж. Я одна. Чем заняться? Садом? Правильно! А тут прихватил радикулит – ну, и какой из меня огородник? Тут и случилось – я открыла ноутбук и что-то попробовала. Долго не решалась отправить рукопись. В августе все же решилась. Отправила по электронке в пару издательств. И не сразу поверила, когда через пять месяцев получила ответ. Никто не поверил – ни дети, ни муж. А больше всех – я сама. Не поверила даже тогда, когда заключила договор. Не поверила, когда получила свои первые деньги. Совсем небольшие, но это понятно. Поверила, только когда впервые взяла книгу в руки. Вот тогда дыхание перехватило. На обложке моя фамилия и сзади моя фотография. Это было такое потрясение и такое чудо, что я положила книжку на подушку и все ночь гладила и листала ее. Вот, собственно, и все, – улыбнулась Женя.

– Вы сказали – все разъезжались в воскресенье? – вдруг уточнила Тобольчина. – В смысле – на работу?

Женя удивилась.

– Ну да, на работу. В понедельник же всем на работу. Детям – на учебу, взрослым на работу. Что вас так удивило?

– Угу, – задумчиво произнесла Тобольчина, – вот только… – она помолчала, – вот только, насколько я в курсе, ваш муж на работу тогда не ходил. В смысле – что он в тот момент находился в местах… не столь отдаленных. Не так ли?

Женя почувствовала, как кровь прилила к лицу. Дышать стало трудно, почти невозможно. Стало невыносимо тихо. Руки похолодели, а ноги стали ватными и тяжелыми.

– Да, – хрипло сказала она, – был такой… эпизод. Но – все позади! Ошибка следствия. Мужа оправдали и через год выпустили. Освободили. И принесли извинения.

– От сумы и от тюрьмы, как говорится… – приторно-сочувственно вздохнула Тобольчина и снова заулыбалась, – народная пословица. Да и бог со всем этим! Главное – что все хорошо закончилось, верно?

Почему-то Женя кивнула. Послушно кивнула, словно завороженная. Вместо того, чтобы плюнуть в морду этой стерве и громко хлопнуть дверью. Она сидела на стуле, словно приклеенная. Не было сил встать. Не было сил ответить. Просто не было ни на что сил…

– Евгения, дорогая, – снова запела Тобольчина, – а ваша дочка… Точнее – старшая дочка. Вы как-то обмолвились, что девочка проблемная. Особенно по сравнению с младшей. Вы говорили, что ваша младшая дочь – ну просто ангел. А вот другая… В смысле – старшая. Они совершенно разные, ваши девочки. Я долго рассматривала их фото – и вправду совсем разные! Младшая похожа на вас. А вот старшая – Мария, кажется, – на вас непохожа. И на вашего мужа тоже. И с сестрой они абсолютно разные! Кстати, а как они между собой? В смысле – девочки, сестры? Тоже воюют? Или сейчас все устаканилось? Наладилось со временем?

– Господи, какая чушь! – пролепетала Женя. – Какая несусветная и кошмарная чушь! Откуда у вас такие бредовые сведения?

– Из вашего интервью, – с удовольствием уточнила Тобольчина.

– Бред, – повторила Женя, – у моих дочерей все в порядке. Они – близкие люди, подруги. И моя старшая дочь, Маруся, она давно уже… повзрослела. Удивляюсь, где вы такое… нарыли? Может быть, я не самая лучшая мать и у меня куча промахов в воспитании моих дочерей, но… Главное в своей жизни я сделала правильно!

– Ошибка? – словно обрадовалась Тобольчина. – Ну слава богу! – с облегчением выдохнула она. Кашлянула, глотнула воды и попыталась растянуть губы в улыбку.

– Ну вы уж не занижайте так свою самооценку! – попросила Тобольчина. – Быть женой, матерью и вдобавок писателем – уже о-го-го! Не скромничайте, дорогая Евгения!

– Я… – кашлянула в волнении Женя, – я и не скромничаю. Я говорю правду.

– Ну и славно, – выдохнула Тобольчина. – Дети есть дети. У каждого свой характер. И переходный возраст. Пубертат – как принято говорить ныне. У всех по-своему сложный. Но проходит и он.

Женя увидела, как тревожно смотрит на нее Вероника – и удивленно, с интересом, неожиданно вернувшаяся Ольшанская.

Тобольчина покрутила головой, разминая шею, и несколько раз сжала и разжала пальцы рук. Потом на минуту прикрыла глаза и замерла, словно зверь перед прыжком.

Женя сидела такая опустошенная, словно из нее вытряхнули все внутренности. Ей казалось, что если бы сейчас сказали – все, стоп, снято, – у нее бы совсем не было сил подняться и выйти из студии. К тому же начала болеть голова. Сковало затылок, и загудели виски. Верный признак того, что скоро, вот-вот начнется мигрень. А эта история долгая. Дня на четыре – в лучшем случае. Полный покой, зашторенные окна, два одеяла – озноб. И никаких праздников! Отменяются праздники. Точнее, их отменили. Марина Тобольчина отменила. Одним махом и тремя предложениями. Талантливо, что говорить. Не каждый способен. Что б ей… Всю жизнь она боялась ЭТОГО вопроса. Всю жизнь! Всю жизнь, каждую минуту она понимала, что ВСЕ ЭТО может однажды… выскочить. Как убийца из-за угла. И все, что она так долго, тщательно и, скорее всего, неумело строила, рухнет в секунду. Как домик Наф-Нафа. Вспомнила – было такое! В самом начале, когда она была совсем неопытной дурочкой. Лепила, что попало. Тогда в сердцах обмолвилась про Маруську – та и вправду тогда хорошо доставала!