Сэр Вальтер Скотт и его мир - Дайчес Дэвид. Страница 17

В 1806 году, как писал Кокберн, «виги с удивлением обнаружили, что оказались у власти», и Скотт, по словам Локхарта, опасался, что «новые правители государства склонны упразднить многие полезные установления». В Шотландии многие установления давно уже требовали реформ, но Скотт со своим шотландским патриотизмом с подозрением относился к реформам. Локхарт оставил запись об одном многозначительном случае:

«Когда в Юридической коллегии обсуждались некоторые из этих предложений (о введении новшеств в шотландское судопроизводство. — Д. Д.), он произнес самую длинную речь из всех, с какими выступал перед этим собранием; и несколько лиц, коим довелось ее слышать, уверяли меня, что ее напор и явленное в ней ораторское искусство застали врасплох даже тех, кто лучше всех знал Скотта. Когда собрание разошлось, он отправился на Замковую улицу по виадуку в обществе мистера Джеффри и другого знакомого из сторонников реформы, которые весьма лестно отозвались о выказанных им ораторских дарованиях и хотели поговорить о предмете обсуждения в шутливых тонах. Но они не подозревали, сколь глубоко затронуты его чувства. Он воскликнул: «Нет, нет — тут не до смеха; малопомалу вы и в самых благих намерениях будете все подрывать и портить, пока не исчезнет то, что делает Шотландию Шотландией». Сказав так, он отвернулся, чтобы скрыть волнение — но мистер Джеффри успел заметить, как по его щекам устремились слезы, — и постоял, уткнувшись лбом в стойку виадука, покамест не пришел в себя».

Непрерывность — прямая линия, связующая прошлое и настоящее, ощущение общности с ушедшими поколениями — вот что было главенствующим в чувствах Скотта. Но он все же понимал, что во многом и важном перемены не только необходимы, а и в высшей степени желательны. Дарси Лэтимер из романа «Редгонтлет», который постоянно высказывает мысли Скотта, да и вообще списан с автора, объясняет сестре, что через десять с лишним лет после разгрома восстания 1745 года бессмысленно ожидать, будто арендаторы лэрда-якобита «надумают снова подставить шеи под ленное ярмо, которое решительно сломил Закон 1748 года, упразднивший вассальную зависимость и родовую юрисдикцию». Закон о родовой юрисдикции, к которому Скотт относился с одобрением, урезал фактически неограниченную власть лендлордов Горной Шотландии над теми, кто проживал на их землях, и уничтожил тот самый патернализм, по смягченной разновидности которого вздыхал Скотт, пытавшийся на практике осуществить ее в Абботсфорде. Что до «верности» Скотта дому Стюартов, то в «Редгонтлете» верность делу Стюартов показана как изжившая себя и неуместная в реальном мире второй половины XVIII века сентиментальщина; «Редгонтлет» делает великим романом отчасти и то, что в нем Скотт сумел осудить якобитство, не преуменьшив при этом героической притягательности последнего. После любезного приема, оказанного ему Георгом IV, Скотт на страницах «Дневника» (20 октября 1826 года) полностью расписывается в лояльности к королю, отвечающему требованиям современности:

«Он (Георг IV. — Д. Д.) во многих отношениях являет собою образец британского монарха: мало расположен к правительственным нововведениям, разве что меняет министров, искренне, я полагаю, стремится к благу подданных, милостив к горемыкам, а в речах и осанке — „краса-король“ 87. Уверен, подобная личность подходит нам много скорее, нежели человек, жаждущий вести за собой армии или же постоянно впутываться в la grande politique 88».

Поэтому вполне естественно, что, возводя поэтический памятник более древнему, бурному и жестокому образу жизни, чем тот, который воцарился в современной ему Шотландии, Скотт говорил о своем «смешанном чувстве».

«ПЕСНИ ШОТЛАНДСКОЙ ГРАНИЦЫ»

«Песни шотландской границы» объединяют многие великие шотландские баллады, включая «Сэр Патрик Спенс», «Джонни Крепкая Рука», «Битва при Оттенбурне», «Ворон к ворону летит», «Лорд Рональд», «Бдение у гроба», «Женщина из АшерсВелл». Издание было красиво оформлено, снабжено ценными примечаниями и включало тексты, которые Скотт, несомненно, местами «улучшил» (например, «Ворон к ворону летит»). Он положил много сил,

чтобы собрать баллады, нередко записывал их с голоса, но его поколение не проявляло щепетильности в вопросе о сохранении текстов в том виде, как они бытовали, — щепетильности, свойственной современным филологам, и Скотт полагал, что имеет полное право украдкой пригладить строфу или даже заменить изначальные стихи на более звучные и героические. В одном из писем 1806 года он утверждал, что «не делал вставок в эти старинные Баллады», и упомянул источники некоторых «оригинальных записей»; но несомненно, что к ряду опубликованных им текстов он приложил руку, правда, большей частью объединяя разные тексты, а не подменяя оригиналы.

«„Песни шотландской границы“, — сообщал Скотт своему шурину Чарльзу Карпентеру в марте 1803 года, — были так хорошо приняты взыскательной публикой, что, выручив 100 фунтов прибыли от первого издания, каковое — тщеславие не дает умолчать и не похвалиться — было распродано за шесть месяцев, я продал авторские права еще за 500 фунтов». Впоследствии книга неоднократно переиздавалась, особенно после того, как Скотта прославила его собственная поэзия, а именно в этом направлении отныне и развивался его талант. Скотт, правда, не отказался от редакторской работы или писания эссе о древностях и на исторические темы — этим он занимался всю жизнь. В 1803 и 1804 годах он отдал много времени подготовке к изданию средневекового рыцарского романа «Сэр Тристрам», который вышел в 1804-м. Одновременно он работал над собственной поэмой «о рыцарстве Пограничного края», которую первоначально предполагал включить в третий том «Песен», куда должны были войти «подражания старинным балладам». Сюжет ему подсказала «очаровательная юная графиня Далкейт», будущая Хэрриет герцогиня Баклю, которую Скотт почитал и боготворил и чья смерть в 1814 году была для него ударом. Графиня «повелела» Скотту написать балладу на тему пограничного предания о Трубаче из Гилпина. Размер и строфу он позаимствовал у Кольриджа из «Кристабел» 89, от которой был в восторге. Кончилось тем, что «баллада» вылилась в «Песнь последнего менестреля», драматическую поэму в шести песнях, которая увидела свет в январе 1805 года. Успех ее был мгновенный и ошеломляющий, что, по словам Локхарта, «сразу определило: литература станет главным делом всей жизни Скотта».

Для Скотта все складывалось благоприятно. В 1804 году скончался его дядюшка, капитан Роберт Скотт из Келсо, завещав Вальтеру свой домик Роузбенк и тридцать акров доброй плодородной земли. Он продал дом и землю за пять тысяч фунтов и сверх того после уплаты дядюшкиных долгов получил в наследство еще 600 фунтов. Помимо литературных гонораров он имел теперь постоянного годового дохода около тысячи фунтов. Он уже принял решение отказаться от «славного домика на берегах Эска» и подыскать более подходящее жилье в своем округе, где по закону ему, как шерифу, в любом случае надлежало проживать. Таким образом, он летом 1804 года снял небольшой сельский особняк Ашестил, расположенный в живописной местности на южном берегу Твида в нескольких милях от Селкирка; туда он перебирался на лето вплоть до 1812 года, когда приобрел Абботсфорд. К началу аренды Ашестила у Скоттов было трое детей: Софья, родившаяся в 1799 году, Вальтер — в 1801 и Анна — в 1803. Самый младший, Чарлз, появился на свет в канун рождества 1805 года.

КОМПАНЬОН

«Песни шотландской границы» вышли «в почтенном издательстве Кейделл Дэвис, что на Стрэнде», а печатались — стараниями Скотта — у его приятеля по школьной скамье Джеймса Баллантайна, ставшего к тому времени преуспевающим владельцем газеты «Келсо мейл» и печатником, требовательным к себе и с хорошим вкусом. «Когда появилась книга, — позднее вспоминал Скотт, — слово „Келсо“ в выходных данных озадачило любителей типографского дела, которые слыхом не слыхивали про это название и поразились тому, что столь скромный городок дал образчик столь совершенной печати». Еще в 1800 году Скотт убеждал Баллантайна перебраться в Эдинбург, но тот не спешил и лишь в 1802 году, оставив газету на самого младшего из братьев, Сэнди, установил свои печатные станки в двух комнатах на Эббихилл, близ Холируда. Однако из-за обилия заказов на печатание юридических документов, которые устраивал ему Скотт, Баллантайну скоро стало тесно, и он сначала перебрался в Фоулис-Клоуз на Кэнонгейте, а потом занял более обширное помещение в ПолзУорк по северной стороне Кэнонгейт у начала Лейтова переулка.