Мужской взгляд - Маккарти Эрин. Страница 30

Ибо фраза Майка Уильямса о его руке – «почти полностью функциональна» – означала, что в один прекрасный день, через шесть недель в гипсе и несколько месяцев реабилитации, он сможет научиться без посторонней помощи застегивать собственную рубашку и поднимать стакан, а такие тонкие автоматические навыки, как писать от руки, – вряд ли.

Но вот Джози, Джози, Джози – милая и аппетитная Джози, с этими ее словами, которые она выдавила, запинаясь и волнуясь, с ее нежным белым телом, которое так привлекало и искушало его… Он не мог устоять перед ней. Он не порвал с ней. Еще оставалось так много приятных вещей, которыми они могли бы заняться вместе.

Но только не в таком состоянии. Не прикованный к койке, заштопанный, весь в бинтах, хромой, в общем, сплошное недоразумение, а не мужчина. Он хотел, чтобы она вернулась, когда он будет прежним – крепким и здоровым, чтобы возобновить их опасные игры. Потому что их могли застать врасплох. И он сам мог захотеть играть в них снова и снова.

Он задвигал ногами по полу, сдерживая стон, когда при шлось подтянуть раненую ногу, кожа под повязкой зудела, а мышцы горели. Он чувствовал себя удобнее, когда сидел, упершись ногами в пол.

– Я пока что не совсем в форме, но недельки через две, полагаю, мы сможем что-нибудь сообразить.

Юбка на ней задралась, а Джози, похоже, совсем забыла, что сегодня на ней не джинсы. Она сидела, раздвинув колени, раскинув ляжки прямо перед ним, а белые трусики поддразнивали его.

– Я не желаю ждать две недели, – заявила она. Ее щеки пылали, глаза распахнуты, дыхание учащенное.

Его член лихо вскочил при ее словах.

– И поэтому ты демонстрируешь мне свои трусики?

На ее лице отразилось смущение. Она залилась краской. Ее ноги плотно сжались.

– Ох! Я это не специально. – Он ухмыльнулся:

– А я было подумал, что это означает конкретное предложение. – И добавил, озвучив любопытную мысль, пришедшую ему в голову: – А по средам что у тебя на трусиках? Что там внизу нарисовано? Цветочки, полоски, сердечки?

– Там бычий глаз – черные кружочки.

Под этими словами явно таилась двусмысленность. Она имела в виду мишени? Маленькие кружочки, один в другом, прямо на ее лоне.

– Покажи.

– Нет!

– Они у тебя на попе? Или спереди?

– И там и там.

– Повернись. Покажи мне попу.

– Они похожи на те губки.

– Ну так покажи мне их. Задери юбку.

Его здоровая нога задрожала, член набух, и вообще он вел себя как последний козел. Но Джози, испустив тяжкий вздох, встала на ноги. Она повозилась с молнией сзади, затем медленно потянула юбку вверх, извиваясь всем телом, чтобы пропихнуть крутые бедра.

Она повернулась, прежде чем он успел что-нибудь разглядеть, но затем задрала юбку до талии, опустилась на одно колено и стала ждать.

Хьюстон ощутил слабость во всем теле, как тогда на пляже, когда он истекал кровью на влажном песке. Круглые мишени соблазнительно выделялись на каждой половинке попки, искушая его, руки так и тянулись, чтобы потрогать, пощупать их.

– Где, черт возьми, ты достала их? – в притворном ужасе пробормотал он. – В секс-шопе?

– Да нет же! Это так называемые тематические трусики – считается, что они должны быть пикантными, но не сексуальными. Господи, буду я еще покупать что-нибудь в секс-шопе! Мой зад предназначен совсем не для этого.

Хьюстону нравилось, когда Джози затевала с ним свои маленькие игры, затем путалась, паниковала и пыталась дать задний ход.

Она потянула юбку вниз, на коленки.

Она стояла не дальше фута от него, ему не составило труда запустить здоровую руку ей под юбку, пока она не опустилась совсем. Она замерла, когда его рука скользнула у нее между ног, прямо по кустику шелковистых завитков. Он пальцем очертил кружок на нем.

– Здесь тоже есть мишень?

– Да.

Он ущипнул ближайшую к нему ляжку, прямо под трусиками. Затем вытащил руку и шлепнул ею прямо по передней мишени, а затем ухватил ее.

Она вскрикнула от неожиданности.

Теплая волна прокатилась под трусиками.

– Зачем это?

– Чтобы дать тебе понять, что ты не годишься для садомазохистских игрищ.

– Это правда.

Хьюстон продолжал удерживать рукой ее лобок, ткнув большим пальцем в воображаемый центр мишени, не обращая внимания на острую боль в лодыжке.

– Когда ты в последний раз надевала их?

– Не знаю, возможно, когда мне было восемнадцать. – Извиваясь всем телом, она пыталась отклониться подальше от него.

Ему хотелось удерживать ее здесь, чувствовать, как ее трусики увлажняются под его рукой. Но острый приступ боли в лодыжке заставил его выругаться про себя.

Отпустив ее, он уселся на кушетке, проклиная ногу. Господи, то, как она горела, зудела и болела, просто сводило его с ума. Но он все же надеялся, что Джози не заметит его мучений.

– Значит, ты так и не знаешь, хорошо ли выглядишь в чем-нибудь сексуальном?

Джози резко повернулась и снова налетела на кофейный столик, пытаясь не зацепить его раненую ногу коленкой.

– Почему мы постоянно обсуждаем мое тело? – Потому что он был одержим им. Еженощно оно было главной темой его снов. Она смотрелась так, словно ее написал старый итальянский мастер во всем великолепии ее форм.

– А о чем нам еще говорить? Ведь ты же сама пришла сюда, предлагая заняться сексом в любой момент, без каких-либо обязательств, в ближайшие несколько недель.

В ответ она нервно вытерла руки о колени, а ее лицо пошло неровными красно-розовыми пятнами, так что, если бы он не знал ее лучше, можно было подумать, что она свалилась в лихорадке, с высокой температурой.

– Мне не нравится, как ты это делаешь, – заявила она сердито.

– Что именно? – Он разрывался между необходимостью принять болеутоляющее и воспоминанием о тех мишенях на трусиках, и у него уже не оставалось сил, чтобы разбираться в ее туманных заявлениях.

– Мне не по вкусу, как ты преднамеренно ставишь меня в неловкое положение.

Джози смотрела в полные боли и вожделения глаза, потемневшие от смятения.

– Я так не делаю, – с некоторым напряжением возразил он.

– Ты постоянно стараешься застать меня врасплох двусмысленными намеками, расхваливая мое тело. Это меня выводит из равновесия, а ты пользуешься моим смятением.

Он прыснул:

– Это называется флиртом.

Его слова были обращены в потолок, когда он пожал плечами, стараясь, чтобы они звучали небрежно и буднично, хотя о нем самом этого сказать было нельзя. Он выглядел так, словно получил выволочку. Так, будто знал, что она права. И она действительно права. Хьюстон Хейз был жертвой самоконтроля.

А она любила нравиться людям, ей было приятно доставлять им удовольствие, и очень хотелось видеть его счастливым – по-настоящему довольным жизнью, каким он никогда не был. И теперь она знала, чего желала сама. Она должна получить Хьюстона, не только его тело, но всего его – его сердце, его душевную близость и интимность, на которую он намекал под действием болеутоляющих, когда лежал на операционном столе.

Обыкновенная связь была недостаточной для нее, она понимала это. Она была не той женщиной, что может все бросить и невозмутимо уйти. В случае разрыва с Хьюстоном ее сердце будет разбито, расплющено, словно апельсин в миксере. Если только ей не удастся убедить его предпринять попытку настоящих долгосрочных отношений. Если она не сможет добраться до его глубин, прорвав защитные барьеры равнодушия и отчужденности, сломав их установившиеся ранее отношения типа «наставник – студент», добраться до настоящего, подлинного Хьюстона. Того, который хотел обзавестись детьми и старался облегчить страдания своих престарелых пациентов.

Ей хотелось заполучить такого Хьюстона, который бы заботился о ней. Это казалось маловероятным, но, черт возьми, она никогда не узнает этого, если не будет пытаться.

– Знаешь, Хьюстон, я передумала. – Путь к его сердцу пролегает не через его штаны. Инстинкт подсказывал ей, что, если она хочет добиться большего, сначала надо стать его другом.