Из жизни слов - Вартаньян Эдуард Арамацсович. Страница 37
Рассказ о королевской мозоли, о связанной с нею моде и о возникшем благодаря ей присловье заинтересовал читающую публику. Все это привело к тому, что чужестранное словосочетание укоренилось и на русской почве.
«Если бы от меня зависело, я бы упразднил и ять, и фиту (дурацкая буква), и ижицу, и „і“. Эти буквы мешают только школьному делу… и составляют совершенно излишнее украшение нашей грамматики».
Так писал на рубеже столетий А. П. Чехов в одном из своих писем.
Но злополучный ять сохранился до 1918 года, и школьникам приходилось с трудом механически заучивать «правила на ять»; ведь «ять» и «е» произносились совершенно одинаково.
Заметьте при этом, что «ошибки на ять» считались самыми страшными: за одну такую ошибку в старших классах ученика безжалостно проваливали на экзамене.
Удивительно ли, что «знать на ять» стало выражением наилучших познаний? Более удивительно, что эти слова мы произносим и сейчас, через столько лет после упразднения бессмысленной буквы. Но такова уж сила привычки, инерции в языке.
В числе наиболее почитаемых небожителей была у древних греков Фемида — богиня правосудия. Ее изображали с мечом и весами, чтобы она могла взвешивать вину преступника и карать его; на глазах же у нее всегда была повязка, как при игре в жмурки. Повязка знаменовала, что правосудие «не взирает (то есть не смотрит) на лица» тяжущихся — тех, кто судится; ему все равно, кто обратился к нему: решение будет одно — верное.
Мы говорим «судить невзирая на лица» именно в этом смысле: быть справедливым вне зависимости от силы, знатности, положения подсудимых. Ведь не так давно всех судейских работников шутливо называли «служителями Фемиды».
Некоторые исследователи считают, что первоисточником выражения «невзирая на лица» являются библейские тексты.
В комедии Грибоедова «Горе от ума» Фамусов говорит Чацкому: «Любезнейший, ты не в своей тарелке!» И Чацкий понимает: это значит — чем-то расстроен. Как он догадался?
Спросите — вам объяснят: Чацкий знал французскую поговорку. Она звучит: «Tu n’es pas dans ton assiette ordinaire». Фраза значит: «Ты не в своей обычной „ассьeтт“», а «ассьетт» по-французски «тарелка». Ясно?
Почти. Но как французам пришло на мысль выдумать такую чепуху, а русским — переводить ее на свой язык? При чем тут тарелка?
А вы подумайте-ка вот о чем: наше слово «ключ» по-французски будет либо «la clef» (отмычка), либо «la source» (родник). Вообразите француза, который вздумал бы выразить по-французски русскую пословицу: «Ключ замкa сильнее», что означает: «Каждую тайну можно открыть».
Он берет словарь и видит: «ключ» — «ля сурс». И переводит: «Родник сильнее замка». Ерунда? Да, но ведь это русское иносказание, тут все возможно! И так стала бы жить во Франции русская пословица, которой у нас никогда не было. Точно то же случилось с «тарелкой». Слово «ассьетт» во Франции имеет два смысла: «тарелка» и «положение».
Выражение, которое мы привели, означает: «Ты не в своем обычном положении», а иносказательно: «Ты не таков, как всегда». А у нас, перепутав значения, как это случается при обращении с иноязычными словосочетаниями, ее перевели: «Не в своей тарелке».
Конечно, если бы тут не замешалось иносказание, так не могло бы случиться; никто не скажет: «Ешь из мелкого положения» или «Какая затруднительная тарелка». А раз здесь иносказание — все может быть. И пошла гулять по Руси странная приговорка.
А. С. Пушкин блестяще знал французский язык. Он заметил нелепость и указал на нее. Но такова сила привычки в языке: прошло сто с лишним лет, а мы все еще говорим: «Ты не в своей тарелке» — в смысле «что-то тебя вывело из себя», «странное у тебя состояние…»
Каждый, кто впервые столкнулся с этим словосочетанием, недоумевает: в чем дело? Очень понятна поговорка «Не всякое слово в строку пишется»: словам и предназначено входить в строки. Но лыко, древесная липовая кора, — какое оно имеет отношение к строкам?
Оказывается, имеет. Из лыка в старой Руси искусно плели разные поделки — главным образом лапти. Полоски лыка в плетении назывались «строками». А так как каждый мастер добивался красивого, аккуратного плетения, то он и «ставил в строку» далеко «не всякое лыко», отбрасывая лычки, на которых были отверстия от сучков, неровности, расширения. Так создалась поговорка, означающая уже совсем другое: не каждую провинность следует ставить человеку на его счет, не стоит придираться к пустякам.
По противоположности родилось и другое выражение: «всякое лыко в строку ставить» — быть безжалостным, взыскивать даже за пустяки.
То есть «не выходит», «не получается». В литературном языке во всяком случае (а в народной речи — очень может быть) слова «вытанцовываться» не было, пока не вышли в свет «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя (в 1832 году). Там, в повести «Заколдованное место», рассказывается о том, как где-то на огородах расплясался подвыпивший дед. Плясать-то он хотел, но едва доходил до половины танца, ничего у него не выходило: «…не берет, да и не берет! Ноги как деревянные стали. Вишь, дьявольское место! Вишь, сатанинское наваждение!.. Пустился снова и начал чесать дробно — мелко, любо глядеть: до середины — нет! Не вытанцовывается, да и полно…»
Живое и красочное словцо (очень может быть, что Гоголь сам «сотворил» его, а возможно, подслушал у украинских крестьян) так понравилось, что мы и сегодня повторяем его, уже без всякой связи с танцем: «работа не вытанцовывается», «дело не вытанцовывается».
Святцы — особый церковный календарь-справочник. В нем содержатся расположенные по дням недели, месяца, года указания, каким святым надо в данный день молиться, какие церковные службы и в каком порядке служить. А с распорядком этих служб всегда был связан и распорядок колокольного звона. Точные сведения, когда нужно «блaговестить» (то есть размеренно ударять в один колокол), когда просто звонить, когда трезвoнить (звонить во все колокола), никакой, даже самый опытный священник не мог держать в уме: их полагалось во избежание ошибок вычитывать из «святцев».
Надо думать, всегда находились нерадивые «отцы церкви», забывавшие вовремя заглянуть в эту книгу. В постный день они распоряжались начать праздничный «трезвон», а в «светлый праздник» оглашали окрестность унылым великопостным «благовестом». Получался конфуз, а ядовитые умы прихожан создали на этой основе ехидную поговорку, совпавшую по значению с другой: «Не спросясь броду, лезть в воду».
Поговорка оказалась столь выразительной, что ею пользуемся и мы, давно уже забывшие и что такое «святцы», и каким был когда-то в старой Руси проникавший во все ее углы колокольный звон.
«Не ко двору пришлось» — говорят о том «движимом имуществе» (особенно о домашних животных), приобретение которого окончилось неудачей: посуда разбилась, лошадь пала… Мало кто знает, что выражение это связано с верой в домовых, в тех языческих божков (см. «Вернуться к пенатам»), которые, по мнению наших далеких предков-русичей, ведали всем «домом и двором», были их тайными хозяевами. Тогда «не ко двору пришлось» значило: не понравилось домовому. Домовые были капризны. Не понравится, например, лошадь — нашлет хворь, и нет лошади, пропала: не ко двору пришлась!