Сказание о новых кисэн - Ли Хён Су. Страница 21

Поздней осенью, по утрам и вечерам, когда стоял плотный туман, учащались дорожные происшествия. Она помнила, что когда выходила за дверь, откуда-то доносились негромкие голоса, были видны спины людей, плывущие в тумане. Если, следуя за чьей-нибудь спиной, долго смотреть на железную дорогу, то обязательно можно было увидеть труп, накрытый соломенным мешком. Почти всех жителей, живших у подножия горы, можно было встретить после того, как случалось такое. Услышав новость, взрослые, придя раньше, стояли с окаменевшими лицами или, засунув руки под мышки, расхаживали вокруг трупа.

Мисс Мин, независимо от того, переехал человека поезд или нет, было интересно, станет ли он духом-калекой. Она помнила, как ей хотелось приподнять соломенный мешок, чтобы удостовериться в этом, но под тяжелым молчанием взрослых она была вынуждена тихо отойти назад. После этого она обычно шагала по рельсам спиной назад. Если, раскрыв руки, шагать спиной назад, то труп и люди, стоящие вокруг него, постепенно отдалялись и уменьшались, пока совсем не исчезали из вида. Она знала, что идя задом, нельзя было падать, иначе можно пораниться. Она помнила, что когда размахивая руками и ногами, она ловила баланс над рельсами, ей в глаза бросались следующее: вдали виднелись черно-белые поля, дикие травы, покрытые росой, белый пар, все время выходящий изо рта людей, плотный туман, делающий влажным даже нижнее белье. Еще до того, как выросла, она узнала, что это за чувство, когда мерзнут кости. Вероятно поэтому впоследствии она так сильно ругала мадам О, когда та простояла всю ночь у двери комнаты с клиентом.

Но даже в такой ужасной обстановке три старшие сестры мечтали. Они безнадежно мечтали и искренне верили, что если пойти в далекие края, пройдя двенадцать гор и рек, то их ждет счастливое будущее. Каждый раз, когда старшие сестры, с искривленными передними зубами, говорили о своих мечтах, они становились нежными и мягкими. Мягкой становилась даже сестра Чжон Сун, у которой из-за второй сестры глаза стали раскосыми, потому что та чересчур сильно натягивала волосы во время заплетания косичек. По ночам, когда сестры, перетягивая друг у друга одеяло, рассказывали перед сном о своих мечтах, она любила слушать их, подперев подбородок двумя кулачками.

Когда она слушала их рассказы, то у нее начинала неметь от волнения грудь, но, несмотря на то, что ей хотелось вставить слово, она молчала, словно у нее во рту был кусок ткани для закрытия щелей в токсиру [45], с каменным выражением лица, крепко сжав губы. Она лежала, поджав ноги, боясь, что раньше времени выдаст свои сокровенные тайны. Ей было страшно при одной мысли, что они станут видны, словно те предметы на свалке, покрытые красной ржавчиной или плесенью, и старые вещи с вывернутыми внутренностями, которые она видела, когда проходила через территорию завода по выпуску, угольных брикетов «Самчхолли». Она боялась разбить мечту сестер, боялась того, что ее тайные эгоистические желания выйдут наружу, словно пар, выходящий сквозь щели в котле и токсиру, поэтому ей приходилось молчать, держа язык за зубами.

Прошел уже час, а отец и мать не возвращались. У нее стало болеть тело, но она не могла понять, в каком месте. Сидя в кресле-качалке, покачиваясь, вытянув ноги, она пробовала разминаться, вытягивая руки и ноги, но время тянулось бесконечно медленно. Она решила про себя, что не будет ждать их больше двух часов, и спустя час, решительно поднявшись, покинула дом. Она знала, что отец — внутри теплицы, которая стоит там, где бьет источник минеральной воды, собирает огурцы, а мать продает на рынке собранные вчера огурцы, разложив их на деревянных лотках. Было ясно, что она не вернется, пока не наступит закат, потому что ей надо было их продать. Ради этого она будет хватать проходящих женщин за нижнюю часть брюк, растягивая их, и умолять их купить огурцы, боясь при этом опрокинуть деревянные лотки. Покрытая пылью, она будет сидеть до самого захода солнца, оглядываясь по сторонам в поисках покупателя. У мисс Мин не было мысли искать отца. Она знала, что быстрее всего его можно найти в теплице, но ей не хотелось встречаться с ним.

Отец, отчаянно желавший иметь сына, так и не увидел его. Но, несмотря на это, он не издевался над женой и не гулял открыто с другими женщинами, как это делали другие мужчины, чтобы не уронить свое лицо, или, наоборот, используя это как предлог. И, хотя их отношения трудно было назвать гармоничными, когда принималось важное решение, они всегда находили общий язык. Когда время от времени на столе появлялась дорогая закуска, то отец, раскрыв палочки, словно щипцы, закрывал ими тарелку так, чтобы палочки четырех сестер не могли коснуться ее. Притянув к себе тарелку, он делил закуску с женой, говоря дочерям, что у них впереди есть много дней, когда будет шанс хорошо поесть, и велел им не поворачивать головы в сторону тарелки с закуской. Со стороны казалось, что он вел себя с ними холодно и бессердечно, словно с чужими детьми, но если вдуматься, то в его словах была доля правды. Четыре сестры росли, боясь отца, бережно кормившего рассеянную мать. Однако у него была привычка, которую трудно было понять умом.

Отец был крестьянином. Со стороны то, что он жил, занимаясь сельским хозяйством в пределах зеленой зоны Сеула, где были высокие налоги, могло выглядеть немного странным, но это была абсолютная правда. Взяв в аренду часть заброшенных полей в зоне, которую землевладельцы не использовали несколько десятков лет, он жил, упорно выращивая рис и другие злаки в теплицах, без особой выгоды. В этом районе, у подножия горы, кроме него сельским хозяйством занимались еще несколько человек. Их жены выносили продавать на рынок продукты, выращенные в теплицах, тем самым зарабатывая средства на жизнь.

Она ничуть не стеснялась занятия отца. Ежегодно в школьной анкете о семейном положении она быстро писала, что он занимается сельским хозяйством, и лишь в клетке, где надо было вписать свое имя, рука ненадолго зависала.

— На Кыт Сун, твой отец действительно фермер? — удивленно спрашивали учительницы, у которых под висками мягко вились пушистые волосы. — Он на самом деле живет в Сеуле, занимаясь сельским хозяйством?

Затем, когда они, быстро изменив выражение лица, громко говорили ученикам: «Друзья, мы не должны забывать про труд и пот, проливаемый крестьянами!», ее тошнило от их фальшивых слов.

Что касается отца, то нельзя было сказать, что он успешно занимался сельским хозяйством. Мисс Мин всегда думала, что иначе и быть не могло, потому что он ругал последними словами все, что выращивал. Когда, мучаясь из-за того, что у него нет сына, он выходил на рисовые чеки или в поле, то выговаривал растениям все недовольство и ярость, что были у него на душе. Хранившиеся в его душе, они, превратившись в ругань, выскакивали из него, взрываясь, словно горящие петарды. В его ругани был самый грязный мат, какой она знала. «Возможно, было бы лучше, — часто думала она, — если бы он, как другие отцы, утопил бы свое горе в водке». Но узколицый, низкорослый, мелочный и скупой отец вымещал всю свою злость на безмолвных растениях. «Если в ругани Табакне есть теплота, — думала она, сравнивая их, — даже когда она ругалась, это не портит настроения, ругань же отца была жестокой, холодной и колючей, словно ледяные иголки». Следуя своему настроению, он все время бранился разными словами. Он никогда не повторял ругательство дважды, поэтому она не без основания думала, что в технике и мастерстве ругани он, вероятно, был даже намного искуснее, чем Табакне. Если издали смотреть на отца, то каждый раз, когда он ругался, обращаясь к растениям, сидя в необычной позе, скрючившись, натужившись, словно справлял большую нужду, он выглядел как нечто вечно ворчащее, поэтому соседи прозвали его «ворчун На». Разве мог хорошо расти рис, если, начиная с посадки, он, словно впитывая удобрение, целыми днями слушал ворчание и ругань отца? Даже хорошо выращенный, он имел неприятный цвет, грубый вид, был маленький, едва достигая среднего роста риса, выращенного другими крестьянами. К этому можно добавить, у него была жена, которая не обладала способностью быстро, с выгодой продавать продукты, поэтому жизнь семьи всегда была очень тяжелой.