Иллюзия пользователя. Урезание сознания в размерах - Норретрандерс Тор. Страница 32

Аналогично предметы, которые мы хотим обсудить — это предметы определенной глубины, предметы, в которых содержится отринутая информация. Предмет обсуждения может быть представлен в таком виде, что нам хочется о нем говорить. В таком случае мы говорим, что он содержит информацию. Мы склонны верить, что именно его структура означает: в этом предмете есть информация. Но на самом деле предметы, которые не структурированы и не организованы, несут в себе больше информации, так как их сложнее описать. Однако для нас не имеет смысла трудиться и говорить о нем в деталях, поэтому мы называем его макросостоянием — к примеру, тепло, порядок или грязная посуда.

Мы можем получить гораздо меньше информации о кухне, сказав, что тарелки вымыты и сложены стопками в буфет, нежели сказав, что они находятся на столе и их нужно вымыть. Чистые, сложенные тарелки — это макросостояние, которое соответствует очень небольшому количеству микросостояний (если говорить в целом, то разница, которая не спровоцирует никаких замечаний от остальных членов семьи, может заключаться только в порядке, в котором сложены тарелки). А вот грязные тарелки могут быть сложены самыми немыслимыми способами — как всем нам отлично известно.

Но информация о куче грязных тарелок не слишком интересна. На самом деле мы бы с удовольствием отбросили эту информацию. Мы так и делаем — моем тарелки. Когда мы это сделали, тарелки в порядке — это хорошо и, как мы полагаем, это состояние содержит в себе много информации. Но на самом деле верно обратное — это и есть конфликт между повседневным пониманием информации и научной концепцией, которая увела с пути Винера и Бриллоуна.

Наша повседневная концепция информации больше напоминает концепцию эксформации, нежели понятие информации Шеннона. В нашем обычном языке есть определенная мудрость: говорить стоит только о вещах и ситуациях, которые характеризуются недостатком информации — организация, порядок или простота, проявляющаяся в виде стабильности во времени. А вещи, которые содержат больше информации, нам не интересны, так как они представляют собой беспорядок.

Если затем добавить способность человека познавать — сжимать опыт в более короткие описания — становится ясно: интересно то, что можно описать, используя очень маленькое количество информации. Муравейник гораздо более интересен, нежели куча сосновых иголок — но оба они состоят из одного из того же материала, а информационное содержание у кучи будет больше.

Информация — это мера беспорядка и случайности в сообщениях, которые мы используем для описания вещей, не характеризуемых порядком и случайностью. Сообщение содержит информацию, потому что оно непредсказуемое. Сообщение интересно, потому что оно содержит то, что является в определенной степени предсказуемым.

Нашей повседневной концепции информации это известно — но именно поэтому эта концепция становится настолько неоднозначной. На самом деле здесь речь идет больше об эксформации, чем об информации: когда мы говорим «информация», то, что мы под этим подразумеваем, будет гораздо ближе к эксформации. Но не совсем.

Давайте попробуем понять коммуникацию между людьми через модель, которая описывает передачу информации и образование информации, которое происходит перед этой передачей. Это может помочь объяснить несоответствие в нашем обыденном понимании информации.

Мы объединим деревья и трубки в наброске, который базируется на стандартной концепции математической теории информации, но специально предназначенном для того, чтобы дать нам представление и об эксформации. Это карта того, как люди говорят друг с другом. Давайте назовем ее «деревом разговора».

Вначале человек, который находится слева, должна подумать. Ей нужно суммировать свой опыт, эмоции или память. Значительная часть информации отсеивается, как при вычислениях. (Другой связи с вычислениями, помимо отсеивания информации, здесь нет — мы не говорим, что создание эксформации соответствует исключительно вычислениям). Когда ее ум приходит в нужное состояние, отсеяв огромное количество информации, остаются слова, которые она может сказать. Они передаются через трубу. Здесь не происходит никакой сортировки. С другой стороны трубы эти слова принимаются и раскрывают свое значение.

Движение прошло от левой вершины дерева к его корням, по земле, а затем к верхней правой части дерева. В левой части много информации было сжато путем отсеивания — образования эксформации. Мысли превратились в слова — это называется стимулированием. Справа получено ограниченное количество информации в словах. Здесь оно разворачивается в большее количество информации. Этот второй процесс мы называем активизацией.

Путем образования эксформации большое количество информации было сжато и превращено в небольшое количество, которое затем было передано. Информация обладает глубиной, так как все это время образуется эксформация.

С другой стороны, информация снова разворачивается. Получатель думает о лошадях, которые она видела в своей жизни. Она ассоциирует полученную информацию со своим опытом, мыслями, памятью, снами, эмоциями, лошадьми. Происходит активизация.

Передан был только совсем небольшой объем информации — но он вызвал у принимающей стороны целую галерею образов лошадей. Стимулирование — коммуникация — активизация. Отсортировка, передача и воссоздание информации.

Эта модель не ограничивается только письменной и устной речью. Изначально она была вдохновлена тем, как датский музыкант описывал, что происходит, когда мы слушаем музыку. В своей книге «Ind i musikkin» Петер Бастиан описывает, как композитор преобразует нечто духовное/интеллектуальное в музыку, которую можно сыграть пальцами по клавиатуре. Это вызывает звуковые волны, которые в ухе слушателя улавливаются, осознаются и превращаются в музыку.

Главное в музыке — это не звуковые волны. Это то, как композитор/исполнитель превращает определенные ментальные состояния в модель, которая вызывает такие же (или другие) ментальные состояния у слушателя. Если мы хотим понять Баха или «Битлз», нам нужно обратить внимание не столько на информацию, которая передается нотами, сколько на эксформацию, которая к ним привела — а, следовательно, на эксформацию, которую эти ноты вызывают у слушателя.

Подобная цепь размышлений широко распространена в изучении восприятия музыки. Давид Харгрейвз, психолог, развил теорию музыкальных предпочтений, которая описывается в журнале «New Scientist» таким образом: «Эта теория базируется на теории информации, но важные выводы следуют из разницы между подобной концепцией «информации» и ее психологическим контрапунктом. Существенным является то, что кодирование психической информации, которая содержится в музыкальной композиции, как и в информационной теории, не представляет большого интереса. Но кодирование информации в «субъективных» терминах обещает весьма много. Понравится ли человеку данное конкретное произведение или нет, будет зависеть от той информации, которую он сможет из него получить, а не от информации, которая уже находится в этом произведении».

Когда мы слушаем музыку, в нашем уме создаются определенные состояния. Они могут быть родственными состояниям, которые возникали в мозгу у композитора, когда он сочинял музыку — но не обязательно.

Музыка может дать нам доступ к состоянию счастья. И не обязательно потому, что «они играют нашу мелодию». Это может быть просто музыка или мотив, которые поднимают нам настроение.

Измерения кровяного давления и электрической проводимости кожи показывают, что музыка действительно оказывает на нас влияние. Исследования, которые проводились согласно теории Харгрейвза, даже продемонстрировали, что одни и те же отрывки музыки одинаково влияли на разных людей.

Слушать музыку — это не значит знать имя басиста или то, вариацией какой итальянской народной песни является эта композиция. Нам не нужно знать название песни или имя возлюбленной вокалиста, чтобы наслаждаться музыкой. На самом деле нам не нужно никаких подробностей или знаний, чтобы ею наслаждаться. Но нам нужно знать самих себя — и иметь мужество следовать этому знанию.