Иллюзия пользователя. Урезание сознания в размерах - Норретрандерс Тор. Страница 34

Наше повседневное понимание информации на самом деле относится к отсеянной информации: в обычной жизни мы воспринимаем сообщения как содержащие много информации, потому что нам нет необходимости обращать внимание на все детали, на всю физическую информацию — мы имеем дело только с несколькими отличиями.

Когда же, с другой стороны, запись проигрывается наоборот, она не воспринимается как содержащая большое количество информации в нашем обычном понимании. Это просто набор звуковых различий, который не был структурирован путем отбраковки информации. Мы воспринимаем его не как информацию (хотя в физическом смысле информации здесь полно), а как беспорядок. Беспорядок настолько богат структурно, что воспринимается как вообще не имеющий структуры.

Наше повседневное понимание информации базируется на вопросе: «Есть ли одно макросостояние, которое позволит нам игнорировать множество микросостояний?». Если да, то мы понимаем получаемое сообщение и нам не нужно тратить слишком много умственных усилий, чтобы его усвоить. На это требуется меньше крови.

Концепция понимания, таким образом, связана с объективными физиологическими процессами. Ларс Фрайберг и его коллеги изобрели метод изучения моделей циркуляции крови, который позволяет объективно определить, понимает ли человек датский язык! Или, если вам будет угодно, язык навахо.

На конференции по изучению мозгового кровообращения в Копенгагене в 1990 году многие ветераны подобных исследований обсуждали, каким образом можно интерпретировать эту метаболическую активность. Что на самом деле заставляет кровь приливать к участкам мозга, когда что-то происходит?

Луис Соколофф из Американского национального института ментального здоровья, пионер в этой области, обобщил это так: метаболическая активность, а, следовательно, и необходимость в притоке крови возникает не как результат функционирования нервных клеток. Метаболизма требует работа нервных клеток, которые готовятся к выполнению следующей задачи. Другими словами, не работа, которую выполняют клетки, требует крови — а подготовка к следующей задаче: освобождение от отходов.

«Таким образом, метаболическая активность, следовательно, ассоциируется не непосредственно с функциональной активностью, а с восстановлением после последствий такой активности», — объясняет он.

Это подобно тому, как настоящая проблема демона Максвелла состоит не в том, чтобы получить знание о положении молекул, а в том, как потом избавиться от этого знания.

Поток крови — это на самом деле мера всей той информации, от которой мозг избавляется в процессе работы. Это необходимый метаболический процесс, который нужен нервной клетке для того, чтобы она забыла, чем только что занималась.

Изучения церебрального энергетического метаболизма — это изучение работы, которую выполняет мозг. Очень важно понять, что даже внутренняя умственная активность, к примеру, вспомнить, как меблирована комната — это настоящая физическая и физиологическая активность, которая имеет выраженную связь с вполне осязаемыми факторами. Мышление — это материальный процесс тела, который полностью напоминает такой вид телесной активности, как движение.

Нет причины считать, что мышление чем-то отличается от всего остального, что делает наше тело. Умственные процессы требуют калорий точно так же, как и игра в теннис. И будет разумным сказать, что когда мы разговариваем, в нашем уме есть своего рода «дерево»: мы можем провести измерения и доказать, что когда люди разговаривают друг с другом, в их головах действительно что-то происходит.

Возможно, концепция эксформации менее определенна, чем концепция информации; возможно, пройдет еще много лет, прежде чем мы научимся измерять эксформацию. Но уже сейчас ясно, что существуют измеримые физиологические явления, которые включают в себя такие же состояния, как и те, которые мы имеем в виду, говоря о большом или маленьком дереве (много или мало информации), которое стоит за сообщением.

Есть смысл говорить о том, сколько времени мы думаем, прежде чем сказать. Конкретный физиологический смысл. Фактор времени в изучении кровотока мозга пока изучен очень слабо, несмотря на то, что методики изучения развиваются. С помощью этих методов сложно точно измерить продолжительность событий менее минуты, поэтому пока не получается изучить в деталях процессы разговора и мышления. Но нет сомнения, что со временем подобные методы появятся, и относительно времени произойдет такая же революция, которая происходит сегодня в рамках пространства.

И, следовательно, станет возможным понять, когда и куда протекает кровь в мозгу, когда мы думаем, разговариваем и напеваем.

Несмотря на то, что физиологический смысл в том, что мы думаем, прежде чем сказать, действительно имеется, это не отвечает на вопрос о том, как мы вообще способны научиться говорить. Откуда она исходит, эта возможность реконструировать информацию, которая не содержится в той информации, которую мы получаем?

Дети учатся говорить — и понимать. Это занимает несколько лет, и на самом деле никто не представляет, каким образом они это делают. Но все мы сделали это в свое время. Мы научились понимать, что такое лошадь. Мы научились слушать рассказы про лошадей и представлять себе, о чем в них говорится.

Отличный пример — сказки. Дети любят, когда им читают. Им нравится слушать сказки снова и снова, когда взрослые сидят рядом с ними и читают.

Детям нравится слушать одни и те же истории снова и снова, потому что они практикуются в понимании. Вместе со взрослыми они изучают благородное искусство ассоциаций. Или угадывания ментального состояния автора, которое было занято лошадьми, когда он писал эти слова.

Требуются годы, чтобы овладеть особыми маневрами, показанными в зарисовке «дерева речи».

Дерево демонстрирует, как рассказчик упаковывает большое количество информации в малое количество информации. Она проходит вниз по левой стороне. Много информации превращается в мало информации. Генерируется эксформация. Затем это небольшое количество информации передается через горизонтальную «трубу» и будет получено в неизменном виде. Следующая проблема заключается в том, как связать полученное, передать вверх по дереву и получить все ассоциации, которые необходимы, чтобы представить себе принца и принцессу на белом коне.

Складываются пути ассоциаций, модели узнавания, которые дети обожают воспроизводить снова и снова.

Но как это возможно? Как может ребенок догадаться, каким образом получить больше информации, чем присутствует в рассказе? Как могут крошечные кусочки информации запускать такую лавину явлений? Как эксформация отправителя может приводить к воспроизведению старой информации у получателя? Информация (из полученного опыта с лошадьми) не присутствует в сознании получателя здесь и сейчас — но что же тогда вспоминается?

Как может информация, которая ранее была отсеяна из сознания в процессе создания мысли, снова быть вызвана к жизни, чтобы эксформация рассказчика вызвала воспоминания о ранее отсеянной информации у получателя? Как вообще возможно составить из информации отправителя волнующие воспоминания в получателе?

Единственный реальный ответ на эти вопросы — «идите и спросите у детей». Только они способны воспроизводить непостижимый процесс обретения этой способности. Но мы все делали это. Все мы когда-то были детьми. Так что даже если мы забыли о том, как мы приобрели эту способность, точно так же, как забыли о том, как научились ездить на велосипеде (но ездить при этом не разучились!), возможно, у нас получится реконструировать хотя бы часть того, что при этом происходит.

В любом случае мы можем сказать следующее: в этом процессе должно присутствовать больше информации, чем в словах, которые были произнесены на самом деле. В противном случае нам бы никогда не удалось догадаться, что нужно подумать, услышав те или иные слова. В конце концов, нам совершенно точно не удается воспроизводить в своей голове информацию, когда мы слышим слово, которое никогда не слышали раньше — к примеру, «erecacoexecohonerenit» — не так ли?