Остров дьявола - Шевцов Иван Михайлович. Страница 67

- Несомненно. Дикс готовил ее заранее. Ему удалось незамеченным перенести к себе в служебный кабинет напалм. И надо думать, в немалом количестве.

- А почему Кун и Кларсфельд не оказали ему сопротивления?

- Я думаю, перед тем, как произвести взрыв, он их просто застрелил. У него было два пистолета. Один он постоянно имел при себе, другой хранился в его служебном кабинете. Часовой показал, что перед взрывом в здании он слышал выстрелы и попытался войти, но дверь оказалась запертой изнутри. И я не сомневаюсь, что запер ее Дикс с определенной целью. На вопрос, почему не пытались тушить пожар, я отвечал: боялись, знали, что в лаборатории хранились опаснейшие для жизни яды. Всех, мол, охватил панический страх, даже ужас. Именно этим я объяснял свой поспешный уход с Острова на яхте. Ужас на какое-то время лишил меня рассудка, и я принимал нелепые действия: например, отправил отряд Кочубинского в дальнюю бухту, сжег вертолет. Кстати, уничтожение вертолета вызвало наибольшее подозрение у членов следственной комиссии. Я объяснял это так: поручив вертолетчику и одному из охранников захоронить тела погибших - Левитжера и Джека, я опасался, что они, как только яхта отчалит, не станут выполнять мой приказ и умчатся с Острова на вертолете.

- И тебе поверили?

- Но я же не отдавал отчета своим поступкам и делал глупости. Впрочем за уничтоженный вертолет мне пришлось уплатить. В ЦРУ, я думаю, не верили мне, но у них не было улик. Трудней всего было оправдать наш поход на Кубу. Мои объяснения звучали неубедительно даже для беспристрастных юристов. Я утверждал, что Кэтрин Гомес - моя невеста, что она Левитжером и Диксом была зачем-то командирована на материк и что за наделю до взрыва я получил от нее записку, в которой она сообщала, что находится в Гаване и не собирается возвращаться на Остров, о чем просила сообщить ее родителям. А поскольку супруги Гомес оказались на яхте, то я решил доставить их к дочери да и сам горел нетерпением встретиться с невестой и официально оформить наш брак.

- Да, прямо скажем: сказка для школьников, - улыбаясь произнес Слугарев, а Макс продолжал:

- Я требовал от американцев отправить меня на родину, то есть в ФРГ, где я готов держать ответ перед своим начальством. И в этом отношении мне, помимо воли своей, помогла старая подруга Дикса фрау Эльза. Кубинцы переправили ее, по ее же просьбе, в Федеративную республику, где она дала сотрудникам из Пуллаха подробные показания о своей жизни на Острове и обо всем, что произошло потом, естественно, и обо мне, к которому она питала симпатию, как к соотечественнику. Из Пуллаха последовал запрос к американцам, и те вынуждены были передать меня на Рейн. Как потом я выяснил, в Пуллахе интересовались загадочной смертью полковника Штейнмана, а я был именно тот человек, который мог им кое-что прояснить. И я действительно рассказал все о смерти Штейнмана и Дикса. Последний их больше всего интересовал, особенно неофашистов, для которых он был чуть ли не национальным героем. Со слов Эльзы они знали, что на Острове я был единственным другом Дикса, и, может, поэтому и на меня попал отраженный лучик его славы. Словом, в ФРГ ко мне отнеслись с пониманием и сочувствием. Но я знал, что это ненадолго, что на смену им уже зреют недоверие и подозрительность. Тогда я решил перебраться в Австрию.

- Мы об этом тоже знали и потому отозвали тебя. Ты хорошо поработал. Дмитрий Иванович называл тебя современным Зорге.

- Дмитрий Иванович - большой шутник и мастер гипербол. Как он поживает?

Слугарев ответил не сразу. По лицу его скользнула скорбная тень. Макс заметил ее и, насторожившись, ждал.

- Дмитрий Иванович на пенсии, - глухо проговорил Слугарев, не отрывая сосредоточенного взгляда от мокрого шоссе.

- Что-нибудь случилось? - после некоторой паузы осторожно спросил Макс. Бойченкова он глубоко уважал и ценил за ясный ум, принципиальность и прямоту.

- Решительно ничего. Просто не понравился одному товарищу, - уклончиво ответил Слугарев.

"Кому?" - мысленно спросил Макс, но вслух счел неуместным задавать этот вопрос, только библейски подумал: пути Господни неисповедимы. Наступила продолжительная, какая-то печальная пауза. И вдруг Макс взволнованно заговорил:

- Да, ведь я встречался с Эдмоном Дюканом.

- Где? - встрепенулся Слугарев. - Когда? - Какое-то зловещее, тревожное предчувствие охватило его.

- На Острове. Накануне и в день пожара. Он погиб. Его убили. С ним расправились за его "Черную книгу". Ты что-нибудь слышал о ней?

Вместо ответа Слугарев сокрушенно произнес:

- Все-таки не послушался совета и поплатился. Этого следовало ожидать. Расскажи, - попросил он печально. И Макс подробно рассказал о появлении Дюкана на Острове, о встрече с ним и о его гибели.

…Потом долго молчали. Казалось, каждый погружен в какие-то свои, личные воспоминания, и грешно было потревожить их даже полусловом. Лишь когда миновали Белорусский вокзал и влились в нескончаемый автомобильный поток улицы Горького, Макс спросил:

- Мы куда сейчас?

- В гостиницу "Космос". Это новая, ты ее еще не видел.

- В Москве много нового, чего я еще не видел, - произнес Макс с душевным волнением. - "Космос". Это где такая?

- У ВДНХ. Строили французы. Одна из фешенебельных. Тебе понравится.

- Да, я люблю этот район - северную окраину столицы.

- Была окраина когда-то. А сейчас это почти центр. На метро от ВДНХ до Дзержинской минут пятнадцать и того меньше.

Стеклобетонная "подкова" гостиницы "Космос" своей внутренней стороной повернута на запад, на главный вход в ВДНХ. Окна трехкомнатного апартамента, забронированного для Макса, с высоты двадцатого этажа смотрели на сказочный городок павильонов, за которыми простирался зеленовато-рыжий массив Главного Ботанического сада и Останкинского парка. Макс, бесшумно ступая по мягкому ковру гостиной, заглянул в кабинет, затем в спальню, в ванную комнату, подошел к окну и, глядя на золоченый шпиль главного павильона, глубоко и сладко вдохнул всей грудью. Обернулся к Слугареву, блаженно зажмурился и выдавил из себя тепло и нежно:

- Москва… Даже не верится.

Слугарев смотрел на него с дружеской улыбкой, разделяя его состояние, и сказал с тайным намеком:

- Тебя ждут приятные сюрпризы. Не буду мешать. Вот мои телефоны - служебные и домашний. Сегодня я тебя не побеспокою. - Он положил на стол маленький клочок бумажки с номерами телефонов и протянул руку: - До завтра. Отдыхай. - Он задержался у порога и, взглянув на Макса лукаво прищуренными глазами, прибавил с нажимом па первое слово: - Приятного отдыха.

Проводив Слугарева, Макс снял пальто, пиджак и начал развязывать галстук, как в дверь постучали. Стоя посреди гостиной с галстуком в руке, он прокричал:

- Да-да, входите.

Дверь тихо, как-то нерешительно отворилась, и так же бесшумно закрылась. Кто-то несмело вошел в прихожую и не подавал голоса. Бросив на диван галстук, Макс с напряженным любопытством шагнул к прихожей и замер в немом оцепенении. Перед ним стояла Кэтрин, тот самый сюрприз, о котором намекал генерал Слугарев. Большие темные с синей поволокой глаза ее озаряли невинной, робкой и в то же время бесконечно счастливой улыбкой очарованное и слегка смущенное лицо, такое юное и нежное. И вся фигура ее, плотно обтянутая платьем из легкого материала, трепетная и непорочная, излучала ослепительную юность, так что Макс одновременно с радостным восторгом почувствовал совестливую неловкость и грусть. Преодолев первые мгновения замешательства, он шагнул к ней навстречу, неловко обнял ее, и она доверчиво, как ребенок, прижалась лицом к его груди. Он целовал ее волосы, такие до боли знакомые, и ему казалось, что как и прежде, они пахнут морем и магнолией. Потом они сидели в мягких громоздких креслах, восторженно рассматривая друг друга, и Максу казалось, что они не виделись целую вечность, хотя минуло с их последней встречи на Острове чуть больше года.

Они не находили слов, да и какие слова могли выразить то, что говорили их сердца. Наконец он, преодолев какой-то барьер волнения, спросил: