Февраль (СИ) - Сахарова Ирина. Страница 38

Пока он искренне переживал утрату любимой племянницы, Жозефина сосредоточенно шевелила извилинами и вспоминала все известные ей французские «глупые песенки», шансоньетки, романсы, и даже бардовские творения из непризнанных. Ни в одной из них не было ни слова про скульптора, но затем Жозефина сообразила, что фамилия Селины была Фишер – немецкая, стало быть. А значит, французские песенки ей любить не с чего, это факт.

И я принялась лихорадочно вспоминать все те музыкальные произведения на немецком, что когда-либо слышала. И, представьте себе, вспомнила! Результаты, правда, меня не порадовали, чего и следовало ожидать.

Песенка была вовсе не про скульптора, а скорее про мастера-гения. И слово bildhauer [20] в ней упоминалось не так часто, как слово kunstler [21]. Увлечённая своими размышлениями, я, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, принялась тихонько напевать, помогая самой себе воссоздать в памяти ту старую песенку целиком:

Пение моё оборвалось в тот момент, когда я поняла, что на меня все смотрят. И не только мои друзья и ошарашенный метрдотель, но и те редкие постояльцы отеля, что проходили мимо в момент моего практически оперного дебюта. О, боже! Как хорошо, что я разучилась стесняться!

За некоторой паузой последовали аплодисменты Наны, и её же удивлённый возглас:

– Жозефина, у вас прекрасный голос!

Затем, Фессельбаум:

– Да это же та самая песенка!

И, наконец, Томас с Арсеном, в один голос:

– Какой ещё портрет?!

Вот-вот. Мне это тоже не понравилось!

– Скажите-ка, мсье журналист, где ваш товарищ, Тео? – С подозрением спросила я.

– Откуда же я могу зн…

– Немедленно отведите меня к нему! – Требовательно произнесла я, для верности схватив Арсена за запястье, чтоб не убежал. Он оскорбился за соотечественника, и едва ли не с вызовом спросил:

– А почему это сразу он?! Он, что, единственный художник в отеле?!

А-а, камень в мой огород? И эта издёвка в голосе, явный намёк на Гранье, к которому у меня симпатия? Ну-ну. Низко, мсье журналист, очень низко! С другой стороны, и мне обидеться за соотечественника ничто не мешало.

– Габриеля оставим на потом, а вот ваш друг, между прочим, вчера вёл себя очень подозрительно, и я хотела бы с ним побеседовать! – С этими словами я, быстро извинившись перед Томасом, Наной и Гансом (или Фрицем?) увлекла Планшетова к лестнице.

– Побеседовать? Дорогая моя, разве вы комиссар? У вас есть полномочия?

– Арсен, не ломайте комедию, – устало произнесла я, отбросив в сторону притворство. – Вы прекрасно знаете кто я, и должны понимать, что я на подозрении у Витгена едва ли не одна из первых. До приезда полиции из Парижа остались считанные минуты, а эта идиотская песенка – быть может, единственная наша зацепка! Я хватаюсь за любые шансы, пускай даже самые нелепые, лишь бы только меня не обвинили в этом убийстве! А они обвинят, чёрт возьми! Это будет первое, что они сделают, когда приедут! Неужели не понимаете?

Мы остановились. Сама не знаю, как это вышло, я вдруг обнаружила себя стоящей на лестничном пролёте и пристально глядящей в глаза русского журналиста. Благо, ему не было чуждо сочувствие и он вошёл в моё положение практически сразу.

– Хорошо, пойдёмте к нему, но я сомневаюсь, что мы застанем его в номере. Его же не было за завтраком – должно быть, он уехал. Я клянусь вам, что не знаю куда, не надо так пытливо на меня смотреть! Увы, нет, я не всё на свете знаю, несмотря на мою профессию. Вы же именно этим хотели меня упрекнуть?

Ещё один умелец читать мысли, подумала я с усмешкой. И последовала за ним, на ходу взвешивая все шансы Тео оказаться маньяком-убийцей.

– Почему не Гранье? – Спросил меня Арсен спустя некоторое время.

– Что? Да вы шутите, должно быть?

– Отнюдь, я предельно серьёзен. Скажите пожалуйста: только потому, что он обаятелен, красив и – француз?

– Поль Февраль тоже француз, если верить полиции, – мрачно ответила я. Против истины не пойдёшь, как не старайся.

– Вот поэтому я и спрашиваю: почему не Гранье? – Кивнул Арсен. – Почему Тео? Из-за одной его вчерашней шутки, что убийца – это он? Идиотской шутки, между прочим! Вы заметили, как все испугались, когда до них дошло, наконец, что Фальконе могла и не ошибаться в своих предположениях?

– А она не ошиблась? – Спросила я тихо.

– Меня спрашиваете? – Он усмехнулся.

– Вас, чёрт возьми, кого же ещё?! Мы здесь одни, как вы можете видеть.

– Ха!

– Это не ответ.

– Жозефина, я не знаю. С чего вы взяли, что я могу вам ответить?

– Вы же журналист! Везде суёте свой нос. Профессия обязывает. – Я поняла, что была бестактна с ним, но назад своих слов не вернёшь. – К тому же, вы много писали о Феврале в «Ревю паризьен», и выучили его повадки. И, как же по-вашему, неужели он и впрямь один из нас?

– Всё может быть.

– Увы, и это не ответ.

– А вы бы предпочли, чтобы я указал вам на конкретного человека?

– Я бы предпочла, чтобы вы указали на конкретного человека комиссару Витгену, – с усмешкой ответила я. – Тогда он снял бы с меня эти нелепые обвинения, и я вздохнула бы спокойно!

Мы остановились перед одной из дверей в противоположном от моей комнаты конце коридора, и Арсен негромко постучал. Ответа не было. Тогда он, подтверждая мои теории о журналистской наглости и беспринципности, заглянул внутрь. Номер оказался пуст.

– Я предупреждал, что его, вероятно, нет.

– Отлично! Пойдёмте спросим у другого вашего друга, мсье Ватрушкина!

– А вам не откажешь в настойчивости, Жозефина! – Это прозвучало как комплемент, но в то же время как и упрёк.

– Вы бы ещё не так вертелись, окажись в моём незавидном положении! – Проворчала я, сделав вид, что обиделась. Арсен в ответ на это лишь рассмеялся негромко, и постучал в соседнюю дверь.

Разумеется, тишина.

– Ватрушкин, ты на месте? – Позвал Арсен, потом, чертыхнувшись, перешёл на свой язык и повторил вопрос. Затем сказал ещё что-то. И ещё. Но ситуацию это не поменяло, с той стороны двери по-прежнему молчали.

– Может, гуляет где-то? – Предположила я.

– Гуляет? Он?! – Арсен искренне возмутился. – Вы его видели? Ему бы поваляться в кровати да поесть побольше! Подвижное времяпровождение не для него. Здесь что-то не так.

– А они ведь дружны с Тео? Он мог поехать следом за ним, к примеру. Они ни о чём таком вам не говорили?

– А вы-то, милая Жозефина, свято верите в то, что все русские – братья и обязаны делиться друг с другом своими секретами? – Спросил он иронично. – Увы, здесь нам далеко до вас, французов!

– На что это вы намекаете? – С подозрением поинтересовалась я.

– Разумеется, на вашу дружбу с Габриелем, – этот негодяй и не думал отрицать своих невоспитанных намёков! – Исключительно на почве общей национальности, не иначе!

– Вам не стыдно говорить мне такое?

– А должно быть? Я, вероятно, просто ревную, не обращайте вним… чёрт возьми, это ещё что?!

С той стороны двери послышался какой-то грохот, и Арсен, так и не закончив свою фразу, резко дёрнул дверную ручку. Заперто! Но напористого журналиста это не остановило, и он изо всех сил налёг на дверь, и в конечном итоге выбил её плечом.

Я, несколько удивлённая происходящим, замешкалась в коридоре, уже собираясь высказаться о вандализме, свойственном русской нации (ну, каюсь, сердита я на них была ещё за поражение Наполеона!), но когда я переступила порог комнаты Ватрушкина, все слова разом замерли у меня на языке. И желание острить пропало в мгновенье, когда я увидела Ватрушкина, болтающегося на верёвке под потолком.