Февраль (СИ) - Сахарова Ирина. Страница 65

Ха, ну да. Тем, кто ещё свято верил в благородство мсье комиссара, предлагаю вспомнить, как вчера он разорвал на мне рубашку, и как набросился на меня…

О, боже мой.

– Ты собрался ночевать в моей спальне? – Уточнила я, уже и не пытаясь показать ему всё то презрение, что я к нему испытывала. Я просто покачала головой. – Тебе, конечно, наплевать, как всё это будет выглядеть со стороны?

– Наплевать, – кивнул де Бриньон. – С нами под одной крышей живёт серийный убийца, Жозефина. И если выбирать между твоей репутацией и твоей жизнью, извини, но я выберу второе. Я не позволю никому причинить тебе вред.

Бог ты мой, сколько благородства! Раньше-то ты где был, мой герой? Да столько вреда, сколько причинил мне ты сам – не способны были причинить ни Рене, ни Февраль вместе взятые! Так что если от кого и следовало обезопасить меня, то только от тебя самого, прав был Габриель! И не надо делать вид, что ты этого не понимаешь!

– Эрнест, – я вдохнула полной грудью, старательно перебарывая в себе желание задушить его прямо сейчас, и попробовала в последний раз: – Эрнест, пожалуйста, оставь меня в покое, уйди! С твоей стороны просто низко пользоваться моим состоянием и тем, что я не могу уйти сама.

Низко, как и всё, что ты когда-либо делал, мерзавец!

Но, видимо, он-то как раз мою слабость воспринимал как подарок судьбы. Теперь-то, разумеется, я никуда от него не сбегу, и можно будет вдоволь меня помучить! Потешить своё самолюбие за мой счёт – всё, как он любил. И я вновь почувствовала себя униженной, растоптанной… Я, кажется, была готова расплакаться от одной только обиды!

Благо, сдержалась.

– Жозефина, как мне до тебя достучаться? – Тихо и проникновенно спросил он, нежно взяв мою руку, и прижав её к своим губам. Я постаралась представить, что это вовсе не моя рука, а чья-то ещё. Пускай делает с ней что хочет, мне всё равно! Кое-что у меня получилось, мне почти удалось не обращать на это внимания. Оставалось понять, что делать с этими электрическими разрядами по всему телу. Хм. – Я прошу тебя, выслушай меня. Хотя бы выслушай, Жозефина! Я… я не знал про твоего ребёнка.

Про моего ребёнка?!

– Про нашего ребёнка, – быстро поправился Эрнест, заметив, каким взглядом я его наградила. – Я… я клянусь тебе, я не знал! Луиза ничего мне не говорила.

А Луиза знала, можно подумать! Я сама узнала за день до того, как её бездыханное тело выловили из реки!

– Я не хотел, чтобы всё так получилось, – продолжил де Бриньон, пристально глядя на меня, в мои глаза, которые я пока ещё не отводила. – Ты же знаешь, моя сестра была серьёзно больна. Огюст Монблан был известным в Европе врачом. Он обещал спасти Луизу, определить её в одну из лучших швейцарских клиник, и провести дорогостоящую операцию. При условии, что я женюсь на его дочери.

Ах, вот как? Значит, ты, такой хороший и благородный, всего лишь спасал сестру?

Господи, как же я тебя ненавижу!

Думаю, по моему лицу всё было ясно без лишних слов в тот момент, и я решила ничего не говорить.

– Ты не веришь мне? Ты думаешь, я женился на ней от большой любви? Ты… да как же ты могла поверить в это, Жозефина? Ты ведь знала меня, как никто другой, знала, что мне кроме тебя никогда не была не нужна никакая другая женщина!

Боже мой, какая прелесть! Сейчас расплачусь.

Я продолжала с ненавистью смотреть на де Бриньона, и когда он понял, что его слова меня не впечатлили, он пришёл в отчаяние. Нервно проведя рукой по волосам, он опустил глаза, не в силах больше терпеть моего горящего ненавистью взгляда, и сказал:

– Прости меня.

Нет, в самом деле, он просто чудо!

Вот это вот милейшее: «Прости меня!» в знак раскаяния за восемь лет настоящего ада без него, в знак раскаяния за две моих неудавшихся попытки самоубийства, в знак безграничного сожаления из-за того, что он разбил моё сердце и сломал мою жизнь!

Всего лишь «прости меня»? Да никогда, чёрт возьми!!!

– Ты думаешь, я хоть на секунду был счастлив? – Продолжил он, с усмешкой глядя куда-то в сторону, но по-прежнему не выпуская моей руки. – Счастлив? С ней? Вовсе нет. Ни единого дня не прошло, чтобы я не вспоминал тебя.

О-о, да, и в постели называл её моим именем. Классика.

Господи, лучше бы ты молчал, Эрнест, право слово! Лучше бы ты молчал, чем пытался оправдаться теперь, строя из себя благородного рыцаря, и глубоко несчастного человека! Я не желала слушать этих оправданий. Я вообще не желала его слушать.

– Собственно, если бы у нас с Аделиной было всё так гладко, ты думаешь, я стал бы разводиться с ней на втором году совместной жизни?

Я, похоже, была увлечена его признаниями гораздо больше, чем хотела показать. Потому что я заинтересованно спросила:

– А вы в разводе? Я этого не знала.

– Мы развелись ещё в девятьсот шестом, когда нашей дочери было полгода. Это я настоял на том, чтобы брак аннулировали. Не мог больше всё это терпеть. К тому же, со смертью моей сестры эта сделка перестала иметь всяческий смысл.

– Мсье Монблан, наверное, был сказочно недоволен? – Предположила я, невольно усмехнувшись. Монблан славился на весь Лион своим крутым нравом. То, что у Эрнеста хватило смелости пойти против такого человека, определённо, делало ему честь. Хоть что-то делало ему честь!

– Он был в ярости, – с невесёлой улыбкой кивнул де Бриньон. – Но мне было наплевать. Я хотел избавиться от этих невыносимых оков, которые повесила на меня Аделина, и я сделал это. Тогда её знаменитый отец пообещал, что я горько пожалею об этом решении. И через своих влиятельных пациентов принялся с большим успехом портить мне жизнь. Мне отказывали в должностях во всех приличных организациях Франции. Я хотел стать адвокатом, как ты, наверное, помнишь, но среди адвокатов у Монблана было аж шестеро благодарных пациентов, оказавшихся способными поставить на моей карьере жирный крест.

– А среди полицейских у него пациентов, стало быть, не было? – Почти с улыбкой спросила я. И чего это я улыбаюсь, интересно? Радуюсь его достижениям, радуюсь, что ему удалось переиграть противного Монблана? Какой позор.

Эрнест тоже улыбнулся и покачал головой.

– Не было. Но тут свою роль сыграл другой немаловажный фактор: мой отец терпеть не мог полицию и считал эту службу постыдной и грязной, как, собственно, и большинство людей нашего круга. И его при этом совершено не волновало, что мы разоримся лет через пять, если будем бездумно тратить накопленные деньги и ничего при этом не зарабатывать. Репутация для него оказалась важнее, поэтому в день моего поступления на службу он заявил, что у него больше нет сына, и отказал мне от дома. Таким образом, я вынужден был перебраться из Лиона в Париж. И вот, теперь я здесь.

Занятная история. А мы-то с Тео всё гадали, как это де Бриньона из благородного графа угораздило переквалифицироваться в полицейского! Вот оно, выходит, как. Всему виной его развод! До чего любопытно.

Я поймала себя на мысли, что и впрямь слушаю с интересом. Так, словно это была беседа двух старых друзей, которым, после долгих лет разлуки, безусловно, было что обсудить за чашечкой горячего чая. Так, а где наш чай?

– Они не запретили тебе видеться с дочерью? – Спросила я озадаченно, и удивилась теперь уже тому, с чего это вдруг меня это интересует?! Чуткая, чувствительная Жозефина, слишком доброе у тебя сердце, всё-таки! Нужно быть жёстче! Хотя, куда уж жёстче?

– Запретили, разумеется, – усмехнулся Эрнест. – Но быстро переменили своё мнение. Во-первых, Аделине в неполные двадцать лет маленький ребёнок был совершенно не нужен, её интересовали исключительно светские развлечения и ничего больше.

Ну и дура! Бестолковая легкомысленная дура! Господи, ну почему настоящее счастье всегда достаётся тем, кто его совершенно не ценит?! Ребёнок – это же самая большая драгоценность, какой только может обладать женщина! Какие могут быть развлечения, господи?! О-о, если до этих пор я тихо презирала жену Эрнеста де Бриньона, то после этих слов и вовсе возненавидела лютой ненавистью.