Звезды над Шандаларом - Васильев Владимир Николаевич. Страница 85

За жизнь всегда платят жизнью, Мануэль Мартин Веласкес. За страдание — страданием. За предательство — искуплением. Но плата никогда не бывает слишком высокой.

Отгони зло своим именем — отгони как можно на более долгий срок. Чем тверже останется твой дух во время короткого пути к монастырскому храму и крутой лестнице, тем дольше книга будет дремать на полке какого-нибудь книгочея. Пусть ноги слабеют и оскальзываются на мусоре, зато у тебя достанет сил ни разу не оглянуться и не замедлить шаг.

И пусть безмолвный собачий караул будет тому свидетелем — ты ни разу не оглянешься на этом пути.

Вскоре после рассвета через пустырь-свалку проковыляли два человека. Старый книгочей Ксавьер Унсуе и нищий, которого звали Аугустин Муньос. Они направлялись к монастырю.

— Что-то собак не видно, — озабоченно пробормотал книгочей. — Ты же говорил, что тут пропасть собак!

— Не видно, и к лучшему, клянусь девой Стефанией, — беспечно ответил Муньос, при каждом шаге вдавливая в мусор пятку отполированного сотнями рук посоха — обычной деревянной палки. — Никогда мне эти твари не нравились!

Аугустин Муньос предавался мечтам. О том, как он сейчас вынесет из этого странного, но ничуть не опасного места книгу, отдаст ее простофиле-книгочею, получит несколько монеток... А у «Карменчиты», где очень дешевое пиво, уже с нетерпением поджидают приятели по Муэрта Фолла...

Наконец виляющая тропинка привела их к обветшавшим воротам.

— Никого! — с отчетливым удовлетворением объявил Аугустин Муньос. — Я быстро! Да не трясись ты, я тут много раз бывал.

Книгочей неуверенно кивнул. Он до последней минуты надеялся, что по дороге встретит Веласкеса и Эчеверью. Он и сейчас еще продолжал надеяться.

Муньос скользнул в щель между створками и, постукивая посохом о вымощенное камнями монастырское подворье, поковылял ко входу в храм. Вход почему-то напомнил Ксавьеру Унсуе ненасытную пасть, Врата Ругиана из книги Айтора Вилларойя «Предел невозможного».

Книгочей вздрогнул от собственных мыслей. Слишком уж зловещим получилось сравнение. А потом он вдруг заметил: вид храма как-то неуловимо изменился. И старый камень поднимающихся к небу голов будто бы посветлел. И кресты вроде бы стали поблескивать на солнце.

Да и покрытые лишайником стены вдруг стали казаться чуть ли не празднично-нарядными.

Ксавьер Унсуе медленно-медленно, по-стариковски подволакивая ноги, вошел на монастырское подворье. К входу в храм он не стал приближаться. Почему-то его потянуло на зады, за храм, к дальней из скитских башен.

Он шел долго, недоверчиво прислушиваясь к собственным ощущениям. Под ногами сухо похрустывала мелкая каменная крошка.

За храмом Ксавьер Унсуе обернулся и еще раз поглядел на изменившееся сердце монастыря Эстебан Бланкес. На храм в центре подворья.

И вдруг понял, что изменилось.

Голов у храма теперь было не семь, а восемь. Маленькая, всего по пояс, башенка из кремового камня возносила на уровень человеческой груди такой же маленький купол, увенчанный алонсовским крестом. Отчего-то Ксавьеру Унсуе подумалось, что она очень похожа на молодой древесный побег, который со временем вырастет и потемнеет.

Но эта мысль мелькнула, и исчезла, едва старый книгочей увидел под маленьким куполом ослепительно белую надпись — еще ослепительно белую, не успевшую потемнеть от времени, как на других, уже выросших головах храма Эстебан Бланкес.

Три слова. Имя.

Мануэль Мартин Веласкес.

— Эй, книгочей! — закричал от входа в храм Аугустин Муньос. — Ты где? Получай свою книгу!

Но Ксавьер Унсуе не услышал этого зова. Прижав руки к сердцу, он медленно осел на древние камни монастырского подворья, и мертвыми невидящими глазами вперился в небо над окраиной Картахены.