Из рук врага - Плотников Сергей Александрович. Страница 37
— П-почему он на тебя таращился?!
— Слух. Как и глаза, уши подключены напрямую к мозгу. Скорее всего, он услышал, как ветви загребают песок, когда симбионт, так сказать, прижился. И смог, вероятно инстинктивно, соотнести положение новой… гм… «части тела» и себя.
Пока я проговаривал сухие, спокойные слова, становилось чуть легче. А пополам разрубленное вместилище чужого сознания уже меньше походило на часть человека и больше — на лабораторный образец. Бывший боцман, он же второй командир абордажно-штурмовой команды джонки был подлецом даже по меркам пиратов: сговор с целью «отжать» (и тут же продать) корабль с каким-то отребьем в одном из мелких каботажных портов Нарроны, при котором нужно было вырезать большую часть своих, напившихся в честь возвращения домой. Скорее всего, не вовремя узнай Бут о перекрёстном допросе с соком правды, сам устроил бы своему человеку нечто более «весёлое», чем «прогулка по доске» [32], он даже любезно озвучил варианты. Впрочем, в живых оставались ещё трое из заговорщиков, которых я планировал использовать как расходный материал для контрольных опытов над людьми. Лучше их, чем начинать с Лимы. Но…
— То есть следующему нужно будет залить уши смолой и положить на что-то мягкое, вдруг колебания земли почувствует, — сделал вывод практичный Стерх.
Вот уж кого-кого, а его обезглавливанием было не пронять. Как и фактически казнью, если она проходит без «спецэффектов».
— Следующего раза не потребуется. — Я махнул рукой в сторону навеса. — Пойдём поможешь мне взять образцы тканей шеи, мне нужно рассмотреть под микроскопом срезы мозга, но перед работой нужно отнести тело до компоста, пока не завоняло на такой жаре.
— А ты, Алессо, говорил, что нужно как минимум три эксперимента с повторяющимся результатом…
— Обычно — да, но тут мне всё ясно. Они ничего нового не дадут.
Разумеется, это ложь. Но я могу убить ради выживания, ради мести, ради победы… Но ради статистики? Хотя статистика и ради выживания и победы… Но — нет. Наверное, мы просто слишком хорошо жили эти последние двенадцать месяцев: после шести лет выживания и одиночеств (я и Эль против всего мира) я наконец-то смог довериться окружающим людям, почувствовать себя не выживальщиком после несчастного случая, а опять человеком. Не ожидающим в любой момент подлянки от судьбы, с которой могу справиться только я сам, без посторонней помощи. Вот совесть и ожила… Чёрт! Даже когда Светлана умирала, привязанная к дереву и с заткнутым ртом, я только морщился от неприятного зрелища, и до сих пор меня не особо коробит от воспоминаний. Неужели только оттого, что стрелу пустил Охотник, а не я? Или потому, что там была именно месть и прямая защита жизни? Да и подонков из команды Бута так и так ждёт смерть. Или, может, оттого, что я заставил человека прожить ещё несколько минут после того, как отобрал у него иллюзию последней надежды на спасение?
— Ты, надеюсь, не из-за того, что Лима никак от тебя не затяжелеет? — с некоторой неуверенностью влез не в своё дело Мора Рокс. — Мои девочки к ней так привязались… и уже трепали эту тему даже при мне. Ты ей сказал, что это временно, от пережитой раны…
— С Лимой ничего не случится, я сначала испытаю фитосимбионта на себе.
— Алессо, ты сбрендил?! А если!..
— Не ты ли мне рассказывал после кувшина рома, как с саблей первым кинулся на пушечный редут?
— Это другое!
— Это совершенно то же самое. Даже на отделённой голове было видно — боцман был в сознании, он меня даже понимал. Я выбрал Лиму как наименее значимую из нас и наиболее нуждающуюся — твои жёны угадали.
— Она сама согласилась, ты при всех рассказал!
— Она понимает в растениях не больше тебя. А у нас нет оборудования, чтобы увидеть, как корни подключаются к синаптическим связям нервной системы человека, клетки слишком мелкие. Да даже если бы и увидел… Это вне пределов моих знаний! Никто не скажет, приведёт ли длительное пребывание экс-трансплантатора в голове к сдвигам в сознании, к деградации коры больших полушарий, — на враждебных людях испытания не провести, слишком опасно. Лима рискует так же, как любой другой. Вот ты был бы счастлив, если бы тобой пожертвовали, признав наименее полезным, решив за тебя? И подумай, что будет, когда у неё в голове и руках окажется такая сила… Да, я был идиот, но умею признавать свои ошибки. И логика ведь тоже может быть однобокой.
— Нет, но… ты… — Экс-лейтенант остановился и задумался. — А женщина…
— Для тех, у кого в голове эта штука, уже нет разницы в физической кондиции — вся сила в растениях снаружи. Да ты и сам видел, что нормальное общение и отношение на равных делает… Или на Эль посмотри. В «нашей стране», где хорошо жить по нашим правилам и которую мы можем построить, мы решили, что не будет тех, кто выше других. Достаточно создать прецедент и… Как я и говорил, я был идиот.
— Рисковать глупо, когда можно не рисковать, — задумчиво заметил бывший военный.
— Когда рисковать так и так надо и придётся кому-то это делать, глупо проявлять страх. Когда вы шли убивать, я шёл за вами, — вот тогда неумёхе подставляться было глупо. Ответь мне, Стерх, кто тут сейчас самый подготовленный по зоне риска?
— Ты и Эль, — нехотя признал Рокс.
— Но Эль имеет шансы меня «вытащить», если что-то пойдёт не так, привив симбионт без отключённого управления, а вот я её — нет. Логика?
— Логика каменная, — признал Мора и внезапно выдал: — Алессо… я никогда не считал тебя трусом и обузой. Ну, по крайней мере после первого боя — точно. Просто ты… работник тыла, вроде костоправа, — кто скажет, что они для армии не важны? Не боец передовой, да… был. Я не ждал от тебя способности броситься в атаку на пули и штыки. Ты всё-таки не такой, как мы… Извини, что я так считал. Извини, что мы так считали. С тобой в бой я бы теперь пошёл.
Мы пожали в древнем и межмировом мужском жесте руки — здесь его ещё использовали только для скрепления подобных слов.
Стерх ушёл, а я…
Признаться, мне было очень страшно пускать в себя в то, что вмещает самое моё «я» — неизвестно что растительного происхождения, над геномом которого мы с эльфийкой поработали инструментом, для двадцать первого века выглядевшим чем-то вроде каменного топора против лазерного скальпеля. Я никогда не был особо верующим, но сейчас готов был молиться. Я собирался сделать смертельно опасный поступок, основываясь только на своих выводах и неясном предчувствии «тянуть нельзя», появившемся после разговора с капитаном джонки. На меня не давили обстоятельства, это был мой выбор — первому шагнуть на амбразуру с гранатой в руке. Чуть ли не впервые в жизни я собирался сделать настоящий мужской поступок (или просто Поступок?) и собственноручно выбрать свою Судьбу, без экивоков на её непростой характер и чувство юмора… И да поможет мне Бог!
47
— Замечательная возможность наладить поставки. Я счита… Э-э-э, Алессо?! Что у тебя с головой?!
— Всем привет, — поздоровался я с тройкой Охотник— Плуг — Стерх, засевших в «Доме правительства», по, скажем так, некоторым обстоятельствам я не успел к назначенному сроку сбора. — Да, у меня из головы растут модифицированные листья, и да, я собрал их в «хвост». Наш министр культуры, Лайла, сказала мне, Марсо, что, цитирую, «в таком виде эстетика не нарушена». Конец цитаты.
Лайла ещё много чего сказала: наш х-х-х… художник пришла от «икэбаны» на скальпе в полный восторг! И дёрнул же меня чёрт пойти сначала в её студию, показаться человеку более широких взглядов для первичной оценки новой «причёски»!
— З-зачем тебе листья из черепа? — Грегори Марсо неотрывно разглядывал мой новый, скажем так, имидж.
У Плуга, кажется, был настоящий «разрыв шаблона».
— Чтобы обеспечить симбионта солнечной энергией, разумеется, — удивился я вопросу. Ведь проговаривали уже сто раз. — А энергия нужна для контроля прорастания симбиотической фитосистемы внутри тела…
32
«Прогулка подоске» — вид пиратской казни, когда пленников заставляли «добровольно» прыгать в море, выставляя за борт доску и «подбадривая» его холодным оружием. Иногда это был выбор вроде «русской рулетки» — погибнуть сразу от сабли на корабле или попытаться выжить в открытом океане, в этом случае пленников развязывали. Иногда делались ставки, кто сколько сможет продержаться на доске и не упасть за борт, колимый остриями, — тогда их не развязывали.