Исчезающие Девушки (ЛП) - Оливер Лорен. Страница 39

Последние залпы салюта взлетают в высь, а я почти выбираюсь из зарослей под вспышку зеленого, которая освещает облака, похожие на мутный океан. Тут я вижу кого-то перед «Вратами Ада», кого-то, кто смотрит на вершину аттракциона. Моё сердце переворачивается. Дара. Завиток зеленого света вспыхивает снова, но ничего не видно, кроме темного неразборчивого силуэта на фоне стали.  Я уже на середине пути между нами, когда понимаю, что это не Дара. Конечно, нет: поза не та, рост и одежда тоже. Но уже поздно останавливаться, я уже почти закричала, когда человек обернулся. Он. Я в ужасе отпрыгиваю назад, не зная, что сказать и как извиниться. Лицо его было очень худым и покрыто щетиной, которая в полутьме казалась размазанной тенью на его щеках. Его глаза казались впавшими, они были странно расширены, будто бильярдные шары, наполовину торчащие из лузы. И хотя я никогда прежде его не видела, я немедленно узнала его.

- Мистер Ковласки, - рефлекторно сказала я самой себе.

Может быть, мне нужно было окликнуть его. Иначе встретить его здесь, было слишком ужасно. Примерно так же мы с Дарой давали монстрам в нашем шкафу глупые имена, чтобы уменьшить их могущество и не бояться их: одного мы назвали Тимми, второго – Сабрина. И в этом человеке было что-то пугающее, он был таким изможденным и призрачным. И смотрел он не на меня, а будто на фотографию с изображением чего-то страшного.

Прежде чем он успел что-то сказать, появилась Мод, протолкнувшись мимо меня. Она сразу взяла мистера Ковласки за руку, будто они партнеры по кадрили. Её, должно быть, специально отправили, чтобы перехватить его. Как только он начал двигаться, я поняла, что он пьян. Он идет очень осторожно, как могут только люди, которые хотят казаться трезвыми.

- Пойдемте, мистер Ковласки, - голос Мод звучит на удивление весело (забавно, как только ей удается казаться счастливой в кризисной ситуации?). - Шоу окончено. Парк скоро закроется. Вы на машине сюда приехали? - Он не отвечает ей. - Как насчет чашечки кофе, прежде чем вы уедете?

Когда они проходят мимо меня, я, обняв себя руками, отворачиваюсь. Его глаза как две ямы. Теперь чувствую себя так, словно только я вижу страшные вещи, видела каждый раз, когда пыталась помочь Даре, обезопасить и прикрыть её. Сколько раз я врала родителям ради неё, обыскивала её комнату в поисках пакетиков с наркотиками или зеленых шишек, конфисковала её сигареты, а затем, смягчившись, возвращала их обратно, когда она обнимала меня и клала подбородок на мою грудь, хлопая темные шелковистыми ресницами. Временами я находила её без сознания в ванной и тащила обратно в постель, пока она выдыхала зловонные пары водки. А ещё писала записки с извинениями за неё в тренажерный зал или на занятия по математике, чтобы у неё не было проблем с прогулами. А сколько сделок я заключила с Богом, в существовании которого я, быть может, даже не верила, когда знала, что она поехала кататься пьяная и обкурившаяся в компании случайных уродов и лузеров, которые кружились вокруг неё как снегопад. Это были парни, которые работали вышибалами в клубах или управляющими в дрянных барах; они вешались на девочек из средней школы, потому что их ровесницы были слишком умны, чтобы даже заговорить с ними. Если Дара вернется домой в целости и сохранности, я обещала больше никогда ни о чем не просить снова. Пока ничего плохого не случится с Дарой, обещала быть супер хорошей. И то, что случилось на Балу в честь Дня основателей,  никогда не произойдет снова. «Я клянусь, Господи. Лишь бы с ней все было хорошо!»

Какой глупой я была, когда думала, что Дара придет, что она снова притянется ко мне, как магнит, как это было, когда мы были детьми. Она, наверное, сейчас где-то в Восточном Норфолке, пьяная и довольная, или пьяная и несчастная или обкуренная, празднует свой день рождения, позволяя какому-нибудь парню запустить руку себе между ног. Может быть, Паркер и есть тот парень.

Теперь, когда фейерверк окончен, парк начинает пустеть. Я уже заметила за работой семерых уборщиков, включая мистера Уилкокса; они будут убирать сегодня ночью. Доказательством их труда являются мусорные мешки, сложенные у ворот, а также собранные башенкой стулья.

Двое охранников встали у ворот, чтобы убедиться, что парк освобождается. Парковка постепенно пустела. Мальчишки, что стояли перед «Бумерангом», ушли, но в воздухе еще ощущался запах от петард. Когда, наконец, залезла в машину Дары, я чувствовала усталость по всему телу, тупую боль в суставах и в глазных яблоках.

- Счастливого дня рождения, Дара, - громко выкрикнула я.

Потом вытащила телефон из кармана. Ничего удивительного, она никогда не отвечала на мои сообщения. Просто не понимаю, что заставляет меня звонить ей. Простое желание услышать её голос? Нет. Потому что я в бешенстве? Нет, точно нет, я слишком устала, чтобы злиться. Потому что я хочу знать, была ли я права, или она просто забыла об ужине и до сих пор сидит на коленях Паркера, теплая, навеселе и громогласная, а он держит одной рукой её за талию и целуют между лопатками? Возможно.

На втором гудке я слышу рингтон; слегка приглушенный звук раздается в машине, и в этот момент я не могу понять, что происходит. Я засовываю руку в пространство между водительским сиденьем и дверью. Нащупав пальцами холодный металл,  достаю телефон Дары, который каким-то образом оказался там. Не удивительно, что она пользуется машиной, хотя не должна этого делать. Дара не была лучшей ученицей, - она получит «А+» по нарушению правил. Но странно, что она отправилась куда-то без телефона. Мама всегда шутила, что Даре надо пришить эту штуку к руке, а Дара всегда отвечала, что как только ученые найдут способ это сделать, она будет первая.

Мой палец завис над иконкой текстовых сообщений. Мне вдруг стало не по себе. Однажды, когда я была в пятом классе, решала тест (помню, я заполняла страны Европы в контурной карте) и только дошла до Польши, когда почувствовала неожиданную острую боль в груди, словно кто-то схватил мое сердце и сжал его. И я поняла, ощутила, - что-то случилось с Дарой. Я встала, стул упал, а я ничего не замечала, пока все не начали пялиться, и пока учитель, мистер Эдвардс, не попросил меня сесть на место. Я села, потому что не могла объяснить, что случилось. Я подписала расположение Германии и Польши и даже не помню, вроде Бельгию, но это не имело значение, потому что в середине урока завуч зашла в дверь, лицо у неё было натянуто, как нейлоновый чулок, и жестом попросила меня следовать за ней. Оказалось, во время перерыва Дара попыталась залезть на забор, что отделял асфальтобетон от индустриального комплекса - фабрики по производству ас-компонентов. На верхушку забора она залезла на глазах у учителя, который попросил её спуститься; Дара потеряла равновесие и упала с десяти футов, приземлилась на тупую с ржавыми краями оцинкованную трубу, валяющуюся по непонятной причине в кустах, эта труба частично вошла ей в грудную клетку. Сестра молчала по пути в госпиталь. Она даже не плакала, просто ощупывала пальцами трубу и пятна крови на своей футболке, словно была очарована ими. Врачу удалось успешно вытащить металл и наложить швы так, что шрамы были практически невидимы, а после, в течение нескольких недель, она хвасталась, сколько противостолбнячных уколов ей сделали.

Теперь, в этой машине, ко мне вернулось то чувство, - ужасное сжимающие давление в груди. И я поняла, я знала, что Дара угодила в беду. До сих пор я предполагала, что она просто наплевала на нас сегодня. А если не так? А если случилось что-то плохое? Если она напилась и уехала куда-то, а проснувшись, не может найти дорогу домой? Если один из её дружков попытался напасть на неё, а она убежала без телефона? Если, если, если. Это барабанный бой последних четырех лет моей жизни.