Исчезающие Девушки (ЛП) - Оливер Лорен. Страница 4

Автомобиль Дары находится на подъездной дорожке, втиснутый между гаражом и маминой машиной: пара игральных костей, которые я купила ей в Уолтмарте, по-прежнему виднеются в заднее стекло, настолько грязного, что я могу увидеть отпечаток ладони возле бензобака. То, что она их не выкинула, заставляет меня чувствовать себя лучше. Мне интересно, садилась ли она снова за руль.

Интересно, дома ли она, сидит ли за кухонным столом, одетая в огромную футболку и в короткие шорты, ковыряется ли в своих ногтях, как она всегда это делает, когда хочет свести меня с ума. Поднимет ли глаза, когда я войду, сдует ли челку с глаз и скажет ли: "Эй, Нинпин", как будто ничего не произошло, как будто она совсем не избегала меня последние три месяца.

Когда мы припарковались, папа как будто пожалел, что привез меня сюда.

- С тобой всё будет хорошо? - спрашивает он.

- А ты как думаешь? - отвечаю я.

Он не позволяет мне выйти из машины.

- Тебе это пойдёт на пользу, - отвечает он. - Вам обеим. Даже доктор Личми так сказала.

- Доктор Личми берёт за это деньги, - говорю я и выбираюсь из машины, прежде чем он начнёт спорить.

После того случая, мама и папа настояли, чтобы я увеличила количество сеансов с доктором Личми до одного в неделю, как будто они волновались, что я нарочно попаду в автокатастрофу, а может, что ушиб нанёс временный вред моему мозгу. Но, в конце концов, они перестали настаивать на посещении доктора, после того, как я просидела четыре сеанса за 250 долларов в час, сидя в абсолютной тишине. Даже не знаю, ходит ли еще на них Дара.

Я стукнула разок по багажнику, чтобы папа открыл его изнутри. Он даже не собирается выйти из машины, чтобы обнять меня, не то, что бы я этого хотела, но он просто опускает оконное стекло и протягивает руку, чтобы помахать, как будто я пассажир корабля, отправляющегося в плавание.

- Я тебя люблю, - говорит он. - Позвоню тебе сегодня.

- Конечно. Я тоже.

Я перебрасываю пальто через плечо и волочусь к входной двери. Трава сильно разрослась, она доходит до лодыжек и оставляет на них влагу. На входной двери не хватает приветливого рисунка, и в принципе весь дом выглядит каким-то унылым, как будто внутри что-то рухнуло.

Несколько лет назад мама была уверена в том, что кухня накренилась. Она выложила в линию замороженные горошины и показала нам с папой, как они скатываются с одного конца барной стойки на другой. Папа думал, что она сошла с ума. Они сильно ссорились из-за этого, особенно если он наступал на горох каждый раз, идя ночью босиком на кухню попить воды. Оказалось, что мама была права. В итоге она нашла человека, обследовавшего фундамент. Из-за усадки земли, наш дом дал наклон на полдюйма влево, - заметить это невозможно, но это чувствуется.

Но сегодня дом выглядит таким накренённым, как никогда. Мама до сих пор не удосужилась поменять входную дверь. Мне приходится надавить на ручку, чтобы та открылась. В прихожей темно и чувствуется запах чего-то кислого. Несколько коробок почтовой доставки «Федэкс» [6].

- Ээй? - зову я, смущенная тем, что внезапно ощущаю себя так неловко и потеряно, будто я чужая в своем же доме.

- Ники, я здесь! - голос мамы приглушенно раздаётся за стеной, будто ее заперли.

Я бросаю свои вещи в зале, стараясь не разбрызгать грязь, и прохожу через кухню, представляя Дару: на телефоне, на веселой вечеринке у подоконника, с новыми цветными прядями в волосах. Ее глаза ясные, как вода в бассейне, и этот маленький вздернутый носик, как кнопка… она ждет меня, готова простить.

Но на кухне я нахожу одну маму. Итак, либо Дары нет дома, либо она решила не осчастливливать меня своим присутствием.

- Ники, - на лице мамы возникает удивлённое выражение, когда она видит меня, хотя, разумеется, она слышала как я вошла, потому как ждала моего приезда всё утро. - Ты совсем исхудала,- произносит она, обнимая меня.- Я очень в тебе разочарована.

- Да, - я сажусь за стол, на котором лежит куча газет, а так же две чашки с начатым кофе и тарелка с недоеденным тостом. - Папа мне сказал.

- Серьёзно, Ники? Купание нагишом? - она пытается сыграть роль недовольного родителя, но она не так убедительна в этом как папа, как если бы была актрисой и её реплики уже наскучили ей. - У нас итак достаточно проблем. Мне не хотелось бы ещё и о тебе беспокоиться.

А вот и она, маячит возле нас, как мираж. Дара, одетая в короткие шорты и на высоких каблуках, глаза густо накрашены тушью, которая осыпалась немного под глазами. Дара смеётся, она всегда смеётся, уверяя нас, что незачем беспокоиться, она будет в порядке, что она никогда не пьёт, даже когда от её дыхания разит ванильной водкой. Дара всегда красива, популярна, она проблемный ребёнок, которого всё обожают - моя маленькая сестрёнка.

- Ну, всё, хватит, - резко отвечаю я.

Мама со вздохом садиться напротив меня, она словно постарела лет на сто после той аварии. Её кожа стала бледной и сухой, а мешки под глазами приобрели цвет пожелтевших синяков, на голове уже виднеются некрашеные корни волос. На секунду меня посетила самая ужасная и жестокая мысль, - не удивительно, что папа ушёл от неё.

Но я знаю, что это не так. Он ушёл ещё до того, как всё пошло наперекосяк. Я пыталась понять причины его ухода много раз, но это даже сейчас у меня не получается. После аварии, конечно, было из-за чего. Когда Даре поставили металлические штифты в коленные чашечки, она пообещала, что никогда больше со мной не заговорит. Когда мама ходила приведением неделями, начала принимать снотворное каждую ночь, а затем едва просыпалась на работу. Больничные счета тем временем всё приходили и приходили, как прилетали осенние листья после бури. Но чем мы были недостаточно хороши для него до этого?

- Извини за беспорядок, - мама махнула рукой в сторону стола и подоконника, забитых почтой, кухонной стойки, на которой тоже валялись письма, а так же продукты, половину которых вынули из пакетов да так и оставили. - Дел просто куча. Особенно с тех пор, как я вновь начала работать...

- Да ничего. - Ненавижу, когда мама извиняется.

После аварии она то и делает, что произносит это слово. Я помню, как я проснулась в больнице, а она держала меня, обнимая как ребёнка, вновь и вновь повторяя "извини". Будто бы она была ответственна за это. Когда я слышала её извинения за то, в чём она вообще не была виновата, то чувствовала себя ещё хуже. Ведь именно я была тогда за рулём.

Мама прочистила горло:

- Ты уже думала о том, чем займёшься этим летом, раз уж ты дома?

- Что ты хочешь этим сказать? - Я протягиваю руку за тостом и откусываю кусочек - засохшее,  я выплёвываю его в сложенную салфетку, и мама даже не ругает меня за это. - У меня ещё есть смены в «Палладий». Я одолжу у Дары машину и...

- Абсолютно исключено. Ты ни за что не вернешься в «Палладий».

Мама вдруг становится прежней собой - директором-одной-из-самых-худших-школ в округе Шорлайн. Той мамой, которая останавливала драки между старшеклассниками и заставляла не приходящих в школу родителей принимать участие в жизни своих детей, или, по крайней мере, сделать вид, что их это волнует.

- И за руль ты тоже не сядешь.

Меня всю трясёт от злости:

- Ты это не серьёзно?!

В начале лета я устроилась на работу в закусочный ларёк в кинотеатре «Палладий» в торговом центре Битэл вблизи Мэйн Хайтс. Это была самая легкая и глупая работа в мире. Большую часть недели во всём торговом центре не было никого, кроме мамочек в спандексе и с колясками. И даже когда они приходили в «Палладий», они заказывали только диетическую колу. Поэтому для того, чтобы получить свои 10 долларов 50 центов в час, мне нужно было лишь являться на работу.

- Очень даже серьёзно. - Мама кладет руки на стол, её кулаки так сжаты, что можно увидеть каждую выступающую косточку. - Мы с твоим отцом считаем, что тебе этим летом нужно больше дисциплины, - говорит она.