Исчезающие Девушки (ЛП) - Оливер Лорен. Страница 5

Удивительно! И когда только они нашли время прекратить ненавидеть друг друга и объединиться против меня?

- Тебе нужно чем-то заняться, что тебя отвлечет, - продолжает она.

Чем-то заняться? Из уст родителей это значит "ты будешь под постоянным контролем, и мы вынесем тебе весь мозг".

- Я и так занята в «Палладии», - лгу я.

- Ники, ты там только смешиваешь масло с попкорном, - говорит мама.

Между её бровями появляется складка как след от пальца.

"Не всегда" - хочется мне сказать.

Она встаёт, затягивая пояс банного халата потуже. Мама ведёт летние курсы с понедельника по четверг. Думаю, что начиная с пятницы, она не снимала домашнюю одежду, даже после 14:00.

- Я говорила с мистером Уилкоксом, - говорит она.

- Нет. - Зуд начал перерастать в полноценную панику.

Грег Уилкокс - противный старик, ранее преподававший математику в маминой школе, но позднее бросивший науку ради руководящей должности в самом жалком в мире парке развлечений «Мир Фантазий». Так как такое название больше подходит стриптиз-клубу, все называют его «ФанЛэнд».

- Даже не проси!

Оказывается, она даже не слушает.

- Грег говорил, что этим летом нехватка персонала, особенно после..., - она прерывается, делает такое выражение лица, как будто ест кислый лимон, что означает, что она произнесла то, чего не следовало говорить. – Так что лишняя пара рук ему не помешает. Работа физическая, на свежем воздухе. Отличный вариант для тебя.

Меня уже достало, что родители заставляют меня делать то, что якобы для моего блага.

- Это не честно, - говорю я.

Я чуть не добавила: "Ты никогда не заставляешь Дару делать что-либо". Но решаю не упоминать о ней, как будто мне не интересно где она в данный момент находится. Если Дара будет делать вид, что меня не существует, я собираюсь ответить ей тем же.

- Мне и не нужно быть честной, - говорит она. - Я твоя мама. Кроме того, доктор Личми считает...

- Мне всё равно, что думает доктор Личми.

Я так сильно отталкиваюсь от стола, что стул скрипит по полу. Воздух в доме теплый и влажный из-за наличия центрального отопления. Вот каким будет мое лето: вместо лежания в гостевой комнате у папы с музыкой на всю громкость и потушенным светом, я буду жить дома с сестрой, которая меня ненавидит, и буду рабой в старинном парке, который посещают исключительно фрики и старики.

- Ты стала говорить как она, - мама выглядит измученной. - Нам и одной достаточно, не думаешь?

Это обычное дело для Дары, она может быть не только темой разговора, но также и его смыслом, даже когда она не присутствует. Насколько я помню, люди всегда сравнивали меня с Дарой, а не наоборот:  "Она не так красива, как её младшая сестра", "она более застенчивая по сравнению с сестрой", "она не такая популярная, как её младшая сестра"…

Единственное, в чём я отличалась от Дары, так это в том, что я была обыкновенной. И ещё я хорошо играла в «хоккей на траве» [7], как будто передвигать мяч по полю - это основной компонент личности.

- Я совершенно другая, - говорю я.

Я выхожу из кухни, прежде чем мама успевает ответить, практически выскальзываю в уродливых садовых ботинках в холл и перешагиваю по две ступеньки за раз вверх по лестнице. Здесь всё изменилось: какие-то предметы отсутствуют, другие добавлены, как, например, несколько пластиковых ночных светильников в форме гномов у комнаты мамы и маленький коврик у кабинета, где в своём любимом уродливом кожаном кресле любил сидеть папа. Плюс огромное количество картонных коробок со старьём, как будто другая семья потихоньку сюда переезжает или это мы съезжаем.

Мою комнату, по крайней мере, не тронули: все книги стоят корешок к корешку, зеленовато-голубое покрывало аккуратно расстелено на кровати, а мои мягкие игрушки из детства, Бенни и Стюарт, прислонены к подушкам. На прикроватном столике замечаю рамку с фотографией, где Дара и я на Хэллоуине на первом курсе старшей школы: мы обе наряжены в жутких клоунов, на лицах грим, оскаленные зубы, - мы выглядим почти одинаково. Я быстро пересекаю комнату, и переворачиваю рамку с фото лицом вниз. Затем, подумав, убираю фотографию в ящик.

Не знаю что хуже - что я дома и многое так изменилось, или же что я дома и многое чувствуется так же как и раньше.

Сверху я слышу какой-то скрип. Это Дара ходит по своей спальне на чердаке.

Значит она дома. Внезапно я становлюсь такой злой, что могла бы разбить что-нибудь. Во всём этом виновата Дара. Именно Дара решила не разговаривать со мной. Дара виновата в том, что я хожу с таким чувством чувством, будто у меня в груди шар для боулинга, который в любую секунду может прорваться из живота и раскидать кишки по полу. Это её вина, что я не могу спать, не могу есть, а когда ем, то меня тошнит.

Когда-то мы могли вместе смеяться над папиной подругой, и Дара бы придумала ей гнусную кличку, чтобы мы могли шутить так над ней. Когда-нибудь она могла бы прийти со мной на работу в «ФанЛэнд» просто за компанию, и мне бы не пришлось самостоятельно отчищать древние аттракционы от запаха стариков и рвоты маленьких детей, а затем мы бы соревновались в том, кто из нас насчитает больше поясных кошельков в течении часа или кто выпьет больше колы, не блеванув при этом. Когда-то она могла бы сделать это.

Перед тем, как я, наконец, решила поговорить с ней, я возвращаюсь в коридор и смотрю вверх на лестницу, ведущую к чердаку. Воздух здесь застоявшийся. Мама с папой перевели Дару с первого этажа на чердак ещё посреди первого года обучения в старшей школе, думая, что ей будет труднее сбегать из дома ночью. Вместо этого она начала вылезать в окно и использовать старую решетку для роз, как лестницу.

Спальня Дары закрыта. Однажды, после того, как мы поссорились, она прямо на двери большими красными буквами написала «НЕ ВХОДИТЬ». Мама с папой заставили ее закрасить их, но при определенном освещении все еще можно разобрать слова, мерцающие под слоем краски цвета яичной скорлупы.

Я решаю не стучать. Вместо этого, распахиваю дверь, как это делают полицейские в телевизионных шоу. Как всегда, в ее комнате беспорядок. Простыни наполовину сдёрнуты с кровати. Пол завален джинсами, обувью, рубашками, расшитых блестками и крохотными топами. Всё это покрывает пол, будто листья в парке. А ещё повсюду такие вещи, которые накапливаются на дне кошелька: фантики, Тик Так, монеты, колпачки от ручек, сломанные сигареты. В воздухе все еще немного пахнет корицей - любимый аромат Дары.

Но она уже ушла. Окно открыто настежь и ветер колышет шторы. Я пересекаю комнату, делая все возможное, чтобы не наступить на что-нибудь ломкое, и высовываюсь в окно. Как всегда, мои глаза в первую очередь инстинктивно направляются в сторону дуба, где Паркер вешал красный флаг, когда хотел, чтобы мы пришли к нему поиграть, а мы должны были, вместо этого, делать домашнее задание или спать. Тогда Дара и я вместе спускались по решетке, отчаянно пытаясь не хихикать, и бежали, держась за ручки, чтобы встретиться с ним в нашем секретном месте.

Конечно, там уже нет красного флага. Но решетка слегка качается, и несколько недавно опавших лепестков роз вертятся на ветру, устремляясь к земле. Я могу разобрать нечёткие следы на земле в грязи. Подняв глаза, мне кажется, что я вижу какое-то мелькание, яркое пятно цвета и темные волосы, развивающиеся на ветру среди деревьев, образовавших некое подобие леса позади нашего дома.

- Дара, - зову я. - Дара!

Но она не оборачивается.  

17 Июля: Дара

После аварии я ещё не спускалась по решетке для роз с чердака, поэтому и боялась, что моё переломанное запястье не выдержит. Я получила сильные повреждения в аварии и в течение месяца не могла даже держать вилку. До земли оставалось несколько футов, и ноющая боль дала о себе знать. Всё же, я смогла спуститься. Хорошо, что физкультура хоть где-то пригодилась.