Мотылек атакующий - Островская Екатерина. Страница 28

– Постарайся продержаться подольше. Можешь побегать немножко, – шепнул тот. Похоже, он совсем не верил в победу Маши.

Соперницы вышли в центр ринга, и рефери сказал им:

– Деремся честно. Не кусаемся. По моей команде бой останавливается. Понятно?

Девушки разошлись по углам.

Раздался удар гонга. Маша снова вышла в центр ринга, думая, что сейчас надо будет пожать руку сопернице, после чего и начнется поединок. Но Ганя двинулась на нее, выбрасывая вперед правую ногу и стараясь ударить в живот и в голову. Маша отступила, а Рупель попыталась прижать ее в угол. Маше вдруг стало смешно. Ганя явно работала на публику, не считая ее за достойную соперницу. Что ж, ладно… Увернувшись от очередного удара ногой, Маша нанесла противнице удар кулаком в область печени точно так же, как била дома безответного резинового человека. Рупель не поняла, что произошло, но когда вдохнула, оказалась уже не в силах стоять. Опустилась сначала на корточки, а потом, скрючившись, легла на настил ринга. Маша вернулась в свой угол и сказала Коле:

– Ну, все.

Зрители молчали, тоже ничего не поняв… Только когда рефери замахал руками, показывая, что поединок закончился, зал взорвался.

На ринг вылез ведущий, подошел к Маше и спросил:

– Как вам первый бой на нашем ринге?

Мужчина протянул ей микрофон, и она ответила:

– На подиуме было тяжелее.

Зал зааплодировал.

В кабинет генерального менеджера заходили по очереди. Машу позвали последней.

Олег Валентинович протянул ей конверт.

– Здесь двадцать тысяч, – сказал он. – Тебе повезло: все на Гонирубль поставили. Я уже позвонил хозяину и сказал, что у нас талантливая девочка появилась. Завтра отдыхай, в пятницу позвони, и я скажу, будешь ли ты драться. А в субботу поставлю тебя против Мясорубки. Надя меня просто изнасиловала – требует реванша. В субботу у нас народу будет выше крыши, так что, может, на ставках поднимешься чуток.

Маша выехала с клубной парковки и, увидев Ганю Рупель, которая пыталась поймать такси, остановилась. Открыв дверь, предложила подвезти. Бывшая противница подумала пару секунд и села, предварительно оглянувшись.

– Не обиделась? – поинтересовалась Маша.

Недавняя соперница покачала головой. И посмотрела за окно. Маша поняла, что та переживает. И представилась:

– Меня Машей зовут.

– А я, по-настоящему, Аня Врубель. Я из Гомеля.

– Давно здесь?

– Полтора года. Начинала в Москве на подпольных боях, но там это дело прикрыли. Хорошо, что узнала про «Колизей». Здесь к тому же платят больше.

– Сколько в месяц получается?

– В среднем тысяч сто рублей, иногда больше. Деньги хорошие, но и высчитывают за всякую ерунду. За врача, за массажиста, за тренера. Со зрителями нельзя общаться за стенами «Колизея». А за пропуск боя вообще сдирают столько! Если ставку сделаешь через кого-то – вылетишь сразу. А мне за съемную квартиру платить надо, и почти все, что остается, домой отправляю. У меня младшая сестра – инвалид. Мать беременной была, когда в Чернобыле авария случилась, а потом родила ребенка такого, что… Но не отказываться же! Отца теперь нет, мама тоже больная, вот я их и содержу – лечу и все такое прочее.

– В бардачке конверт с деньгами, что я получила, – сказала Маша, – возьми.

Аня покачала головой:

– Нет. И не предлагай больше. Если узнают, подумают, что у нас договорник был. Потом и я, и ты бесплатно будем вкалывать.

– Никто не узнает.

Аня усмехнулась:

– Все равно. И вообще ты будь поосторожнее. У нас все друг на друга стучат. Начальство заставляет, чтобы штрафовать потом. А на тебя будут стучать особенно. Ты красивая и образованная – сразу видно. Так что готовься к тому, что тебе могут и в бутылку с минералкой что-нибудь подсыпать, и костюмчик подпороть, чтобы на ринге он по швам разъехался. И еще следи, чтобы соперницы перед боем кремом не обмазывались с ног до головы. Хотя зачем тебе бороться? У тебя такой удар – один раз попадешь, и достаточно…

Следователь Мышкин готовился к поездке в Москву.

Он собрал достаточно материалов на прокурора Порываева, но понимал, что нет главного: пострадавших и их показаний, подтвержденных материалами расследования и вещественными доказательствами, которыми могли стать видео– и фотосъемка. Кое-какие снимки и видеозаписи имелись, но никто не станет подозревать уважаемого человека в низменных поступках на основании лишь того, что он катает в своей машине детей и приглашает их к себе в гости. Что же касается отказа прокурора в возбуждении уголовных дел по фактам выявленных и доказанных следствием преступлений, то там и вовсе никакого криминала – ведь это на усмотрение прокуратуры. И все же Мышкин надеялся хотя бы заронить сомнение в управлении кадров Генеральной прокуратуры в порядочности человека, который получил недавно новую высокую должность. Надеялся, но не верил, что такое возможно.

Следователь назначил Маше встречу все в том же кафе, где они обычно виделись. И опять пришел чуть раньше, чтобы пить свой кофе, курить и поглядывать за окно.

Но в этот раз Мышкин был зол. Сообщил, что собирается в Москву, и тут же заявил: мол, в поездке нет никакого смысла.

– Все и так все понимают, – сказал он, вздохнув. – Может, не все знают, но ничем их уже не удивишь. За несколько лет сложилась система, при которой должность на государевой службе – только средство личного обогащения. Никто никого не сдаст. Мент не сдаст мента, прокурор прокурора, судейский судейского. А если иногда кого-то и прихватят, так лишь за то, что брал не по чину. Для начала его, конечно, пожурят, потом предупредят, а затем поймают на взятке, да и то если он с «верхними» людьми не делился. Дела против них разваливаются еще на стадии следствия. А если дойдут до прокуратуры и та не закроет, то развалятся в суде или обвиняемый получит ниже низшего предела, а порой и условный срок, когда речь идет о людях, у которых есть деньги. Простого же человека готовы рвать все, причем с остервенением, потому что делают это за зарплату, которая все равно не нужна. Какой-нибудь чиновник попадется на хищении бюджетных средств – сто или двести миллионов украл, а получит года два, но даже до зоны не доедет, его выпустят из следственного изолятора по состоянию здоровья. И он с неснятой судимостью отправится отдыхать в Марбейю или Портофино, смотря где домик прикупил. Будет плескаться в собственном бассейне, пить дорогой коньячок и плевать на всех нас. А какой-нибудь безработный стащит палку колбасы в гипермаркете, его упакуют тут же, и наш независимый суд влепит ему года три, которые он отсидит по полной. У меня самая высокая в нашем отделении раскрываемость, хотя я мелкими кражами как раз не занимаюсь. А есть следователи, которые только ими и поднимают свою статистику. Зато они на дорогих тачках, моей же «девятке» десять лет скоро исполнится. Получаем одинаково, а живем по-разному. Мне некогда книгу почитать или лишний раз футбол посмотреть, а кто-то из моих коллег из дорогих клубов не вылезает. Но мне надо общаться с ними просто и весело, будто я ничего не понимаю и верю тому, что мне говорят, – мол, их жены каждый год получают наследство от родственников. Хотя теперь никто и не таится особо. Я не то что презираю их, нет. И даже не отношусь к ним с брезгливостью. Я их всех ненавижу! Ушел бы с радостью… Но куда? Что я могу еще, кроме как вести следствие? Бизнесом заниматься – не по мне. Идти в частную структуру и наблюдать спокойно, как хозяева фирмы дурят государство, – не смогу. А здесь хоть какую-то пользу приношу. Вот решил я вашей подруге помочь. Думаете, из-за денег?

Мышкин покачал головой.

– Совсем нет. Сначала думал, удастся хоть этих негодяев привлечь. Понимал, конечно, что улик никаких, но все-таки. Потом один под машину попал. На другого мы с вами подкинули материал, будто он стучит. Третий с пистолетом играл и прострелил себе печень. Вот ведь какие совпадения бывают: жили на свете три отморозка до тех пор, пока вы не появились…