Неделя на жизнь (СИ) - Анашкина Екатерина Юрьевна. Страница 26

— Переведите, пожалуйста, ко мне, Вероника, — попросил мужчина ее мечты, и прошел в кабинет, оставив за собой тонкий невидимый шлейф дорогого парфюма; тяжелая дубовая дверь мягко закрылась.

Вероника переключила телефон и, вздохнув, отпила остывший чай. На столе проснулся факс, выплюнув очередную бумажку. Под потолком уютно и привычно гудел кондиционер, умная машина, благодаря которой в помещении их офиса в независимости от времени года и настроений капризной природы, всегда поддерживается комфортная температура. Вероника зябко повела плечами. Кто, интересно, сказал, что 19 градусов — это «комфортно»? Лично ей всегда хотелось подкрутить хитроумный агрегат хотя бы на градусов на пять, а еще лучше, на шесть, побольше. Она пробежала глазами документ: очередной договор на поставку препаратов, и, легко вынырнув из удобного кожаного кресла, постучалась в дубовую дверь.

— Да-да, входите, Вероника! Я же вас просил, если у меня нет совещания, то стучать ко мне — это лишнее. Я же не в номере отеля, а на своем рабочем месте, — сказал Виктор Михайлович с улыбкой. Однако на этот раз глаза шефа напоминали два острых холодных осколка льда.

— Простите, Виктор Михайлович. Тут факс пришел, посмотрите? — Вероника прикрыла дверь и подошла к нему: походка плавная, юбка прямая, до середины колена, небольшой, но очень сексуальный разрез, в который видны длинные, ровные ноги; строгая шелковая блузка, на которой расстегнута только первая пуговичка, но неравнодушному мужчине именно эта верхняя пуговичка говорит гораздо больше, чем самое откровенное декольте.

— Спасибо, Вероника, вы можете идти. И, прошу вас, не надо меня дискредитировать — не стучите ко мне в кабинет без важных на то причин.

И все?! А где же ласковое поглаживание по руке? Где бархатный взгляд, останавливающийся на тех самых пикантных деталях, — разрезе и пуговичке? Где долгожданный вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?» Вероника со вздохом опустилась обратно в свое кресло.

Может, стоит все-таки взглянуть на его любовницу? Что в ней такого необычного, чего нет в ней? Она достала из косметички пудреницу и, открыв ее, некоторое время внимательно изучала свое лицо. Ну, красота, да и только! Все просто идеально: серые глаза в обрамлении шикарных подкрученных ресниц, аккуратный носик, чуть вздернутый кверху, пухлые губки и даже — особая гордость! — маленькая, едва заметная взору родинка на правой щечке, такая сексуальная и чувственная! Не женщина — мечта! И вдруг рука, державшая зеркальце, дрогнула от поразившей ее неожиданной догадки: а вдруг не любовница, а любовник?! Тогда становится все ясно: и тайная однушка на окраине, и отпуск в неходовое время, и жена, нужная только для отвода глаз, и главное, его полное равнодушие к ее попыткам очаровать его! Точно, все сходится! Вероника встала из-за стола и нервно прошлась по коридору. Неужели это правда?! Если это так, то такую информацию можно будет хорошо продать. В конце концов, на нем свет клином не сошелся, а деньги никогда лишними не бывают. Теперь она просто обязана все выяснить.

— Так объясните мне, Инна Викторовна, что происходит! Почему в школе работают какие-то оперативники, которых я вовсе не приглашала, почему наводят панику? Причем прошу вас заметить, что все это безобразие твориться с вашей подачи! Ерунда какая-то, честное слово! — Раиса Андреевна была вне себя от возмущения. Вот уже более часа она отчитывала Инну в своем кабинете. Инна уныло смотрела на покрытые пылью чахлые росточки герани и думала о том, что если человек не хочет ничего слышать, то пытаться что-то ему растолковать — дело гиблое. По началу, она пыталась хотя бы в самых общих чертах рассказать о том, что случилось, но потом махнула рукой. «В конце концов, я сделала все, что могла», — устало размышляла она про себя, — «Дети предупреждены, надеюсь, что они будут осторожнее. Не могу же я, право слово, провожать до дома каждого лично…»

— Раиса Андреевна, это не ерунда. За последнюю неделю какой-то псих дважды напал на девочек из нашей школы. Обе чудом остались в живых. И у нас нет уверенности, что попытки нападения не повторятся. Именно поэтому милиционеры с Петровки обязаны опросить детей: кто что видел, кто что слышал, это ведь очень важно! Кроме того мы обязаны предупредить детей об опасности, — в который раз монотонно повторила Инна.

— А кто пострадал? Горина и Долгова — девицы именно из вашего, — Раиса Андреевна повысила голос, — ВАШЕГО! класса. А о чем это говорит? О том, что и на вас лежит часть вины! Я вам неоднократно повторяла, что дисциплина в вашем классе оставляет желать лучшего. Ваши методы воспитания просто недопустимы. Вы слишком легкомысленно относитесь к вашей работе. А репутация школы?! Вы хотя бы понимаете, что шумиха, которую вы подняли, может навредить всему нашему коллективу? Всей нашей команде!

Вот тут-то апатия, потихоньку начинавшая окутывать Инну спасительным облаком, отступила и она, не помня себя, взорвалась.

— О какой репутации вы можете говорить, когда жизнь и здоровье детей в опасности?! Вы сами себя слышите? В нашем районе орудует маньяк, который открыл охоту на детей. Это ЧП, катастрофа! Замалчивать такие вещи — это самое настоящее преступление. Да и какая сейчас разница, из чьего класса дети, из вашего, или из моего? Моя обязанность — предостеречь их и родителей, пока не будет найден этот негодяй! Извините, Раиса Андреевна, но репутация школы, и ваша личная репутация в данный момент — это последнее, о чем я могу думать!

— Вот! Вы наконец-то открыли свое истинное лицо, — Велешева победно воздела руки к потолку и продолжала с видом оскорбленной добродетели, — Я всегда знала, что вам глубоко безразличны интересы нашего коллектива, а потому я считаю, что лучшее, что вы можете сделать, это написать заявление по собственному желанию! Не смею вас больше задерживать.

Слезы обиды и гнева туманной пеленой застилали глаза. Инна поспешно вышла из учительской и чуть не упала, наткнувшись на своих учеников, которые стояли дружной кучкой тут же под дверью учительской. Не в силах сказать ни слова, она поманила ребят за собой в класс. Украдкой промокнув лицо и повздыхав, она постаралась загнать непослушные слезы обратно и плотно притворила дверь.

— Подслушивали, — строго констатировала Инна глядя на притихших ребят.

Опустив головы, они молчаливо признали правоту ее догадки.

— Все слышали?

Все вразнобой закивали.

— Ну вот и ладно, не надо будет ничего объяснять по новой, — устало произнесла Инна, опускаясь на свой стул. Ребята тут же плотным кольцом окружили ее.

— Инна Викторовна, и чо теперь будет? — подал голос Дима Веселов.

— Во-первых не «чо», а «что». А во-вторых я же вам сказала, что ваша главная задача сейчас, позаботиться о себе. Мальчики провожают девочек до дома. Ходите всегда вместе. К незнакомым людям не подходите, даже если спрашивают что-нибудь безобидное. В сложившихся обстоятельствах лучше показаться невежливым, чем пойти на контакт. Если что, звоните или мне или Максиму Викторовичу и Алексею Дмитриевичу.

— Это-то ясно, а с вами-то что будет? Вас эта крыса-Раиса уволила? — спросил неугомонный Веселов.

— Ну, раз вы все слышали, то должны были понять, что уволить меня еще никто не уволил, просто предложили уйти самой. Но я пока никуда уходить не собираюсь, так что панику прекратили, и быстро все по домам. Кстати, сделаем вид, что «крысу» я не услышала, но больше так не выражайся, Дим, ладно?

— Ладно, не буду больше! Хотя это правда! Ее все так называют, — сопнул носом Дима.

Инна невольно улыбнулась, глядя на растерянные лица своих подопечных. Она всегда была любимицей. Ученики и родители просто обожали ее. Доверие, которое установилось между ними с самого первого дня, было безоговорочным. А она в свою очередь, всегда защищала их перед лицом строгого школьного начальства, прикрывала их шалости. И это несмотря на то, что никакого панибратства Инна никогда не допускала. Педагогический же коллектив сплошь состоял из преподавателей «старой школы», которые не допускали даже самого понятия «дружбы» между учителем и учениками. «Должно соблюдать дистанцию!» — не уставала повторять старенькая директриса, потряхивая жиденькими рыжими кудряшками на каждом педсовете, а Велешева согласно и чинно кивала, подтверждая правоту слов Марии Семеновны. У Инны же, судя по возмущению руководства, эту пресловутую дистанцию соблюдать никак не получалось…