Неделя на жизнь (СИ) - Анашкина Екатерина Юрьевна. Страница 24

Катька не выбежала, она скорее выпала на дорогу, по обеим сторонам которой темной стеной стоял лес. Сколько она лежала, прижимаясь пылающей щекой к мокрому заледеневшему асфальту? Пять минут или пять секунд? Когда она смогла открыть глаза, ей показалось, что небо стало серым и стали заметны верхушки старых елей. Наконец она услышала шум мотора и в то же самое время метрах в двадцати от нее мелькнула чья-то тень. Собрав последние силы, Катька бросилась вперед и встала во весь рост на пути приближающегося автомобиля. Заскрежетали тормоза, маленькая фигурка медленно опустилась на колени перед вставшей почти на дыбы машиной. Последнее, что уловил ее взгляд, это темный силуэт, растворившийся в лесных зарослях.

Воскресенье

Неприветливые, казенные стены больницы казались родными. И так хорошо пахло котлетами из мяса второй свежести, жидким рассольником и компотом из сухофруктов! «Надо же, как мало надо для счастья! То, что Катька нашлась, да еще и живая, — это просто настоящее чудо», — думала Инна, сидя рядом с Тамарой Евгеньевной на коричневой ободранной банкетке перед облупившейся дверью, ведущей в палату, куда только что перевели из реанимации Катьку Долгову.

Все события предыдущего дня от момента похищения до чудесного появления девочки в больнице вспоминались Инне, как дурной сон: туман, чувство непоправимости произошедшего, собственная беспомощность, желание проснуться и оказаться в привычном, светлом и таком обычном мире… Алексей и Макс уехали сразу, после короткого разговора с Долговыми. А Инна осталась с Тамарой Евгеньевной и бабушкой. Плакала только Людмила Николаевна, тихо и как-то очень безнадежно. Тамара Евгеньевна же просто молчала, но от этого молчания становилось жутко. Только один раз она сказала, глядя в никуда перед собой:

— Катюша не могла пропасть, я в это не верю! Она очень сильная девочка и она знает, что мы с бабушкой без нее не сможем! Я верю, что моя малышка обязательно найдется, потому что по-другому и быть не может… Вы знаете, Инна Викторовна, ведь у Катюши нет отца. Он бросил меня еще до ее рождения и никогда больше не появлялся в нашей жизни. Мы с мамой воспитывали ее вдвоем. Она — это все, что у нас есть. Наше солнышко, наша единственная надежда.

Инна несколько раз поила их чаем, капала в рюмки валокордин и корвалол. Макс и Алексей сбрасывали Иннины звонки — видно, им было не до нее. На протяжении всей этой бесконечной ночи тишина квартиры нарушалась только тиканьем часов на кухне. Старый Тимофей устроился на Катиных пушистых тапочках, стоящих в коридоре, и только изредка тревожно поводил ушами. Уже под утро следующего дня наконец ожил телефон в квартире Долговых. Тамара Евгеньевна вздрогнула и перевела полный отчаяния взгляд на Инну. В ее глазах отчетливо читался страх: а вдруг ЭТО все-таки произошло, и больше нет надежды, и больше некого будет ругать за несделанные уроки, и некому будет дарить волшебные новогодние подарки?!

— Алло! — произнесла Инна совершенно охрипшим голосом. — Я слушаю, говорите!

— Плюшка, привет! — услышала она усталый, но спокойный голос Березина, — Ну, твоя Катька молодчина! Нашлась наша пропажа! У тебя, Иннка, все ученицы агенты британской разведки, что ли? Представляешь, и этой егозе удалось сбежать! — восхищенно сказал он.

Инна быстро нашла кнопку громкой связи и переключила телефон.

— Лешка, ты не тарахти, скажи лучше, Катюша жива? Где она?!

— Жива, жива, и по-моему даже почти здорова! Ее, конечно, сейчас в реанимацию забрали, но судя по тому, что сказал врач, ненадолго. Так что вы давайте, приезжайте сюда, — он быстро продиктовал адрес больницы, — А я вас здесь подожду, так и быть, проведу вас, так сказать, в святая святых пользуясь служебным положением!

…Уже в больнице выяснилось, что Катерину доставил на своей машине какой-то мужичонка, который, в честь окончания дачного сезона, решил перевезти свой простенький небогатый скарб из садового домика на городскую квартиру. Проводив Инну и Тамару Евгеньевну к Катерине, Алексей, вместе с Королевым, отправились на Петровку, в компании Семена Ильича Кривозуба, того самого неожиданного Катькиного спасителя.

На допросе Семен Ильич без перерыва смолил вонючий «Беломор», и даже Березин с Королевым, привыкшие к дымовой завесе, которая неизменно образовывалась под потолком в кабинетах к концу рабочего дня, то и дело открывали окно, и подходили к нему «подышать».

— Дак, а чего я-то? Еду себе, никого не трогаю и вдруг такие страсти-мордасти! — начал он свой рассказ, теребя в руках папиросу. Лицо его выражало крайнюю степень растерянности и испуга, и даже казалось, что реденькие волосенки, прикрывавшие лысину, как будто подрагивали и нервничали. — Девчонка прямо прыгнула мне под колеса! Как затормозить-то успел, — до сих пор удивляюсь. А чего ее в лес-то понесло, а, ребят? Вроде как уже и грибов-то нет, — осторожно поинтересовался Семен Ильич.

— Она не за грибами ходила, — пробормотал Макс, выставляя голову из окна. Холодная морось, которой с утра сочилось набрякшее над городом небо, моментально забралась под воротник рубашки. Он поежился и нырнул обратно в сизое облако.

— Семен Ильич, а вы-то что делали на дороге в такое время? — спросил Березин, в который раз вытряхивая в корзину пепельницу, полную окурков.

— Дак я с дачи ехал. У нас с женой участок есть в Самойлихе — это поселок такой, неподалеку от того места, где я на девчонку наткнулся. Мы с весны и до поздней осени там только и живем. Да и что в Москве этой поганой делать-то? Жара, духота, толкотня. А там у нас и грядочки, и лес рядом, и речка даже есть. Ленка, — это жена моя, — та больше по хозяйству, да на огороде попой вверх, — простите, отдыхает, а я столярничаю. В августе вот сарай достроил, терраску справил. Одна беда, домишко у нас холодный — из досок, без отопления. В прошлые выходные в последний раз вместе съездили, ну, там розы укрыли, кусты обрезали, забрали кое-что по мелочи. У нас ведь в прошлом году несколько дач обокрали. Представляете, мужики, все подчистую вынесли! Бомжи шалили, их здесь полно. Вот мы теперь и вывозим все, что к полу не прикручено. А вчера я снова поехал. Там еще много барахла осталось, — ну там, подушки всякие, одеяла… Говорил я Ленке, что снаряд в одно место два раза не падает, да ей все без толку: забирай, говорит, все до последнего гвоздя, а то как Космачевы — это соседи наши, — без трусов, пардон, останемся! Ну, так вот, приехал я поздно, — три часа в пробке простоял, потом паковался долго, закончил уже к полуночи. Позвонил, значит, Ленке, чтоб не волновалась, и решил на даче переночевать, а уже утречком в Москву. Но часам к трем я, мужики, так закоченел, что зуб на зуб не попадал. Ну, думаю, еще немного, и — со святыми упокой! В таком случае мне бы грамм сто накатить, но ведь с утра за руль. Я, мужики, никогда накануне не пью, мало ли что… — Семен Ильич тяжело вздохнул, словно жалея, что сто грамм оказались под запретом и продолжал, — Оседлал я, значится, своего Гошу…

— Кого, простите? Гошу? — не понял Макс.

— Ну да, Гошу. Это я так свой «Жигуль» называю. Он уже без малого двадцать лет, как верный конь нас везде катает! Что там — на дачу! Были времена, когда мы на нем и в Крым, и на Байкал, и в Карелию ездили! Так что Гоша у нас — член семьи! — от этих спокойных воспоминаний Семен Ильич, как будто, понемногу пришел в себя и даже улыбнулся, подняв на Королева усталые, воспаленные глаза.

— Понятно. Гоша, значит. Продолжайте, пожалуйста.

— А чего продолжать-то? Сел да поехал. Дорога пустая, ехать одно удовольствие, правда, темень такая, что почти ничего не видать, особенно, когда через лес. Да и отъехал я совсем немного, и вдруг, выскакивает кто-то, да прям под колеса! — с видом доброго обиженного спаниеля, Семен Ильич воровато покосился на пепельницу, которую Березин поставил на край своего стола. — Мужики, можно закурю?

— Курите, — разрешил Макс, снова поднимаясь и заранее приоткрывая форточку.