Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина. Страница 53

— Но я сама не пойду на это! — я чувствовала, что уже не могу сдерживаться и перехожу на крик. — Ты же слышал наш разговор! Ты же все слышал!

— Да, слышал, но твои слова ничего не значат для него.

— Также как и для тебя, Дамьян! — мне безумно захотелось, чтобы он верил мне, чтобы никогда не смотрел на меня как на врага. — Все, что я говорила деду, все правда. Я не хочу быть твоим врагом!

Дамьян остановился и неуклюже, как-то грубо, поставил меня на землю, оказавшись у меня за спиной. Его прерывистое, разгоряченное от быстрой ходьбы дыхание снова опалило меня. Невольно я прижала ладонь к шее, растирая, то место, где его дыхание щекотало кожу. Услышав его смешок, я отдернула руку и стиснула у груди ткань плаща. Он же с каким-то злорадным глумлением зашептал мне в ухо:

— Найтингейл… Я верю тебе, и можешь избавить меня от этого умоляющего взгляда. Он тебе не идет. Ты же смелая, безрассудная пташка! Но я хочу, чтобы ты знала — хочешь, не хочешь, а ты мой враг. Ты мой самый заклятый враг, Найтингейл. Самый неумолимый и беспощадный, потому как ты уничтожила, раздавила меня, завладела моим сердцем и выпила всю мою душу без остатка. Ты обнажила мои слабости, вывернула наизнанку все мое существо, оставив меня оголенным и беззащитным. Не проходит и дня, чтобы я не проклинал тебя, потому что мне это не нравится, соловей. Мне не нравится, что кто-то владеет мной. И я не успокоюсь, пока мы не поменяемся ролями. Я охочусь за тобой, мое золотко, и как бы ты ни убегала от меня, как бы ни спасалась, я полностью подчиню тебя, ты будешь умолять о пощаде, я завладею тобой. Ты моя! Моя…

Я стояла ни живая ни мертвая, не чувствуя под ногами твердой земли, не чувствуя бившего по моим щекам колючего ветра. Только одна мысль раненым зверем билась в голове: «Безумен, безумен!». Она пульсировала, застилая пеленой глаза и вселяя слепой ужас. В панике я вырвалась из его хищных объятий и бросилась бежать — бежать со всех ног, не оглядываясь, не разбирая дороги, бежать куда угодно, лишь бы подальше от него. В сердце родился страх, что он бросится за мной, будет преследовать меня, пока не догонит. Но только свистящий ветер гнался за мной попятам. Он подгонял меня, окутывал вихрями, будто, перепутав меня с беззаботным зонтиком, хотел подхватить в свои воздушные лапы, оторвать от земли и умчать вдаль.

Мне казалось, что бежала я долго. Только когда острая боль пронзила бок и запульсировала, мешая движению, я замедлила бег и обернулась — погони не было. Я пошла медленнее, пытаясь восстановить дыхание, ноги не слушались, и я часто спотыкалась. Ветер все-таки сорвал с меня шляпку и разметал волосы. Представив себя: укутанная в плащ, грязная с ног до головы, с лохматыми спутанными волосами и раскрасневшимися щеками, — я истерически рассмеялась. Что скажет тетя Гризельда! Но с каким-то тревожным безразличием я отмахнулась от этой мысли. Сейчас я была настолько вымотана и опустошена, что просто не в состоянии была ни о чем думать. Мне хотелось только одного — зарыться в плед и уснуть.

Слава богу, Сильвер-Белл стоял на самом краю деревни, и мне не пришлось никого пугать своим видом. Надеясь незаметно подняться к себе, я сняла грязные ботинки у двери и засунула их за горшки с геранью, затем на цыпочках прошмыгнула в холл и, стараясь не скрипеть половицами, стала подниматься по лестнице. Вдруг из кухни появилась Фини, неся в руках поднос, уставленный блюдцами с пирожками, сахарницей и чашками. Она напевала песенку, и у нее было прекрасное настроение, что с ней крайне редко случалось по утрам. Я затаилась, перестав дышать и молясь, чтобы она не подняла глаза. Но было уже поздно, Финифет заметила меня, оповестив об этом звоном громыхающего железа, разбитого стекла и душераздирающим возгласом:

— Роби! Ты ли это?! — она прострела ко мне руки, и я могу поклясться, они дрогнули.

Из гостиной послышались оханья и торопливые шаги. Дверь распахнулась, хлопнув об стену и выпустив встревоженную тетушку. Не замечая меня, тетя уставилась на пол, где в живописном беспорядке валялся ее завтрак вперемешку с осколками фарфора. Уже собираясь устроить экономке хорошую трепку, она, однако, обратила внимание, что руки Финифет неестественно вытянуты, а глаза как-то уж слишком усердно косятся в сторону лестницы и при этом рьяно ей подмигивают. Поддавшись беззвучному внушению, тетя Гризельда обратила свой взор на лестницу. В отличие от Фини она не стала устраивать представлений, а только сдержанно кивнула, оглядев мои всклоченные космы и ошметки грязи на плаще.

— Ты совершенно измотана. Иди-ка наверх. Я пока сделаю молоко с медом. А Финифет принесет тебе горячей воды. Смой с себя всю эту грязь, переоденься, а потом мы поговорим.

Я с облегчением отправилась наверх, но тут из-за спины тети появились Сибил и Виолетта. Зная, что утром я встречусь с графом, Летти пришла к нам, чтобы сразу же, как я появлюсь, услышать мой рассказ. При виде меня, она не стесняясь воскликнула:

— Роби, ну ты и кикимора! — она скривила губы, и, не обращая внимания на попытки Сибил остановить ее, весело произнесла. — Тебя что, тащили волоком по земле?

— Можно сказать и так, — произнесла я, нехотя отвечая на ее глупое высказывание. Мне было неприятно, что она так потешилась, увидев мое состояние. Летти рвалась сказать что-то еще, но тетя цыкнула на нее и отправила девушек в гостиную.

Наконец, я поднялась к себе в комнату, где разделась, сбросив грязную одежду в кучу, и устало опустилась в сидячую ванну, с блаженством ощутив, как холод промозглого утра покидает мое тело. В горячую воду Финифет намешала сухой горчицы — это было ее фирменным средством от простуды, — и я хорошо пропарилась, пропитавшись терпким горьковатым запахом. Бессонная ночь и тревоги сегодняшнего утра давали о себе знать — веки отяжелели, и я с трудом заставила себя вылезти из ванны. Засыпая на ходу, я добралась до кровати и провалилась в глубокий, без сновидений, сон.

ГЛАВА 16

Только через пару недель я нашла в себе силы пойти в Китчестер. Дед ждал моего ответа, и нужно было дать его.

Все эти дни я жила как во сне, с чувством полного равнодушия ко всему. Это было состояние опустошенности и выпотрошенности, какое наступает после страшной бури. Моя встреча с Дамьяном оказалась тем разрушительным шквалом, после которого я поняла, что не выдержу натиска и вот-вот погибну, захлебнувшись в нахлынувших на меня переживаниях.

Когда я спокойно обдумала разговор с ним, у меня родилась мысль, с каждым днем перераставшая в уверенность, — что я опять обманута. Обманута воображением, распалённым страстным желанием быть любимой. Я нашла тысячи причин не верить Дамьяну, и столько же — почему он сам мог пойти на такой откровенно-беспринципный шаг. То, что я приняла его слова за чистую монету, лишний раз показало мне, как я наивна. Этот человек жесток и циничен, ему ничего не стоило потешить себя, играя со мной в подобные игры. Тем более я стояла у него на пути, и он мог мстить мне, каждый раз изводя и доводя до панического состояния.

Без зазрения совести Дамьян мог переступить черту, чтобы добиться цели. Знала ли его жестокость границы? Неоднократно я слышала дурное о нем. Я вспомнила о тех людях, чьи дома он и его шайка подожгли, отомстив за себя. И еще десятки подобных рассказов. Мне пришло в голову, что он также спокойно растопчет и меня, если решит, будто я мешаю ему.

Но в то же время, я была уверена, что его тянуло ко мне. Я видела, как он весь словно вспыхивает рядом со мной. Однако какие реальные чувства живут в нем, я не знала. Может быть, я ему действительно нужна, но только как объект для глумления. Ему нравится играть со мной, нравится загонять меня в угол и наблюдать за моими метаниям. Я же страшилась этих игр. До сих пор я не могла разобраться в себе. Он отчаянно пугал меня и также отчаянно притягивал.

В один из дней, когда я отрешенно сидела в саду, погруженная в карусель размышлений, терпение тетушки лопнуло. Она решила сама избавить меня от этой, как она выразилась, могильной апатии, и тем самым вернуть меня обществу, а само общество уберечь от преступных действий в отношении меня.