Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина. Страница 92

Не нужно было говорить ему это, но так долго копившиеся эмоции вырвались наружу, и я ничего не смогла поделать с собой. На мгновение Дамьян затаил дыхание, и я приготовилась к гневному отпору — от него исходила волна едва сдерживаемой ярости, и, зная бешеный характер этого человека, я должна была бы испугаться. Но Дамьяну, не в пример мне, удалось сдержаться.

— Надо же, сколько впечатляющих достоинств ты во мне разглядела! — ехидно пошипел он.

— …Никто, ни один человек, даже твоя собственная мать, не может вызвать в тебе по-настоящему искреннюю любовь! Я вообще сомневаюсь, есть ли…

— Не криви душу, маленькая лицемерка. Ты же знаешь, что есть… — глаза его блестели, их выражения я не могла понять. Целая гамма чувств — страсть, ярость, ирония, лукавство, удовольствие. Удовольствие того рода, которое испытывает кошка, забавляясь с мышью.

— Больше нам не о чем говорить, не так ли? Пока…Я не отступлюсь, Найтингейл! Пойдем, я провожу тебя, в такое позднее время опасно ходить одной, — бесстрастно повторил он мои слова и протянул руку, но я проигнорировала ее, больше боясь прикоснуться к нему.

— Спасибо, справлюсь сама, — по-детски огрызнулась я, чувствуя, что голос все еще дрожит.

Не теряя времени, я проскользнула мимо него и вылетела в коридор. Я вихрем промчалась по лестницам и коридорам и ворвалась в свою комнату. Первым делом я ополоснула лицо ледяной водой, пытаясь смыть горький вкус его поцелуя и унять охвативший меня жар. Вскоре волнение утихло, и хотя руки все еще тряслись, чувствовала я себя уже гораздо спокойнее.

Лежа в постели я никак не могла перестать думать о нем и о том, что случилось.

Этот человек завораживал и притягивал. Сколько бы я ни отвергала своих чувств, пытаясь сохранить хотя бы каплю достоинства, в душе я понимала, что действительно питаю к нему гораздо большее, чем простое проявление дружелюбия. Истина была мучительной, но я не могла больше бежать от нее. Не могла больше лицемерить! Я хотела быть с ним! Хотела — несмотря на то, что знала, какой он. И вот сейчас, когда Дамьян так манил меня за собой, мне предстояло дать ответ на жизненно важный вопрос: добивается он меня или Китчестер? Ответить, конечно, можно было бы, что добивается он и того, и другого, кстати, он и сам не отрицал этого. Но суть была в другом: действительно ли он любил меня? Или — в его сердце был лишь Китчестер! Я должна умерить свой пыл. Я прекрасно сознавала его намерения и должна быть осторожна! Он видел себя соблазнителем; я же считала себя женщиной, которая, даже впав в искушение, не собирается отбросить гордость настолько, чтобы забыть о достоинстве и потерять голову.

Засыпая, мне вдруг пришло в голову, что мой ночной гость так и не появился. И хотя мои мысли были заняты Дамьяном, шелестевшие за дверью шаги я бы услышала. Это навело меня на определенные подозрения…

В течение следующих дней Дамьян как будто преследовал меня. Этого невозможно было избежать. Куда бы я ни направлялась, везде оказывался он. Он смотрел на меня с легкой усмешкой, как бы говоря: «Бесполезно пытаться бежать. Ты же знаешь, что никогда не сможешь от меня скрыться». Иногда на короткое время он уезжал по делам, я радовалась этому и в то же время постоянно бросала взгляд на часы, ожидая его приезда. Атмосфера в доме накалялась. Каждый час, проведенный с ним в доме, казалось, был чреват опасностью. И все же я чувствовала, что живу жизнью вдвое более насыщенной, чем обычно.

Для дневных прогулок я стала выбирать такое время, когда была точно уверена, что Дамьян работает в теплицах или же уехал. Я твердо решила разобраться со своими мыслями. А делать это лучше в одиночестве, а не под прицелом пронзительных, всепонимающих глаз.

Погода в эти дни была унылая, как и мое настроение. Холодный дождь начинал лить с утра, радуя нас лишь короткими перерывами. Небо нависло так низко, что чудилось, будто деревья своими разлапистыми верхушками рвут тучи, закрывшие рассеянный диск солнца. Целыми днями стоял плотный туман, и лишь яркие цветы: мальвы у дороги, вдовушки — среди полей и розы в саду — радужными пятнами выделялись в туманной серости.

В один из дней, когда дождь на время утих, дав небольшую передышку своему усердию, я была в своей комнате. Беспокойные мысли заполняли голову. За окнами свистел ветер. Я прижала нос к стеклу и, стараясь отвлечься, разглядывала очертания конюшни, но видела лишь, как в тумане мерцает желтый фонарь над входом. «Могу ли я верить Дамьяну?» — вновь и вновь задавала вопрос. Как сочетать холодный расчет с огнем в его глазах, когда он говорил о своих чувствах ко мне? Здравая сторона моей натуры, возмущалась, и заявляла, что этот огонь предназначался вовсе не мне — а Китчестеру! Но как же хотелось верить…

Комната давила на меня, хотелось подставить лицо холодному, пронизывающему ветру. Не могу больше оставаться тут! Выйдя из замка, я пересекла сад и пошла к крепостной стене туда, где высилась одна из сторожевых башен. Мне нравилось забираться на самый верх и, остановившись у края зубчатого парапета, обиталища вечно пребывавших на страже воронов и летучих мышей, осматривать окрестности.

Направляясь по дорожке между домами, я вдруг ясно ощутила, что за мной кто-то идет. Иногда слышалось поскрипывание гальки под чьими-то ногами. Я обернулась, но так как кругом были дома и заборчики, за которые можно без труда спрятаться, я никого не увидела. Мне стало не по себе. Глупости! Это какой-нибудь здешний житель. Но обычно они приветствовали меня, а не шли бессловесно за мной. И все же я ускорила шаг.

Недалеко от конюшни бегали дети, играя в прятки. Туман располагал к игре. Они визжали от восторга, когда водивший проходил совсем рядом с тем, кто прятался, ничего не заметив в тумане. Мелькнули рыжие патлы Леми Стоуна. Он помахал мне, окликнув как «леди Найтингейл», и, подбоченясь, хвастливо оглядел друзей.

Через пару минут я подошла к башне. Стоя у входа, я прислушалась. Но никаких шагов или подозрительных звуков не наблюдалось. Опять я фантазирую. Я стала слишком трусливой, шутливо пристыдила я себя. Наверх вела винтовая лестница с веревочными перилами. Из всех башен — эта была самая сохранившаяся. Деревянный настил здесь еще держался, а не грозился провалиться от одного лишь дуновения ветра. Внизу в стены были вбиты крюки, полностью проржавевшие от времени, и можно было представить, как когда-то здесь висело оружие. Винтовая лестница вела на самый верх, под крышей она сужалась, и крутой подъем выводил на площадку. А сбоку от подъема находилась каморка, куда прятались стражники в непогоду. Она была очень низкой, и, осматривая ее впервые, мне приходилось нагибать голову.

Я поднималась, слушая завывания ветра. Вспомнилось, как дед, когда мы пришли сюда первый раз, рассказывал историю о благочестивой жене графа, которая, согрешив с любовником, не выдержала тяжести греха и бросилась вниз с башни. Только старик, рассказывая, все время путался и никак не мог решить — то ли жена сама спрыгнула, то ли ее сбросил оскорбленный муж; и случилось ли это здесь или в какой другой башне… За давностью лет такие мелочи забываются.

Лестницы были очень крутыми, и на полпути я остановилась, чтобы перевести дыхание. Странно, что жена графа не осталась бродить по замку в качестве таинственной «белой леди», третировавшей последующие поколения Китчестеров своим жалостливым видом, как обычно бывает в старинных легендах. Хотя она прекрасно подходила на эту роль. И все же, по словам деда, после наступления темноты никто не поднимается на сторожевые башни, и даже стараются не ходить мимо них. Мало ли, что может привидеться! Может быть, ни одна бедная женушка распрощалась со своей бренной жизнью, падая с древних стен.

Как бы то ни было, сейчас стоял день, а не ночь. Но всё же, меня охватил какой-то суеверный трепет. Я представила, как измученная отчаянием женщина поднималась по этим крутым лестницам, держа в руках хрупкую свечу, и метущийся танец огонька разбрасывал по стенам зловещие, алчущие душевных тревог тени. Захваченная этой мрачной картиной, мне вдруг почудилось, что я слышу звук ее шагов на ступеньках, тихое поскрипывание досок под ногами. Мне даже показалось, будто внизу кто-то есть…