Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 113

- Но ты ведь за этим и отдал его мне, - вздернул бровь Завадский.

- Разумеется, - кивнул головой Раневский. – Твоя супруга писала о какой-то записке, которую отправила тебе в предыдущих письмах.

- Да, записка была, - отозвался Андрей. – Она явно написана рукой Софи, но признаться честно, я не понял ее содержания.

- Можно мне взглянуть? – попросил Александр.

Завадский поднялся из-за стола и вернулся со стопкой писем, перебирая их, он нашел нужное, и вытащил из конверта, довольно помятый лист бумаги, на котором не ровным почерком рукой Софьи была написана всего одна фраза: «Более всего на свете мне бы хотелось сказать вам, как я вас ненавижу, но я не могу».

- Надин написала, что нашла эту записку в своей бывшей спальне в Марьяшино, когда вместе с родителями поехала в усадьбу, дабы поддержать маменьку, опасаясь за ее здоровье, - тихо заговорил Андрей. – Это значит, что Софи была там. А еще Наденька писала, что из гардеробной пропали ее старые платья и еще много чего из одежды.

- Чартинский! – сжал в кулак пальцы Раневский. – Видит Бог это он. Но каким образом? Как ему удалось? Женщина не безделушка, ее в обозе не спрячешь!

Андрей пожал плечами:

- Может статься так, что и Чартинский и Софья… - не договорил Андрей.

Оба умолкли, вспоминая жуткие картины, что являли собой окоченелые, раздетые донага своими же товарищами, трупы французов на всем пути отступления когда-то великой армии Bonaparte. Могла ли хрупкая женщина выжить в голодающей армии французов, отступающей в беспорядочной поспешности?

- Я не знаю, что думать о том, - вздохнул Раневский. – Каким образом эта записка оказалась в Марьяшино? Когда она была написана до или после пожара? У меня множество вопросов и ни одного ответа на них.

- Признаться, я и сам думал о том, что она погибла при пожаре, - сознался Андрей.

- Отчего тогда обвинил меня в том, что я не собираюсь ее искать? - грустно улыбнулся Раневский.

- Прости, я был взбешен, когда до меня дошли все эти слухи о тебе и madame Домбровской. Ты ведь знаешь, как я относился к Софи. Отчего ты не отправил Мари обратно?

Раневский кивнул головой, принимая его извинения.

- Надобно было связать ее, засунуть в возок и приказать вознице не останавливаться до самой границы, - усмехнулся Александр. – Признаться, я не смог. И потом эта простуда, что свалила меня, она ухаживала за мной все это время, в эскадроне прознали о том… А после случилась та ночь, одна единственная… Видит Бог, я не люблю ее, но и оставить не могу. Боюсь, что ее упрямства хватит на то, чтобы последовать за мной и далее…

Оба умолкли, испытывая неловкость от прозвучавших признаний. По всему выходило, что Раневский все-таки оправдывался, а, значит, чувствовал за собой вину. Разговор сей сделался неприятен для обоих.

- Я, пойду, пожалуй, - поднялся из-за стола Александр, так и не притронувшись к завтраку.

- Ступай, - поднялся вслед Андрей, дабы проводить нежданного гостя.

- Что собираешься предпринять? – поинтересовался Завадский скорее из вежливости, нежели из желания действительно знать.

- Еще не решил, - уклончиво ответил Раневский, остановившись в дверях.

Вернувшись в Гроткау, Александр не поехал сразу на квартиру. Он долго петлял по узким улочкам, пытаясь найти решение, что устроило бы все стороны. Первое, что приходило ему на ум – это после выступления армии оставить Мари денег с тем расчетом, чтобы ей хватило их для того вернуться в Россию и письмо с просьбой уехать. Но все это попахивало элементарной трусостью. Забота, которой она окружила его, переживания о его самочувствии, милые домашние посиделки по вечерам, попытки создать все то, что зовется домашним уютом, будто затягивали удавку на его шее, опутывали его паутиной, и чем долее длились эти странные для него отношения, тем сильнее его опутывала эта липкая паутина. Чем более он противился всему этому, тем настойчивее становились попытки madame Домбровской привязать его к себе.

Она не высказывала вслух свои обиды и претензии, но взгляды, которые она кидала на Раневского всякий раз, когда он заговаривал о том, что военные действия скоро возобновятся и ей, Мари, не место в военном лагере, были красноречивее всяких слов. Всякий раз он чувствовал себя виноватым и умолкал, так и не закончив высказывать ей все свои аргументы. Неподъемной тяжестью лежал на душе груз вины и ответственности. «Отныне в глазах света я – падшая женщина. Ежели вы человек чести, коим я вас считаю, ваше имя станет мне защитою», - всякий раз звучало в его мыслях, едва он пытался возобновить разговор с Мари на эту тему.

«Нет, не смогу», - вздохнул Раневский, разворачивая жеребца по направлению к их временному пристанищу. О как не хотелось ему переступать порог этой уютной и опрятной квартики, где, казалось, сами стены душат его.

- Alexandre, - всплеснула руками Мари, едва он показался на пороге гостиной, - но что за нужда была выезжать в такую рань, да еще по такой погоде?

Мария принялась вытирать его мокрое лицо своим платком, но Раневский перехватил ее запястье и отвел ее руку.

- Не надобно, madame. Не надобно, - повторил он.

И вновь на ее лице проступило выражение обиды. Полная нижняя губа ее чуть дрожала, глаза заблестели, предвещая близкие слезы. Повернувшись на каблуках, так что громко звякнули шпоры, Раневский быстрым шагом вышел, но все же услышал тихие рыдания за спиной. «Ах! Право, когда же это закончится?» - злился он, кидая в раздражении на стол перчатки.

Вот и новая ссора и вновь чувство вины гложет его и не дает покоя. Раневский знал, что вечером пойдет к ней и вновь будет просить прощения за свою резкость, и предложит пойти гулять, а после его раздражение будет только расти, и они снова поссорятся и так по кругу, словно тугая пружина сжимается с каждым новым витком, но всему есть предел, и он когда-то наступит, и сжатая до отказа пружина выстрелит, и Бог его знает, чем закончится все это.

- Тимофей, бренди! – окликнул он денщика, не прекращая метаться по комнате и натыкаясь на мебель в крошечном кабинетике.

Выпив две рюмки, Александр отодвинул графин, устроился в кресле и вновь вернулся мыслями к разговору с Андреем. Не давала покоя эта странная записка, найденная Надин. Софья не могла побывать в Марьяшино до пожара во флигеле, а это значило только одно, что прав был Мишель, когда утверждал, что сестры не было в комнате, когда он пришел в себя. Всему было только одно объяснение: Софья действительно попала в руки Адама, но вот куда делись они после… Об этом Раневскому думать было тяжело, потому как его воображение рисовало ему картины, одну страшнее другой.

В двери робко постучали.

- Оставьте меня, madame, - думая, что это Мари, нелюбезно отозвался Раневский.

- Барин, там к вам Морозов явились, - заглянул в двери Тимошка.

- Проси, - бросил Александр, поднимаясь с кресла и одергивая колет.

В последнее время Сашко не часто бывал у него, у Раневского даже возникло ощущение, что Морозов сторонится его.

- Bonjour, Александр Сергеевич, - входя в комнату, склонился в легком поклоне Сашко. – Мне передали, что вы желали видеть меня.

- Bonjour, - отозвался Раневский, знаком приказав Тимофею подать еще одну рюмку. – Разговор у меня к вам, Александр Афанасьевич, имеется, - усмехнулся он. – Да вы присаживайтесь, - указал он рукой на кресло, в котором сидел сам, до того как пришел Сашко.

До сего дня Раневский никогда не выкал в общении с ним и потому столь резкая перемена Сашко насторожила. Присев в кресло, он выжидающе уставился на своего опекуна немигающим взглядом темных почти черных глаз.

- Слышал я, Александр Афанасьевич, нашлись у вас в столице родственники, - дождавшись, когда Тимофей поставит на стол еще одну рюмку и исчезнет за дверью, продолжил начатый разговор Раневский.

- Все верно, - отозвался Морозов, не спуская внимательного взгляда со своего vis-а-vis и гадая, к чему Раневский начал все эти расспросы.

- Ну, так удовлетворите мое любопытство, - подвигая ему рюмку и усаживаясь на небольшой диванчик напротив, попросил он.