Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 128

Но время шло, и воспоминания уже не причиняли той острой боли, как то было в первые дни после встречи с князем Чартинским. Жизнь во Франции, в тихом поместье, для Софьи стала куда более настоящей, чем та, что осталась лишь в ее воспоминаниях. Порою ей казалось, что все, что было прежде – это всего лишь сон, потому как не могла человеческая судьба меняться столь прихотливо и причудливо, случись то с кем-то из ее знакомых, она бы первая засомневалась в правдивости подобной истории.

С течением времени стерлись из памяти тяготы и невзгоды долгого вынужденного путешествия из России в Париж, все реже на ум приходили мысли о временности ее нынешнего существования. Когда же в редкие минуты безмятежного покоя ей случалось оставаться наедине со своими думами, Софья часто терзалась угрызениями совести от того, что так легко приняла свою нынешнюю жизнь. Любой, глядя со стороны на внешнюю сторону ее отношений с князем Чартинским, решил бы, что перед ним обыкновенная супружеская чета. Никому и в голову бы не пришло, что Адам похитил ее из собственного дома, и все потому, что она с самого первого дня смолчала, ничем не выдала истинного положения дел, все глубже увязая в той лжи, что окружала ее со всех сторон. Невозможно было сказать, что жизнь ее была совершенно безмятежной, но и душевных терзаний, как того следовало ожидать в ее положении, она не испытывала. Адам с самого первого дня старался окружить ее вниманием, порою столь навязчивым, что хотелось взвыть от такой всеобъемлющей заботы, когда казалось, что и шага невозможно ступить без его ведома. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что Чартинский мягкий и добросердечный человек, нежно и трогательно заботящийся о благополучии любимой жены, впрочем, в обществе его таковым и считали, лишь немногим, и в том числе, его домашним, была известна его истинная йgoпste nature (эгоистичная натура), вспыльчивый и злопамятный нрав. Однако Софи довольно быстро поняла, до какого предела распространяется ее власть над ним, и как далеко она может зайти в своих капризах и попытках досадить ему. Адам покорно сносил мелочные придирки и обиды, поскольку чувство вины, умело подогреваемое в нем Софи, часто вынуждало его идти на уступки, но и Софья никогда не переходила ту незримую черту в их отношениях, за которой его терпение заканчивалось. Она остро чувствовала эту самую тонкую грань и за время, проведенное с ним, научилась по тону его голоса, взгляду понимать насколько близко она приблизилась к тому, чтобы напускное спокойствие сменилось моментальным взрывом ярости, который не сулил ей ничего хорошего. В такие моменты Адам был опасен, обуздать свою ярость стоило ему немалых усилий, и риск попасть, что называется, под горячую руку, был слишком велик.

Чартинский часто заходил в детскую. Малышам исполнилось по полгода, и почти каждый день в их развитии происходило что-то новое, что возбуждало в Адаме немалое любопытство. Сходство мальчиков с Раневским для Софьи было совершенно очевидным: пронзительно синие глаза, в точности как у их отца, светлые мягкие кудри, завивающиеся в кольца. Княгиня Луиза была убеждена что Анжей и Михал походят на мать, о чем частенько рассуждала вслух. Только всякий раз, когда Софья замечала внимательный взгляд Чартинского, обращенный к ее сыновьям, у нее тревожно сжималось сердце. Страх от того, что истина рано или поздно выплывет наружу и откроется ее обман, рос в ее сознании, становясь неотвязным спутником дней и зачастую бессонных ночей. Сколько раз она не могла заснуть, пытаясь представить себе собственное будущее и будущее ее мальчиков. Сколько раз она думала о том, что станется с нею, коли Адам поймет, что она обманула его.

Нынешнее декабрьское утро вновь выдалось довольно хмурым, но в отличие от предыдущих дней, пусть пасмурных, но все же безветренных и тихих, было довольно морозно и ветрено. Ветер раскачивал оголенные ветви деревьев в небольшом парке, завывал в каминных трубах, бросался пригоршнями мелкого колючего снега в стекла. Запахнув поплотнее алый салоп на лисьем меху, Софья вышла на крыльцо. Наклонив голову, дабы снег не попадал ей в лицо, она спустилась по ступеням и ступила на аллею, ведущую вглубь парка вкруг замерзшего фонтана. Адам нагнал ее уже в парке, и, подстроившись под ее неспешный шаг, зашагал рядом.

- Что за блажь гулять в подобное ненастье, - тихо проворчал он, отворачиваясь от порывов холодного ветра.

- Вы вольны вернуться, я не просила вас идти со мной, - в тон ему сварливо ответила Софи.

Хотя и ей не по душе была подобная погода, она скорее бы откусила себе язык, чем признала, что Чартинский прав, и ее желание, во что бы то ни стало совершить прогулку по парку, всего лишь ребяческая попытка пойти наперекор его просьбе остаться дома.

- Упрямица, - тихо отозвался Чартинский. – Вы нарочно делаете все наперекор моему мнению и просьбам, Софи? – остановился он, закрывая ее своей спиной от ветра.

- Я привыкла гулять по утрам, - упрямо поджала губы Софи, - и не собираюсь отказываться от своих привычек вам в угоду.

Легкая ироничная улыбка скользнула по губам князя:

- Ежели бы тогда в Петербурге я знал, какой у вас строптивый нрав, ma chйrie…

- Что тогда? – вскинулась Софья, перебив его. – Позволили бы Зелинскому придушить меня как цыпленка в горящем флигеле?

Адам, подавив тяжелый вздох, опустил глаза:

- Даже не смотря на ваш несносный характер, Софи, вы единственная женщина, в присутствии которой мое сердце бьется, - беря ее под руку, ответил он. – Вы замерзли! - ощутив дрожь ее пальцев в своей ладони, покачал он головой.

Выдернув свою ладонь из его руки, Софья поспешно спрятала руки в муфту.

- Зачем вы вышли вслед за мной, Адам? – повернувшись спиной к дому, зашагала она по аллее вглубь парка. – Вам вовсе ни к чему было идти за мной.

- И лишить себя тем самым возможности побыть с вами наедине? - догнал ее Чартинский. – Мне хотелось поговорить с вами, - продолжил Адам, немало не смутившись ее молчанию в ответ.

- О чем? – вздохнула Софья, всем своим видом демонстрируя нежелание говорить о чем бы то ни было.

- С некоторых пор я стал замечать, что вы чем-то напуганы, София, - отозвался князь.

- Вам показалось, Адам, - побелевшими губами выдавила Софья, ощущая, как похолодело и замерло сердце.

- Вас тревожат слухи о приближении русской армии? – продолжил он свои расспросы.

Не дождавшись ее ответа, он продолжил:

- Вас страшит встреча с Раневским! Ведь верно? Не представляете, как будете объясняться с ним?

- Отчего я должна опасаться встретиться со своим супругом? – резко становилась Софья, так, что Адам едва не налетел на нее. - Я всем сердцем жажду этой встречи, - запальчиво произнесла она, выдав свои самые сокровенные мысли.

- Вас не пугает, как он воспримет появление на свет близнецов? – тихо поинтересовался Адам, не спуская глаз с ее раскрасневшегося на морозе лица.

Софья поспешно опустила ресницы, скрывая от него отчаянный страх, что ледяными тисками сжал сердце. Казалось, что зимний холод пронизал ее насквозь, что кровь ее загустела и все медленнее и медленнее бежит по жилам, сердце замедлило свой ритм и даже тело ее стало вдруг непослушным, будто деревянным. О, как ей знаком был этот тихий вкрадчивый тон – предвестник бешеного взрыва ярости, но будто какой-то чертенок, сидящий внутри, продолжал подталкивать ее к тому пределу, за которым ей уже невозможно будет справиться с его гневом и злостью. С деланным равнодушием она чуть пожала плечами:

- Мне нечего опасаться, Адам.

Слова о том, что Андрей и Михаил дети Раневского буквально вертелись на кончике языка, но Софья промолчала, отвела глаза и продолжила свой путь. Ей давно уже казалось, что Чартинский догадывается об отцовстве Александра, но самой произнести вслух то, не хватило смелости. «Не буди лихо, пока оно тихо!» - вздохнула она. Она не лукавила, когда говорила, что надеется на то, что Господь не оставил ее супруга своей милостью, что сохранил ему жизнь, ведь всякий раз опускаясь вечером на колени для вечерней молитвы, она истово просила о том, как и о долгожданной встрече. Но в то же время, Адам, предполагая, что она опасается того, как Раневский воспримет появление на свет близнецов, был не так уж далек от истины.