Символ любви - Д'Алессандро Джеки. Страница 4
— Ты будешь жить, — прошептала Хейли. — Кто бы ты ни был, клянусь, ты встанешь на ноги и вернешься к своим близким.
Она отложила в сторону полотенце и внимательно посмотрела на своего пациента. Белая повязка на его лбу представляла разительный контраст с волосами цвета воронова крыла. Царапины и синяки не могли скрыть красоты этого лица. Отросшая за неделю бородка бросала на лицо незнакомца таинственные тени. Однако Хейли не сомневалась: этот мужчина был совершенно неотразим, когда улыбался. В сотый, наверное, раз она задалась вопросом: какого цвета глаза прячутся за веером черных ресниц? Даже в самых смелых мечтаниях Хейли не могла бы вообразить столь привлекательного мужчину. Она опять намочила полотенце и осторожно провела им по шее и плечу раненого. Широкую грудь покрывали завитки черных волос, и Хейли то и дело к ним прикасалась, когда накладывала повязки. Окинув незнакомца взглядом, девушка покраснела — она вспомнила, как он выглядел обнаженным. В ту ночь, когда они привезли незнакомца в свой дом, Хейли с помощью Гримзли и Уинстона сняла с него остатки одежды. Анатомия мужчины была знакома ей. Она ведь вырастила двоих младших братьев — ужасных проказников, обожавших купаться в озере в чем мать родила. Но между мальчишками и мужчиной, лежавшим на широкой отцовской кровати, была огромная разница. После этой первой ночи Уинстон и Гримзли взяли на себя обязанность обтирать незнакомца губкой, но Хейли постоянно вспоминала его обнаженное тело. Даже покрытый царапинами и синяками, он был прекрасен, точно греческий бог. Хейли вздохнула и переменила повязку на плече раненого. Что толку размышлять о красоте незнакомца. Такие, как он, не для нее. Его родственники, конечно же, страшно беспокоятся за него. Может быть, он даже женат, хотя кольца на пальце у него нет. Хейли мысленно покачала головой. Три года прошли с тех пор, как она испытала… некоторое волнение из-за мужчины. Но не следует тешиться мечтами, она ведь давным-давно знает: желать того, что недоступно, — пустое занятие. Дверь отворилась, и появилась Памела с подносом. Под бдительным оком сестры Хейли уселась на диванчик и принялась за еду. Расправившись с мясным пирогом, она выпила чаю и вздохнула с облегчением. И вдруг с беспокойством спросила:
— Как дети? Памела улыбнулась.
— Все в порядке. Они неугомонные и шумные, но с ними все в порядке.
— Неугомонные и шумные? — удивилась Хейли.
— Да нет, пожалуй, не очень, — со смехом отозвалась Памела. — Вчерашний пикник сильно утомил их, слава Богу. Наверное, завтра я устрою еще один.
Сердце Хейли наполнилось нежностью. Неукротимая энергия братьев и сестер казалась просто невероятной.
— Превосходная мысль, Памела. Пикник, конечно же, в твоих интересах.
— Да, пожалуй. Не хочешь присоединиться к нам? Свежий воздух пойдет тебе на пользу.
Хейли покачала головой.
— Пока что мой долг — находиться здесь. — Она взглянула на раненого. — Посмотри на него, Памела. Он такой большой и сильный — и при этом такой беспомощный. У меня просто сердце разрывается, когда я смотрю на него. Он совсем неподвижный. Как мертвый. Так же лежал папа, когда… — Хейли умолкла; на глаза ее навернулись слезы.
Памела схватила сестру за руки.
— Ах, Хейли… это, наверное, ужасно тяжело для тебя, но ты делаешь все, что в человеческих силах. То же самое ты делала для мамы и папы.
— Мама и папа умерли, — прошептала Хейли, устыдившись своих слез.
— Но ведь это случилось не из-за тебя, — сказала Памела. — То была Божья воля, так что никто не виноват.
Хейли утерла слезы и пробормотала:
— Я не хочу, чтобы он умер…
Памела опустилась на колени и обняла сестру.
— Конечно, мы все хотим, чтобы он поправился. Но его жизнь в руках Божьих. А пока нельзя допустить, чтобы ты сама заболела. Ты нам тоже нужна.
Хейли наконец удалось взять себя в руки, и она попыталась улыбнуться.
— Как только ему полегчает…
— Я понимаю, — кивнула Памела. — И полагаю, что тебе удастся спасти этого человека. Но нам всем тебя очень не хватает. К тому же Эндрю и Натан постоянно ссорятся. И мне кажется, что я вот-вот сойду с ума… Очень трудно постоянно находиться рядом с подслеповатым Гримзли, сквернословом Уинстоном, глуховатой тетей Оливией и старым ворчуном Пьером. Не хочу тебя огорчать, но боюсь, что они вот-вот рассорятся.
. Хейли невольно рассмеялась и, с улыбкой глядя на сестру, сказала:
— Нужно просто говорить Пьеру, что все им приготовленное божественно. И не следует подпускать к нему кошку. Что же касается Уинстона…
— Ах, Боже мой! — воскликнула Памела, хлопнув себя по лбу. — Чуть не забыла. Ты не поверишь, что он сделал сегодня!..
— Что именно? — с тревогой спросила Хейли.
— Ну… мы помогали тете Оливии, а собаки опрокинули корыто со стиркой, и мальчики и Келли затеяли драку. К несчастью, в этот момент пришел викарий.
— Только не говори, что дверь ему открыл Уинстон!
— Увы, дверь открыл Уинстон. А викарий… он замертво свалился у порога. Потому что Уинстон его… поприветствовал.
— Господи… — Хейли изо всех сил старалась не расхохотаться, но все же ей это не удалось.
— Викарию, чтобы прийти в себя, понадобилось выпить два стакана лучшего папиного бренди.
— Нужно давать Уинстону такие задания, чтобы он находился подальше от дома, — сказала Хейли; плечи ее все еще сотрясались от смеха. У Уинстона такой славный характер… Конечно, он любит сквернословить, но у старого моряка доброе сердце. — Дай ему очередное задание. Пусть починит крышу на курятнике.
— Но он бранит кур…
— Возможно. Но, судя по всему, они не обижаются. Да… А насчет пикника — это замечательная мысль. Дети набегаются и устанут.
— О… это мое самое заветное желание, — рассмеялась Памела.
Хейли некоторое время молча разглядывала сестру. Блестящие локоны цвета черного дерева обрамляли лицо, отмеченное изящной красотой. Невероятно длинные ресницы и темно-синие глаза… А цвет лица заставил бы устыдиться даже июньские розы. Памела была скромной, добросердечной и отзывчивой. Хейли считала, что более милой девушки нет во всем Холстеде. Памела уже приглянулась нескольким молодым людям. Хейли твердо решила: сестра должна испытать все приятные волнения, связанные с ухаживаниями, и она должна хорошо одеваться, чего бы это ни стоило. Много раз ей хотелось поделиться с Памелой своей тайной, но Хейли понимала: если сестра заподозрит, что семья . нуждается в деньгах, она не позволит покупать ей наряды.
Хейли улыбнулась.
— Ты замечательно управляешься с детьми, Памела. У тебя будет хорошая практика, прежде чем ты обзаведешься собственной семьей.
На щеках Памелы расцвел яркий румянец. В смущении откашлявшись, она направилась к двери.
— Хейли, может, тебе еще что-нибудь нужно?
— Нет, спасибо. Отдохни, увидимся утром. Внимательно посмотрев на раненого, Хейли положила руку ему на лоб и с облегчением вздохнула — лоб был уже не такой горячий. Может, жар наконец-то спадет?
Час спустя она поняла, что не может бороться со сном. Устроившись на диванчике, на котором спала всю неделю, Хейли закрыла глаза.
«Проснется ли когда-нибудь прекрасный незнакомец?» — подумала она, погружаясь в сон.
Глава 3
Стивен медленно приходил в себя. Теперь он чувствовал ужасную боль во всем теле. Наконец ему удалось открыть глаза. Стивен попытался повернуть голову, но даже от такого движения в висках немилосердно застучало. «О Господи, сколько же я выпил? Как ужасно болит голова». Теперь Стивен понял, что лежит в совершенно незнакомой комнате. Но где же он? И как здесь оказался? За каминной решеткой пылало пламя. Неподалеку от кровати стоял письменный стол, а у стены — огромный гардероб. Выцветшие полосатые обои. Тяжелые бордовые занавеси. Два кресла с высокими спинками. И еще — небольшой диванчик и спящая на нем женщина. Как ни странно, эта женщина показалась ему знакомой. У нее было прелестное личико, обрамленное блестящими каштановыми локонами. Ее длинные черные ресницы отбрасывали на щеки полукружия теней. Интересно, какого цвета глаза прячутся за этими ресницами? Потом он стал рассматривать губы спящей женщины. У нее были чудесные розовые губки — такие просто созданы для поцелуев. Целовал ли он их когда-нибудь? Нет, иначе бы он помнил вкус этих губ. Но тогда почему же она кажется ему такой знакомой? Стивен задумался, но в висках у него снова застучало, и он невольно застонал.