Коробка в форме сердца - Кинг Джозеф Хиллстром "Хилл Джо". Страница 16

До Анны и «мустанга» он записал новый сольный альбом и объездил две дюжины стран, отыграл более ста концертов. Но только во время ремонта машины он, впервые после ухода Шеннон, почувствовал, что занимается полезным делом, делает настоящую работу, в истинном смысле этого слова. Почему восстановление старой машины кажется Джуду честным трудом, а не дорогостоящим хобби богача, ему и самому было не очень понятно.

Вдруг его пронзило желание уехать. Сесть в машину и нажать на газ. Главное – увидеть ферму в зеркало заднего вида, а что впереди – неважно.

Эта потребность была столь сильной, столь острой – уехать, уехать немедленно! – что у него заломило зубы. Ему не нравилось бежать. Броситься в машину и сбежать – не выход, а паника. Затем в голову пришла другая мысль, неприятная, но весьма убедительная: им управляют. Это покойный старик хочет, чтобы он бежал. Это он пытается заставить его уехать – зачем? Джуд не представлял. На дворе послышался лай – собаки дружно провожали проезжающий по трассе автомобиль.

В любом случае он никуда не поедет, не поговорив сначала с Джорджией. И если уж он действительно решит уносить ноги, надо хотя бы одеться. И все же мгновение спустя он оказался за рулем «мустанга». Джуд любил думать, сидя за рулем. Лучше всего голова у него работала именно здесь, причем радио желательно включить.

Он сидел в темном гараже с земляным полом, приоткрыв окно, и ему казалось, что если рядом с ним призрак, то это Анна, а не сердитая душа ее отчима. Она была рядом, на заднем сиденье. Разумеется, они занимались здесь любовью.

Он пошел домой за пивом, а когда вернулся, она ждала его в «мустанге» в одних сапогах. Открытые банки пива упали на землю и остались валяться в пенистой луже. В тот момент для него не было ничего важнее, чем ее крепкая двадцатишестилетняя плоть, ее молодой пот, ее смех и ее зубы у него на шее.

Джуд сидел в холодном сумраке, откинувшись на сиденье из белой кожи. Впервые за день он почувствовал усталость. Руки налились тяжестью, а голые ноги онемели от холода. Ключ висел в замке зажигания, и он повернул его, чтобы включить печку.

Джуд уже не помнил, что он делает в машине, но теперь ему трудно было даже пошевелиться, а выйти из машины и вовсе не представлялось возможным. Снова расшумелись собаки. Их тревожный пронзительный лай доносился откуда-то издалека, он едва его различал. Джуд включил радио и с облегчением ощутил, что теперь собак не слышно. Джон Леннон пел «I Am the Walrus». Из печки с шумом вырвался теплый воздух, обдувая голые ноги Джуда, и он сначала зябко поежился, а потом расслабился и откинулся на подголовник. Бас-гитара Пола Маккартни уплывала, заглушаемая рокотом двигателя, что было странно – ведь он не заводил машину, только подключил аккумулятор. За «битлами» пустили длинный рекламный блок. Некто Лью из салона «Империал авто» бубнил: «Больше никто вам не предложит того, что предлагаем мы. Наши цены такие низкие, что конкуренты и рядом не стояли. Живые стоят на краю. Мертвые тянут живых вниз. Садись за руль и прокатись по ночной дороге. Мы поедем вместе. Мы споем вместе. Ты не захочешь, чтобы наша поездка кончалась. Она не закончится».

Реклама наскучила Джуду. Он нашел в себе силы переключиться на другой канал и услышал одну из своих песен с первого сингла – громовая имитация «Эй-Си Ди-Си» под названием «Души на продажу». Казалось, будто вокруг машины в темном гараже собираются призрачные силуэты и извиваются языки ядовитого тумана. Джуд зажмурился и стал слушать далекий звук собственного голоса.

Дороже серебра, дороже злата, Дорога тебе моя душа. Я хотел бы жить, как Бог велит нам, Но как бутылка пива хороша!

Джуд хмыкнул. Продавать души – это еще полбеды, настоящие проблемы у тех, кто их покупает. В следующий раз надо будет оговорить условия возврата товара. Он засмеялся и приоткрыл глаза. Покойник Крэддок сидел рядом, в пассажирском кресле. Он улыбнулся Джуду – очевидно, чтобы показать кривые гнилые зубы и черный язык. От него несло смертью, а еще – выхлопными газами. Глаза его скрывала все та же странная подвижная пелена черных штрихов.

– Товар возврату и обмену не подлежит, – сказал ему Джуд.

Старик кивнул сочувственно, и Джуд снова опустил веки. Где-то далеко, в миле от гаража, кто-то надрывно звал его по имени.

– Джуд! Ответь мне, Дж…

Но он не желал, чтобы его беспокоили. Он хотел спать и чтобы его оставили в покое. Он откинул спинку сиденья. Он сложил руки на груди. Он сделал глубокий вдох.

Он только заснул, когда Джорджия схватила его за руку, выволокла из машины и стащила на землю. Ее голос доносился до него обрывками:

– …поднимайся, уходи отсюда, Джуд, черт, ну же…

– … не умирай, не умирай, не…

– …аааалуйста, пожалуйста…

– …открывай же глаза, ты…

Джуд открыл глаза, резко подскочил и тут же сильно закашлялся. Дверь гаража была поднята, и внутрь лилось солнце искристые хрустальные лучи, которые казались твердыми и острыми. Свет ударил его по глазам, он заморгал, не переставая кашлять. Потом наконец сумел вдохнуть холодного воздуха, открыл рот, чтобы сказать что-нибудь и дать понять Джорджии, что с ним все в порядке, но горло наполнилось желчью. Он перевернулся на четвереньки, и его вырвало на землю. Джорджия держала его за плечи, согнувшись над ним, пока его выворачивало.

Джуда мутило. Почва уходила из-под ног. Стоило глянуть из ворот гаража наружу, как мир начинал вращаться, будто рисунок на боку вазы, что стоит на токарном станке. Дом, двор, дорога, небо раз за разом проносились мимо, и снова поднималась мутная волна морской болезни, и Джуда снова рвало.

Он цеплялся за землю и ждал, когда мир перестанет вращаться. Хотя, конечно, вращаться он никогда не перестанет. Это первое, что понимаешь, когда ты обкурился, пьян или нездоров: мир никогда не останавливается, и только здоровый мозг в состоянии блокировать его невыносимое кружение. Джуд сплюнул, утер губы. Мышцы живота болели и горели, будто он только что сделал полсотни упражнений для пресса, впрочем, если подумать, примерно так оно и было. Он развернулся и сел на землю. Рядом гудел «мустанг». Мотор по-прежнему работал. Внутри машины не было никого.

Вокруг Джуда вертелись собаки. Ангус бросился к нему и ткнулся холодным мокрым носом в лицо, облизал кислые от рвоты губы хозяина. Джуд слишком ослабел, чтобы оттолкнуть пса. Бон, всегда более робкая, искоса бросала на Джуда тревожные взгляды. Потом опустила голову к жидкой каше блевотины и, принюхавшись, стала украдкой слизывать ее.

Он попытался встать, схватившись за руку Джорджии, но ноги его не держали. Ничего не получилось, он лишь своим весом заставил Джорджию опуститься рядом на колени. Тут же из ниоткуда возникла головокружительная фраза: «Мертвые тянут живых вниз», – повертелась в мозгу и исчезла. Джорджию трясло. Мокрым лицом она прижалась к плечу Джуда.

– Джуд, – всхлипывала она. – Джуд, я не понимаю, что с тобой происходит.

Он не сразу смог ответить, ему все еще не хватало воздуха. Он смотрел на черный «мустанг», чей кузов вздрагивал от мощи стреноженного холостым ходом двигателя. Джорджия продолжала:

– Я думала, ты умер. Когда я взяла тебя за руку, мне показалось, что ты неживой. Зачем ты сидел тут, в закрытом гараже, в заведенной машине?

– Ни за чем.

– Это из-за меня? Я что-то не так сделала?

– О чем ты?

– Не знаю, – призналась она, опять заплакала и беспомощно всплеснула руками. – Но должна же быть причина, почему ты решил отравиться.

Он встал на колени. Оказалось, он все еще держится за ее тонкое запястье, и он взял вторую руку девушки. Грива черных волос развевалась вокруг ее головы, челка падала на глаза.

– Со мной что-то не так, но я вовсе не собирался убивать себя. Я сел в машину, чтобы согреться, но не заводил ее. Она сама завелась.

Она вырвала свои руки из его ладоней.

– Не надо.

– Это сделал покойник.

– Нет. Не надо.

– Призрак из холла. Я снова его видел. Он сидел в машине рядом со мной. Либо это он завел «мустанг», либо я сам, но не отдавая себе отчета. Он мог заставить меня.