1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга 2. Июль-сентябрь. - Коваленин Дмитрий Викторович. Страница 50

Бонза скользнул глазами по часам на руке, засекая время. И легонько кивнул.

— Ясно. Пока оставим как есть, — пообещал он. — Изволите принять душ?

— Нет, душ не нужен. Если можно, просто переоденусь.

— Разумеется. Ванная в вашем распоряжении.

Ей страшно хотелось сгинуть отсюда — как можно скорее, безо всяких переодеваний. И все-таки — стой, подруга, сказала она себе. Не оставляй противнику ни малейшего повода для подозрений. Раз уж переодевалась, когда пришла, значит, должна переодеться обратно перед уходом. А потому — идешь в ванную, снимаешь трико. Стягиваешь пропитавшиеся потом лифчик и трусики, обтираешься полотенцем, надеваешь свежее белье. Облачаешься в те же блузку и джинсы, в которых пришла. Под ремень джинсов сзади заталкиваешь пистолет — так, чтобы не заметили со стороны. Двигаешь бедрами, проверяя, не мешает ли железяка нормальной походке. Умываешь с мылом лицо, расчесываешь гребнем волосы. А потом встаешь перед зеркалом и корчишь сама себе рожи, чтобы снять проклятое напряжение с физиономии. Затем приводишь лицо в порядок. После стольких кривляний свое настоящее лицо вспоминаешь с трудом. Но постепенно находишь оптимальный вариант. Внимательно изучаешь его в зеркале. Признаешь, что ошибки нет: вот оно, твое обычное лицо. Даже улыбнуться может, если потребуется. Руки не дрожат, глаза не бегают. Та же, что и всегда, крутая сестренка Аомамэ…

Аомамэ вспомнила, как пристально уставился на нее Бонза, когда она вышла из спальни. Может, разглядел остатки слез? Все-таки плакала она очень долго, наверняка остались какие-то следы. От этой мысли ее бросило в жар. Возможно, он сразу заподозрил: «А ведь она пришла делать массаж. С чего бы ей самой плакать? Наверняка здесь что-то не так!» Может, пока Аомамэ в ванной, он уже зашел в эту чертову спальню — и обнаружил, что сердце Лидера остановилось?

Она резко завела руку за спину, проверяя, сразу ли рукоять пистолета ляжет в ладонь. Успокойся, велела она себе. Бояться нельзя. Страх проступит на лице и сразу же тебя выдаст.

Прокручивая в голове самые жуткие повороты событий, Аомамэ взяла сумку в левую руку и осторожно вышла из ванной. Правая рука готова нырнуть за спину в любую секунду. Однако в номере все оставалось по-прежнему. Бонза, скрестив руки на груди и прищурившись, стоял в задумчивости посреди комнаты. Хвостатый, сидя в кресле у выхода, ощупывал пространство холодным взглядом. Глаза у этого типа были спокойные, как у стрелка-радиста в пикирующем бомбардировщике. Одинокие глаза, привыкшие разглядывать небо долго и пристально, до полного посинения.

— Устали небось? — спросил Бонза. — Как насчет кофе с сэндвичами? Угощайтесь.

— Благодарю, — ответила Аомамэ. — Но сразу после работы я обычно есть не хочу. Голод просыпается примерно через час.

Понимающе кивнув, Бонза достал из кармана пиджака толстый конверт, взвесил на ладони и протянул Аомамэ.

— Прошу извинить, — сказал он, — если сумма окажется несколько больше оговоренной. Как я уже объяснял, постарайтесь, чтобы об увиденном вами сегодня не узнала ни одна живая душа.

— Бонус за молчание? — попыталась пошутить Аомамэ.

— Премия за дополнительные усилия, — без малейшей улыбки ответил он.

— Тайны клиентов я храню вне зависимости от суммы. Это тоже часть моей работы, и до сих пор еще ни разу никто не жаловался, — сказала Аомамэ, взяла конверт и сунула в сумку. — Где-нибудь расписаться?

Бонза покачал головой:

— Не нужно. За эту часть дохода вам не придется отчитываться перед налоговой.

Аомамэ кивнула.

— Полагаю, вы потратили на него много сил? — вкрадчиво спросил Бонза.

— Больше, чем на обычного человека, — согласилась Аомамэ.

— Это потому, что он — не обычный человек.

— Мне тоже так показалось.

— Его невозможно никем заменить, — продолжил Бонза. — Вот уже много лет он страдает от невыносимой боли. Потому что вбирает в себя наши боли и мучения. Все мы молимся за то, чтобы ему стало хоть немного легче.

— Я не знаю главной причины болезни, поэтому точно утверждать не могу, — сказала Аомамэ, осторожно подбирая слова. — Но думаю, сегодня ему действительно стало немного легче.

Бонза кивнул.

— Когда вы оттуда вышли, у вас был очень изможденный вид.

— Возможно, — сказала Аомамэ.

Пока они беседовали, Хвостатый, сидя истуканом в кресле у выхода, ощупывал взглядом номер. Голова не двигалась, но глаза так и зыркали по сторонам. А на лице ничего не менялось. Непонятно было даже, слышит ли он, о чем рядом с ним говорят. Одинокий, молчаливый — и предельно осторожный тип. Различит меж облаков вражеский истребитель, даже если тот пока не больше горчичного зернышка.

Аомамэ чуть помялась, но все же спросила:

— Возможно, это не мое дело, но… разве кофе и сэндвичи не противоречат вашим заповедям?

Бонза оглянулся на столик с кофейником и едой, и на его лице проступило слабое подобие улыбки.

— Настолько жестких заповедей у нас практически нет. Алкоголь с сигаретами, понятно, запрещены. Однако насчет еды все относительно свободно. Как правило, мы едим очень скромную пищу, но кофе и сэндвичи с ветчиной не возбраняются.

Аомамэ промолчала. С любыми фанатиками лучше держать свое мнение при себе.

— Людей у нас собирается много, — продолжил Бонза. — И общие заповеди, конечно, необходимы. Но если из каждой заповеди делать догму, пропадет ее изначальная цель. В конце концов, любые заповеди и доктрины создаются для удобства людей. Главное — не форма, а содержание. Наполнение, если угодно.

— И этим содержанием вас наполняет Лидер?

— Да. Он способен слышать Голос, который нам недоступен. Это очень особенный человек, — подчеркнул Бонза и посмотрел на Аомамэ. — Мы вам очень признательны за сегодня. Ливень как раз закончился.

— В жизни не слыхала такого жуткого грома, — сказала она.

— И не говорите, — согласился Бонза. Хотя было видно, что ему ливень с громом совершенно до лампочки.

Аомамэ отвесила прощальный поклон, взяла сумку и направилась к выходу.

— Постойте! — бросил Бонза ей в спину. Резко и агрессивно.

Она остановилась посреди комнаты, обернулась. Сердце заколотилось, как деревянное. Правая рука словно бы невзначай легла на бедро.

— Коврик, — сказал он. — Вы забыли свой коврик для йоги. Там, на полу в спальне.

Аомамэ улыбнулась:

— Ну не выдергивать же из-под спящего. Считайте, коврик ваш. Дешевый, сильно подержанный. Не пригодится — выбросьте в мусор.

Бонза на пару секунд задумался, но все же кивнул.

— Спасибо за работу, — только и сказал он.

Когда Аомамэ приблизилась к выходу, Хвостатый поднялся с кресла, открыл дверь и отвесил неглубокий поклон. С момента их встречи этот тип не произнес ни словечка. Аомамэ кивнула в ответ и, минуя Хвостатого, шагнула в коридор.

И в этот миг ее будто пронзило электрическим разрядом. Она поняла: рука Хвостатого вот-вот взметнется, чтобы схватить ее за правое запястье. Молниеносно — с такой скоростью обычно ловят мух на лету. Это его намерение Аомамэ различила настолько ясно, что тело невольно сжалось, руки и ноги покрылись гусиной кожей, а сердце пропустило один удар. Дыхание остановилось, в спину впились десятки ледяных пиявок. Сознание вдруг озарило вспышкой белого света: если этот громила схватит мою правую руку, я не дотянусь до оружия. И тогда мне конец. Шестое чувство у этого парня будь здоров. Уж он-то чувствует: я — не та, за кого себя выдаю. И там, в спальне, делала совсем не то, за чем приходила. Он не знает, что именно, но что-то неправильное. Внутренний голос велит ему: «Задержать! Завалить мордой на пол, прижать и вывихнуть плечо, чтоб не рыпалась!» Но к сожалению, это всего лишь внутренний голос. Никаких аргументов. А если потом окажется, что он ошибся, неприятностей будет не расхлебать. И Хвостатый сдался. Все равно решения здесь принимает Бонза… В последний момент верзила сдержался и расслабил плечи. Все стадии его спора с самим собой Аомамэ отследила за какие-то пару секунд.