Статика - Данихнов Владимир Борисович. Страница 12

— А как насчет оплаты?

Малоев зло взглянул на меня:

— Судьба всей планеты под угрозой, а ты говоришь о деньгах! Ты — патриот, Герман?

— Я родился на Земле, — усмехнулся я. — Статика — не моя Родина. Забудьте о моих патриотических чувствах, генерал. Считайте меня торгашом без всяких моральных принципов. Каким я собственно и являюсь.

— Ладно, — пробормотал Малоев, — потрясем мошну военного ведомства. Десять тысяч евро. Если к концу завтрашнего дня я буду знать местонахождение Алисии Барон и Юхансона.

— Мне нужен неограниченный доступ к Стазису, — потребовал я.

Генерал протянул мне карточку, закатанную в пластик.

— Получишь не только неограниченный доступ, но и моих лучших людей.

Я не возражал.

— И еще я хотел бы поговорить с Фрэнком Трилистником, — вспомнил я. — Это же ваши люди взяли его?

Генерал кивнул.

— Он находится под арестом в Черной Дыре. Возьми пропуск. — Он протянул мне еще одно удостоверение. Сколько их у него там в кармане еще?

Впрочем, хватит с меня и одной Черной Дыры — тюрьмы на окраине района Трущоб. Крайне неприятное местечко.

— Он что-нибудь сказал?

— Молчит. Если ты не разговоришь его, мы начнем принимать серьезные меры.

Самая лучшая сыворотка правды — болевой шок. Знаю я спецмеры, которые применяются в Черной Дыре.

— Подбросьте меня до Трущоб, — попросил я.

Генерал оставил меня на площади перед тюрьмой, на прощание приказал держать его в курсе дел.

Я не спешил. Никто не спешит возвращаться в Черную Дыру. Даже на полчаса. Поэтому я зашел в тихое кафе напротив тюрьмы, заказал чашку кофе с пирожным и стал наблюдать.

Черная Дыра — с виду самое обычное серое пятиэтажное здание. Забора, да и охраны почти не видать. Даже решетки на окнах скорее служат внешней атрибутикой — из Черной Дыры невозможно сбежать. Никак. Я-то это прекрасно знаю.

В свое время мне пришлось провести в этой тюрьме некоторое время. Отнюдь не в качестве охранника.

— О! Какой приятный сюрприз! Господин Лукин! — напротив меня уселся давешний журналист. — Это я, ваш знакомый трупоед!

Малик, кажется, так его зовут.

Ден был весел, как никогда — смеялся, повизгивая от удовольствия, шутил. Чуть ли не кувыркался от переполнявшего его счастья.

— Прекрасные времена настали, господин Лукин! — поведал он мне, обгладывая тощую кроличью лапку.

— Что же в них такого хорошего? — буркнул я.

— На Статике, наконец, появились новости! Вы разве не слышали? Вчера убили офицера Сысоева из гарнизона Стазиса!

Язык мой — враг мой. Вот к кому в полной мере подходит эта поговорка.

— Китаец был моим другом, — сказал я, глядя на Малика с намеком.

— Простите, кто? — все еще улыбаясь, спросил журналист.

— Капитан Сысоев.

Малик слегка замялся:

— Ну… тогда простите. Но ведь, в конце концов, это событие хоть как-то нарушило годичное затишье на Статике! И это само по себе даже очень неплохо!

Какой-то чокнутый.

Я с трудом подавил навязчивое желание все-таки влепить заряд станера Малику между глаз.

Вместо этого я криво улыбнулся и в два нервных глотка допил свой кофе, изо всех сил желая, чтобы под журналистом провалился пол.

— А вы сейчас на работе, господин Лукин? — поинтересовался журналист, подмигивая мне.

— Да, — коротко ответил я, засунул карточку в щель на столе (компьютер кафе вычел с моего счета 1.23 евро) и покинул Малика, не прощаясь.

— Мы еще встретимся, господин Лукин! — крикнул мне вслед журналист.

— Жду не дождусь, — пробормотал я себе под нос.

В будке, около главных ворот скучал хмурый немолодой сержант. При виде меня он слегка оживился.

— Э, да это же Герман! — воскликнул он. — Сам сдаваться пришел?

Я помнил этого красноносого ублюдка. Еще с тех пор, как сам сидел в Дыре.

— Мне нужен директор, — сказал я.

— А не пойти бы тебе?.. — добродушно произнес сержант, поигрывая винтовкой.

Я сунул ему в морду карточку. Было чрезвычайно приятно наблюдать, как рожа сержанта медленно багровеет — в тон к носу.

Наконец, он со страхом уставился на меня.

— Открывай калитку, дружок, — с угрозой произнес я, — или у тебя будут такие неприятности, по сравнению с которыми год в Черной Дыре покажется отпуском. На Канарах.

Сержант оторопело кивнул и нажал на кнопку.

— Канары — это планета такая? — неуверенно спросил он мне в спину.

Я его проигнорировал.

В здании было тихо и сыро. Два солдатика на вахте долго и придирчиво рассматривали мою карточку, даже проверяли что-то там у себя в компьютере, но придраться было не к чему. И это их чрезвычайно расстроило.

— Директора нет на месте, — наконец, произнес один из них, почесав темечко.

— Тогда, может быть, вы мне поможете, ребятки? — я перешел на доверительный тон. — Дело в том, что мне необходимо увидеться с одним из заключенных.

Солдаты нерешительно переглянулись.

— Мы не имеем права, — промямлили они.

— А вот генерал Малоев настоял бы, как вы думаете? — поинтересовался я, протягивая первому солдатику свой видеофон.

Охранничек нервно сглотнул:

— Ладно.

Один из стражей остался на вахте, второй повел меня в комнату для встреч, которая находилась всего в десяти метрах по коридору. Обстановка в комнате была самая что ни на есть спартанская, особенно меня поразила тусклая электрическая лампочка, которая лениво качалась под обшарпанным потолком на метровом куске плохо изолированного провода. Это уже переходило все границы — даже в самих камерах, насколько я помнил, было чище и аккуратнее. — Ремонт делать не собираетесь? — спросил я у своего провожатого, усаживаясь на потертый пластмассовый стул напротив металлической перегородки. Вместо бронированного стекла от перегородки до серо-грязного потолка протянулось невидимое силовое поле.

— Имя заключенного? — буркнул солдат.

— Фрэнк Трилистник, — ответил я. — Не знаю его настоящей фамилии.

Рядовой запер меня в комнате — на некоторое время я остался один.

Внутри все съеживалось от воспоминаний. Те, кто хоть раз побывал в Дыре — ненавидят это место всем сердцем. Дело в том, что Черная Дыра — это экспериментальная тюрьма. Заключенные большую часть времени проводят в специальных креслах — без всякого движения. Смотрят фильмы, читают книги с экрана голопроектора, короче говоря, перевоспитываются. А чтобы не омертвели мускулы, сквозь тело заключенного проводят слабый ток. Ну и плюс мелочи — вместо еды витаминизированные коктейли в одну вену, в другую вену — все остальное, что необходимо человеку — аминокислоты, белки и так далее.

В теории все выглядит не так страшно: хотя, конечно, нет ничего приятного в том, что ты весь срок сидишь без движения на одном месте. Особенно, если срок пожизненный.

Но на практике… на практике надо учитывать, что ток, поддерживающий мышцы в более-менее сносном состоянии можно регулировать вручную из пункта управления. Увеличиваем ток — и вместо приятного покалывания по всему организму заключенный чувствует ужасную, раздирающую на мелкие кусочки нервную систему боль.

И нельзя сказать, что «добрые» охранники Дыры брезговали садистским удовольствием наблюдать мучения заключенных, у которых они сжигали нервную систему.

Другим развлечением было отключить голопроектор и оставить заключенного в полной темноте на несколько суток — никакого шума, никаких голосов, только твой крик мечется в стенах крохотной комнатушки.

Дверь напротив со скрипом отъехала в сторону — давешний солдатик не сильно церемонясь втолкнул в комнату Фрэнка.

А он держался молодцом — грудь колесом, подбородок вверх, только лысая макушка слегка портила впечатление. Впрочем, Фрэнку уже далеко за сорок, но выглядит мужик моложаво. Быть может, он все время откладывает деньги на генетические операции?

— Здравствуй, Герман, — поздоровался Фрэнк на английском, усаживаясь на стул. Его глаза цепко исследовали меня.