Волчья ягода - Данилова Анна. Страница 19

– Твоя квартира в центре, а это самое главное… Давай с тобой договоримся: я живу у тебя, даже С ТОБОЙ, а ты не суешь свой прыщавый нос в мои дела…

– Какие еще дела?

– Ну какой же ты бестолковый, Мишенька! – Людмила опустилась в кресло, вытянула уставшие от долгого хождения на высоких каблуках длинные красивые ноги, затянутые в прозрачные дымчатые колготки, и, достав пачку сигарет “Мальборо”, закурила, пуская дым ему в лицо. Красная короткая юбка ее, плавно переходящая в такого же кровавого оттенка вязаный джемпер, облегающий полную грудь и тонкую талию, задралась, открывая взгляду стройные бедра…

У Михаила перехватило дыхание. Он никак не мог сосредоточиться на том, что она пыталась ему внушить. Мысли его скакали, а тело предательски выдавало себя…

" – Объясняю тебе все на пальцах… – хохотнула она, слегка раздвигая ноги и прищелкивая языком, играя с ним и явно провоцируя его на решительный поступок. – Мы отремонтируем твою квартирку, и я буду приводить сюда мужчин. Самое большее – на два часа. А ты в это время будешь либо сидеть в другой комнате, либо уйдешь куда-нибудь погулять… За это ты будешь сыт, одет и вполне доволен своей жизнью…

Да, приблизительно этого он и ждал, но только не предполагал, что разговор примет настолько откровенный характер.

– А спать-то ты со мной будешь?

– Ночью, дружок, ночью мы с тобой будем отдыхать. Ведь днем тебе придется ходить на рынок, по магазинам и готовить, а я буду заниматься другими вещами… Понимаешь, так живут многие… Снимать квартиру дорого, к тому же придется нанимать прислугу. А так мы сможем сэкономить довольно приличные деньги… Ну, как тебе мое предложение?

– Но зачем тебе это? Зачем тебе я? Ведь ты же сама только что сказала, что я – НИКТО… Ты же можешь найти себе мужчину более достойного и красивого…

– Дурачок, да разве ТАКОЙ позволит МНЕ заниматься проституцией? Какой приличный мужик согласится, чтобы его любовница спала с другими? Ты уж извини, что я так с тобой.., откровенно. Но ведь ты же безработный, а я предлагаю тебе довольно приличное существование. Я, женщина! А ведь по логике вещей это ты должен был предложить мне содержание в обмен на любовь или секс… Постарайся взглянуть на вещи реально… У меня раньше был сутенер, но в гробу я видала таких сутенеров! Я сбежала от него и решила напиться. Пошла в бар, а там встретила тебя. У тебя такие добрые глаза… Миша, подумай хорошенько… Доверься мне, и все будет хорошо. Мы отремонтируем твою квартирку, приведем ее в божеский вид, купим хорошую мебель, холодильник, набьем его продуктами и будем потихоньку жить… Ведь у тебя же сейчас шаром покати!

Он слушал ее и никак не мог понять, радоваться ли, что ему предлагают другую, более комфортную и сытую жизнь, или оскорбляться по поводу того, что его принимают за кретина, у которого, кроме квартиры, ничего нет. Особенно ума и достоинства.

Но ведь она права, эта шлюха. Ну что такого он из себя представляет? Поварские курсы, работа в забегаловке-пельменной, стакан вина перед сном и короткий сон, обрываемый звонком будильника, зовущего на работу, в серые беспросветные будни…

А ведь он еще молод, он еще почти не жил! Но и жить-то, оказывается, еще нужно уметь. А он не умеет. Ничего не умеет. Разве что жаловаться на неудачи и глушить вином или водкой тоску, причину которой он и сам не в силах понять. И то, когда есть деньги.

И он согласился. На время ремонта, который затеяла энергичная Людмила, они переехали во вьетнамское общежитие, где сняли за гроши угол с двумя узкими кроватями. И хотя они спали порознь, его новая подруга все же успела проявить свои способности и доказать, что их устная договоренность уже вступила в силу и что ночи принадлежат только им двоим. И Михаил, который никогда еще в жизни не имел женщину “досыта”, впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым.

На допросе у следователя ему было довольно сложно отвечать на вопросы, связанные с исчезновением Людмилы. Как он мог объяснить этому очкарику, что его подруга вела довольно свободный образ жизни и встречалась с десятками мужчин, которые платили ей за то, что она проводила с ними время. И если в начале их совместной жизни она старалась ночевать “дома”, то позже случалось всякое… Она могла уехать в Питер с постоянным клиентом и жить там с ним в гостинице, пока тот не закончит свои дела; иногда такие “командировки” длились неделю, а то и больше. Бывало и такое, что Людмилу приглашали пожить в загородном доме клиента несколько дней или погостить в московской квартире, обслуживая приехавших издалека партнеров по бизнесу. Как правило, после таких долгих отлучек Людмила возвращалась похудевшая, долго отсыпалась, приходя в себя, и была не в силах даже разговаривать с Михаилом. В такие дни он жалел ее и уговаривал бросить свое тяжелое ремесло, на что получал один и тот же ответ: я больше ни на что не пригодна, это все, что я умею делать в этой жизни. А дальше, как правило, следовало какое-нибудь грубое слово, характеризующее ее жизнь в целом…

Его влечение к ней как к женщине начало постепенно ослабевать, и уже спустя пару месяцев они стали спать порознь. То, что она не испытывала к нему никаких чувств, он понимал с самого начала, так же как понимал и то, что его просто используют. Но вот почему он сам не мог воспользоваться данным ему правом обладания хотя бы ее телом – на этот вопрос ответа не было.

Людмила же, обнаружив, что Михаил охладел к ней настолько, что перестал встречать ее поздно вечером у подъезда, как это бывало поначалу, и взял за правило засыпать в гостиной на диване, не дождавшись ее возвращения домой, даже обрадовалась. Во всяком случае, она не задавала тех вопросов, какие задают в подобной ситуации другие женщины, и вела себя так, словно ничего не произошло. Очевидно, случилось то, что и должно было случиться: сознание того, что эта женщина продает свое тело и принадлежит многим мужчинам, оттолкнуло ее от Михаила, у которого к тому времени уже ничего, кроме чувства презрения и, одновременно, жалости к ней, не осталось. Она воспринимала его всего лишь как обязательного и последнего в этот день КЛИЕНТА. А ему хотелось большего…

За неделю до того, как Людмила пропала, в их квартире появился высокий, худощавый, хорошо одетый мужчина. Он спросил Милу и, услышав, что ее нет дома, пожал плечами.

– Когда она придет, скажите ей, чтобы она позвонила своему лучшему другу… – процедил он, не вынимая изо рта трубки. – Меня зовут…

Миша потом долго не мог вспомнить, как же зовут этого “друга”.

От мужчины пахло дорогим одеколоном и еще чем-то изысканным, сложным и приятным… Он заявился в их маленький публичный дом из ДРУГОЙ ЖИЗНИ и нисколько не был похож на остальных мужчин, которых Мила иногда приводила в квартиру Михаила. Ее любовники (или клиенты, так было бы правильнее) были где-то порядка на два ниже этого “лучшего друга”, они и одевались похуже, и не было ни в одном из них того лоска, как в этом господине.

Когда Мила вернулась вечером и Михаил рассказал ей о визите незнакомца, она даже изменилась в лице:

– Он меня нашел, Миша… Плохи мои дела…

– Я не запомнил его имени… Такое.., необычное, короткое…

– Зато я ОЧЕНЬ хорошо знаю его имя… – И она назвала его. Да только Миша опять не запомнил.

Следователь, которому он потом слово в слово передал ее реакцию на появление “друга”, тут же повез Михаила составлять фоторобот этого мужчины. Но, как ни бился художник, подыскивая нужные губы и глаза, нос и брови, рисунок на экране так и не совпал с тем образом, который четко запечатлелся в Мишиной памяти.

Наутро Людмила уехала за покупками. Она сказала, что у нее кончились шампунь и краска для волос, но Михаил ей не поверил.

Ее нервозность просто-таки бросалась в глаза, она и ходила-то по квартире как-то странно, то и дело останавливалась, словно что-то припоминая, а взгляд у нее при этом был испуганный и вместе с тем грустный, как бывает у обреченных на смерть раненых животных… В то утро она выглядела особенно соблазнительно: черное белье, яркий макияж, облако уложенных в высокую прическу золотистых волос… Вот только из рук у нее все валилось: она рассыпала в ванной комнате розовую пудру, уронила и разбила на кухне хрустальный стакан и разлила в спальне на туалетном столике кофе, без которого не обходилось ни одно утро…