Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович. Страница 56

Какое отношение имеет к ней Аркадий? Не трудно догадаться. И вот уже во мне поднимается волна злорадства, сменяясь острой жалостью. Может быть, и Аркадию она внушает жалость — чисто русское чувство?

Подкатил автобус, и я поразился, как бережно подхватил он под локоть женщину, чуть ли не внес по ступенькам, не забыл и мальчика, усадил на переднее сиденье, а мы вдвоем расположились на следующем.

Я уткнулся в окно разглядывать тополя, которые хотелось называть параноидальными, при движении автобуса они слегка разворачивались ветвями и как бы приседали. Зеленое буйство поражало меня, распираемого изнутри током крови, а каждый поворот аккуратного чистого дорожного полотна производил в голове и сердце всплеск, подобный приступу морской болезни. Я будто бы плыл в зеленом море, от избытка воздуха и выпитого на старые дрожжи пива кружилась голова.

Будь я тамадой, предложил бы тост за дорогу, за эти большие добротные дома-особняки, которые сей момент объезжаем.

Сюда бы корявую магаданскую лиственницу — сивку-бурку растительного мира, растерзанную магаданскими прибрежными бурями, чтобы дать глазам отдохнуть. Может быть, Аркадий выбрал эту маленькую женщину оттого, что ему надоели пышнотелые красавицы?

Железобетонный мостик через речушку. Дом умельца абхаза, превращенный при жизни владельца в музей. Коровы на обочине. Все это кажется мне ослепительно красивым и умиляет до соленого спазма в горле.

Женщина не оглядывалась на нас, вполголоса разговаривала с сыном, наклонив к нему голову, но я ощущаю интерес, взгляд третьего глаза.

Вот и рыбозавод, последняя остановка. Маленький базарчик и кофейня с тремя столиками под разноцветным тентом. Такое примечательное место мы не можем проигнорировать и громоздимся на узкие неудобные стулья, рассчитанные, наверное, на длинноногих баскетболистов. А где женщина с мальчиком? Аркадий замечает мое недоумение и кивает в сторону пятиэтажки через дорогу:

— Я здесь жил. Три года. Вишь, балкон, застекленный и заложенный кирпичом? Неплохо, да? Сам делал.

— Потрясающе.

— А давай еще по чашке выпьем?

Жаль, курить бросил, а то бы затянулся с Аркадием. Он купил новую пачку, распечатал, не отходя от продавщицы — смазливой и не очень размалеванное девицы в халатике на голое тело, пообещал ей какие-то кассеты и стал расспрашивать, как тут “некоторые” себя ведут. Девица зажеманилась. Какое, мол, твое собачье дело, кобель ты вонючий? И получила шлепок по заду, на что, видимо, напрашивалась. Он пружинисто отвернулся и пришагнул ко мне.

— Ладно, почесали! С этими лярвами построишь светлое послезавтра!

Мы пошли вдоль железобетонного заборчика, которым был обнесен пляж, нашли выход, там вместо двери три ступеньки вверх, три вниз, от коров, что ли, защита? Все-таки хорошо, что мы сюда приехали: народу немного, галька на пляже некрупная, как конфеты “морские камешки”, вода чистая, никаких специфических запахов. С берега тянется в воду трос с буйками, а вдали, метрах в семистах слева и справа от него большие квадратные сооружения, похожие на купальни. Сплаваю-ка туда!

Вода прохладна у берега, но через минуту не ощущается телом. Я люблю плавать. Больше всего нравится впадать в автоматизм, как при ходьбе. Это идеальное слияние с морем. Плывешь и размышляешь о чем-нибудь постороннем. Витаешь. Это как писать стихи. Ты плакала близко к тексту, сердце, как зуб, рвала. Знаешь, это нечестно, хотя и не со зла. Длинной слезой истекала, как скала, холодно и кристально, ради него, козла!

Вот так же автоматически я читаю газеты — под телевизор, редактирую тексты. Сейчас тоже на автопилоте, перебираю впечатления. Все-таки некрасивые женщины не обязательно компенсированы наличием богатого и прекрасного внутреннего мира. Эта мысль кажется примечательной, хочется ее записать, но не на воде же! Значит, надо запомнить. А если так, другая мысль просто не появится — занято, как в известном заведении, куда ходят в одиночку.

Доплываю до деревянных сооружений, напоминающих детские купальни, должно быть, здесь стоят невода. Не запутаться бы в них! Нет, не буду дотрагиваться, а поверну к берегу, как намечал. Поворачиваюсь и натыкаюсь кончиками пальцев на медузу, рука отдергивается, прежде чем успеваю сообразить, что это было. Пытаюсь отыскать на берегу ориентир — пляжные шлепанцы оранжевого цвета, я их подвесил на палку. С такого расстояния не разглядишь. Зато вижу Аркадия с мальчиком и женщиной. Смотрят в мою сторону и посмеиваются. Невозможно разглядеть лица на таком расстоянии, но… вижу. И слегка пугаюсь этого. Пора возвращаться, плавание уже не доставляет никакого удовольствия. Сердце молотит часто и тяжело.

Через полчаса нащупываю ногами дно, и меня бросает из стороны в сторону. Наверное, мокрую дневную норму уже выполнил. И курс держал правильный — к своим тапкам. И тот, на кого думал, оказался именно Аркадием. Женщина его тоже здесь. Это интригует, особенно ее некупальный вид. Сидит в платье, подложив под себя брюки Аркадия. Он что-то говорит ей, рисуется, это видно по избыточным жестам.

Ложусь на горячую гальку спиной и закрываю глаза.

— Ну, куда ты ушел? — Громко вопрошает Аркадий. Разлепляю рот ответить, но это, к счастью, относится не ко мне, а к мальчику, который должен подставить колени под голову Аркадия — для удобства оного.

Что— то произошло в мое отсутствие, почему-то женщина с мальчиком встала и ушла, едва я появился. И от этого накатила на меня опустошенность, сменившаяся облегчением. Тем более что и Аркадий ушел. Я внутренне готовился терпеть его рядом, настраивал свои органы чувств, слышать или же без слов понять, узреть, не видя, не только лицо, руки, но и живот, ноги -все веревочно-мускульное, если она вдруг снимет платье. И теперь мне как отбой воздушной тревоги с легкой контузией. Гуляй, Вася! Можно сказать, зря спешил, надо было еще поплюхаться. Они меня будто бы обманули!

Компания подростков резвилась неподалеку. Один из парней пронесся чуть ли не по моей голове. Я раскрыл глаза, и когда они привыкли к бликующему свету, увидел, как бичбои швыряют друг в друга медузами, плескаются водой, принесенной в ладонях, как убегают, будто выстрелянные, от ответных мер.

Господи, как хорошо здесь жить! Конечно, у нас в Магадане тоже свои прелести, неразличимые отсюда, с Черного моря. Из Магадана на юг летишь в куртке, свитере и не веришь, что все это можно снять через несколько часов. А обратно как?

Если вылеживать на солнцепеке закрытыми глазами вверх, солнце ослепляет и оглушает одновременно, и в голове, — не поймешь — то ли ночь, то ли сон. Теплый камень кладу на переносицу, там всхлипывает, во рту и в носу открываются какие-то клапаны, и капли соли стекают в рот.

А жара все сильнее, она имеет звуковой эквивалент. Будто разом гудит миллион комаров. Мозги слипаются, как леденцы в кульке, а в спинном хребте острый холодок. Не сплю, отчетливо вижу себя сидящим на экзамене, лихорадочно вспоминающим, что нужно собственно вспомнить. То есть, я не знаю ответов потому, что не ведаю и вопросов. Ну, что же это получается? Склероз, что ли? Ой, склероз, склероз, не склерозь меня!

Вот оно — вспышка! Сравнительная характеристика Мананы и этой, другой. А какая может быть характеристика? Объем бедер, что ли? Я не знаю ни одной, ни другой. Мне-то, какая разница!

Надо бы сплавать! Опять я на автопилоте, пресыщенный и сам себе противный. Мерзкая жизнь, как если пить, зажав нос, рыбий жир. Жить надо с удовольствием, а никак не получается.

В Магадане, быть может, тоже тепло, персики завезли, жена купила их для сына, морщится, сопереживает ему в поедании. А кот валяется на окне, подставив солнцу живот и сложив лапки на груди?

Когда я доплыл до полосы прибоя и, покачиваясь, поднялся на ноги, я увидел мальчика и очень ему обрадовался. Но не подал вида. Он играл с большим черным жуком: засыпал его камушками, и когда жук выкарабкивался, снова хоронил его.

— А жука-оленя видел? — Спросил я с раздражением. — Больше, чем этот и тоже красивый. Занесен в Красную книгу.