Змееныш - Жаков Лев Захарович. Страница 56

И тут нечеловеческий голос приказал:

— Оставь его!

Пальцы разжались, Мировой повалился в обломки дерева и битые кирпичи, среди которых лежал Дылда. Сплюнув кровью, командир несуществующего больше отряда встал, краем глаза увидев тонкую фигуру в проломе, едва различимую на фоне ночи. Повернулся — и не смог взглянуть на того, кто появился перед ним. Закачавшись, Мировой отступил на шаг, потом еще, споткнулся, едва не упал. От темного силуэта ползла удушливая мгла, застилала окружающее. Перехватило дыхание, в голове зазвенело.

— Уходи. — Голос звучал скорее как рык зверя, который едва складывается в невнятные слова. — На юг. Скажи всем: я иду. Я убью всех. В Зоне не останется людей.

Лагерь разбили возле уходящего в реку деревянного причала. Берег зарос кустарником, только рядом с настилом было свободное пространство. Палатки поставили за кустами, а костер развели возле потемневших от влаги досок. Пятка притащил сушняка, подтянул ствол осинки, который сразу порубили на дрова. Иван Васильевич развел огонь, а Красавчик обтесал две рогатины и воткнул по сторонам костра. Недавно к группе Ивана Васильевича присоединились трое свободовцев из южного лагеря, бывший доктор торжественно открыл заначенную для подобного случая бутылку коньяку, и сталкеры душевно посидели у костерка.

Они успели допить бутылку, когда от палаток донесся громкий хруст. Свободовцы и Пятка с Красавчиком вскочили, направив в ту сторону автоматы.

— Это человек, сядьте, — сказал Иван Васильевич.

— Да тут люди иногда такие ходят, что хуже мутантов, — отозвался один из свободовцев, напряженно глядя в темноту. — Эй, выходи! — крикнул он.

Ветки кустов раздвинулись, на поляну перед костром выпал человек. Изможденный, военная куртка изодрана, лицо бледное и грязное, щеки ввалились, воспаленные глаза блуждают из стороны в сторону.

— Что такое?! — Свободовец опустил оружие, вслед за ним то же самое сделали остальные.

— Поднимите его, несите к костру, — распорядился Иван Васильевич. — Он в сознании?

Пятка с Красавчиком подбежали к упавшему лицом в траву человеку, подхватили под мышки.

— Да это вроде Мировой! Помните, док, тогда, в баре? — Пятка нагнулся над сталкером.

— Ну да, я его знаю, — отозвался один из свободовцев. — Что случилось, Мировой? Где твои ребята?

Мировой закашлялся, на потрескавшихся губах показалась кровь.

— Бегите, — прохрипел он. — Бегите все, скоро он здесь будет… Змееныш со своими… со сворой… Убьют всех, бегите!

— У него бред. — Иван Васильевич поднялся, взял котелок и успел перехватить руку Пятки, уже поднесшего ко рту Мирового кружку с остатками коньяка. — Не давайте ему алкоголя! Я сделаю отвар, вы пока положите его, валик под шею и под колени, вон из палатки возьмите полотенце и одеяло.

Мировой захрипел, задергался, когда его начали укладывать, попытался встать:

— Я должен идти! А вы спасайтесь, он всех…

— Нас не тронет, не беспокойся, мы Змеенышу ничего не сделали, — успокаивающе бормотал Пятка, силой пригибая голову сталкера к земле. Свободовцы держали его за плечи, Красавчик сидел на ногах.

Иван Васильевич быстро пошел по причалу в темноту. Почти черные, влажные от вечерней росы доски прогибались под его весом и тихо скрипели. Док дошел до самого конца трехметрового причала, чтобы набрать воды почище — возле глинистого берега она была мутной, — и склонился над темной речкой. Ветра не было, вода напоминала зеркало, отражение луны в облаках у дальнего берега не ломалось, свет не бликовал. Сзади донесся легкий шум, восклицание Красавчика, звуки борьбы. Тяжелый случай, подумал Иван Васильевич, зачерпывая котелком. Придется дать бедняге две капсулы парацетама…

Через мгновение на него обрушился многоголосый вой, и он вскочил, поворачиваясь. Из темноты к костру выскакивали мутанты. Раздались выстрелы, вскрикнул Пятка, завизжал псевдопес… Иван Васильевич побежал назад.

От клубка мутантов отделился крупный силуэт, метнулся навстречу. Лапы ударили по настилу, и черный псевдопес с горящими глазами прыгнул на сталкера. Заводя руку назад, тот отступил к краю причала — и обрушил полный котелок на башку мутанта. Псевдопес рыкнул, крупное тело врезалось в грудь Иван Васильевича, и с шумным плеском они повалились в реку.

Выпустив котелок, док замолотил руками по воде, фыркая и откашливаясь. Рядом барахтался мутант, пытался дотянуться до человека. Зубы щелкали возле самого лица. Иван Васильевич, подгребая одной рукой, нащупал на поясе нож. Когти псевдопса заскребли по груди, распарывая куртку, мутант разинул пасть. Сталкер лег на спину, обеими ногами оттолкнул псевдопса — его самого отнесло немного назад — и, получив свободу маневра, вытащил наконец нож. Набрав в грудь воздуха, он нырнул. Псевдопес хрипел, подвывал, пытаясь достать человека.

Вода перед Иваном Васильевичем взбурлила, лапа ударила по темени, когти расцарапали кожу. Док выбросил вперед руку с ножом, вспоров брюхо псевдо-псу, крутанул, расширяя рану, свободной рукой оттолкнул тварь и вынырнул, жадно глотая воздух. Мутант рядом кашлял и захлебывался. Иван Васильевич ударил еще дважды, а потом зверь скрылся в черной глубине.

Сталкер доплыл до причала, с трудом вылез на доски, оскальзываясь, похромал к берегу. Нож был в правой руке, вода с кровью текла по лицу, заливая глаза, а лежащие в кармане очки треснули — теперь не надеть, надо менять дужки. Тишина, воцарившаяся над берегом, пугала больше всего. Ни криков, ни стонов, ни даже дыхания… Костер догорел, но угли тлели ярко. Иван Васильевич шел, часто моргая, стряхивая влагу с ресниц, не в силах заставить себя ускорить шаг. Расслышав тихое сопение, он вскрикнул, побежал, зацепившись за торчащий из доски сучок, упал, вскочил и прыгнул вперед.

Две пары глаз уставились на него. Два лица были повернуты к сталкеру — отрубленные головы Пятки и Красавчика, насаженные на рогатины по сторонам от костра. В глазах Пятки застыло детское удивление и обида, лицо Красавчика выражало лишь ужас.

Вокруг валялись тела свободовцев. У одного перегрызено горло, у другого пробита копытом грудь, сломана рука, раздавлены пальцы… Земля вокруг разрыта: множество ног и лап потопталось тут. Широкая полоса следов вела от кустов к кострищу и дальше вдоль берега. Сбоку от отпечатков звериных лап тянулась вереница человеческих следов.

Сопение доносилось снизу. Выронив нож, Иван Васильевич на подгибающихся ногах сделал несколько шагов и опустился на колени рядом с Мировым — тот лежал лицом кверху и тяжело дышал. Его не тронули, Док не увидел ни одной свежей раны.

Губы Мирового раздвинулись, он прошептал:

— Я же говорил: спасайтесь…

3

В Лесном Доме было затишье. Почти все группы разошлись по заданиям, осталось с десяток человек для дежурства на стенах в две смены да Игнат с Варварой. Заточка валялся в лазарете, Скальпель заштопал ему бровь, обработал правую руку, укушенную псевдопсом. «Сухожилие ему покромсали, — сказал он Слону, который заглянул посмотреть. Пальцы Заточки скрючились, кисть бессильно висела. — Так и останется».

Но Заточка думал иначе. Как только повязку сняли, он всунул в скрюченную кисть, ставшую похожей на птичью лапу, эспандер и больше не выпускал его, днями напролет разминал пальцы. Скальпель ругался со своим единственным пациентом, уверяя, что руке не помочь, но Заточка упорно продолжал тренироваться, скрипя зубами от боли. Вскоре врач был вынужден признать, что ошибался, говоря о перебитом сухожилии, — рука понемногу обретала подвижность.

Слон вышел из лазарета, куда заходил каждый день. Сегодня Скальпель обещал выпустить Заточку, которому надоело маяться на койке. Утро было хмурое, низкие тучи застилали небо, с ночи собирался дождь — и никак не мог собраться. Слон обошел свои владения, заглянул на склад, где выслушал жалобы Игната на радикулит и нехватку патронов, поставил в уме галочку заказать боеприпасы; заглянув к Варваре, снял пробу с супа и вернулся в кабинет. Работалось плохо, последние дни Слон хандрил. Смутные тревожные предчувствия переполняли его.