Змееныш - Жаков Лев Захарович. Страница 54

Только когда мутанты насытились, он приступил к делу. Первым заметил неладное вожак — поднял серую башку, прислушиваясь. Змееныш натянул ментальную сеть, опутавшую стаю, и наконец каждый псевдопес ощутил чужака, вторгшегося в сознание. Мутанты заволновались, рыча, начали кружить по поляне. Нити, связывающие их со Змеенышем, зазвенели от напряжения. Змееныш мысленно потянул, сгоняя псевдопсов к центру опушки.

Вожак залаял — неумело, хрипя и кашляя. Этот крупный серый псевдопес сопротивлялся больше всего, сознание его бурлило, будто суп в котелке над костром, вспухало пузырями гнева, удивления, растерянности… Змееныш перенес на вожака все внимание, потянул из его разума новую нить. Связь между человеком и мутантом стата крепче, Змееныш направил в сознание псев-допса приказ: встань в центре опушки, созови стаю. Ответом было утробное рычание. Серый вожак закрутился на месте, злоба плеснула во все стороны, брызнула обжигающими каплями. Змееныш отпрянул, мутант прыгнул к дубу, человек напрягся, но поздно: соединяющая их нить порвалась, и сеть распалась. Встав на задние лапы, вожак подрал когтями кору, отскочил, вновь бросился на дерево и забегал вокруг, яростно рыча. Освобожденная от чужого влияния стая присоединилась к нему.

Разноголосый вой, ворчание и фырканье зазвучали над поляной. Змееныш неподвижно наблюдал за стаей. Он попал в ловушку — мутанты почуяли его, и теперь их разгоряченные сознания, замутненные злобой и агрессией, не поддавались влиянию.

Обхватив ствол, Змееныш прижался к нему горячим лбом. Он еще не оправился после ранения, а на создание пси-сети и попытку управлять стаей с непривычки потратил слишком много сил. Собрав все, что у него осталось, Змееныш покрепче вцепился в ствол одной рукой, не обращая внимания на ноющее плечо, нагнулся-и ударил по вожаку. Агрессивная ярость рухнула сверху, будто бревно, расплющила серого. Тот взвыл, растянувшись в траве. Затем медленно поднялся, скуля и шатаясь, поджал хвост и бросился прочь с поляны. За ним побежали остальные. Когда недовольное рычание смолкло, Змееныш сполз с дерева и вернулся в избушку.

Он поселился в доме Мазая. После попытки управлять мутантами Змееныш отсыпался два дня, затем решил повторить эксперимент и вернулся к поляне. От долговцев почти ничего не осталось, две слепые собаки вяло грызли кости.

На этот раз Змееныш поступил немного иначе. Он не стал ничего извлекать из сознаний мутантов — кажется, это слишком сильно нервировало их и в конечном счете мешало подчиниться чужой воле, — но сплел пси-сеть из своей ненависти и воли и уже готовую накинул на слепых собак.

Теперь он сумел управлять ими. Через сеть Змееныш ощущал все их примитивные эмоции и желания и, добавляя к ним незаметные импульсы или короткие отчетливые приказы, направлял мутантов туда, куда хотел. Он погонял собак по опушке, чтобы они привыкли. Поначалу звери сопротивлялись, скулили, спотыкались — но скоро освоились и притихли.

Через некоторое время Змеенышу показалось, что он ощущает даже оттенок удовольствия в сознаниях собак или, возможно, благодарности — они решили, что теперь о них позаботятся. Ментальное рабство показалось им более безопасным, чем вольная жизнь. Смирившись с тем, что они подчинены чужой воле, оба мутанта убедили себя, что воля эта принадлежит кому-то, кто умнее, хитрее, сильнее их… принадлежит вожаку. Как и для большинства людей, рабство стало для них приемлемее свободы.

Повинуясь мысленным приказам Змееныша, собаки подбежали к нему, припали к земле, виляя хвостами, затем стали кружить по поляне. Убедившись, что полностью управляет мутантами, Змееныш послал их в лес, к избушке. Собаки побежали впереди, он ощущал, как с каждым шагом слабеет связь, и, двигаясь следом, усиливал ее, накачивал психической энергией, пока не почувствовал усталость. Змееныш понял, что может контролировать мутантов, когда они находятся в круге радиусом до ста метров. Наверное, через какое-то время он сумеет увеличить это расстояние…

Шли дни. Змееныш экспериментировал и учился.

Он с безучастным удивлением наблюдал за собой со стороны и отмечал, как изменился после смерти Мазая. Она стала последней каплей — теперь Змееныш все меньше был человеком. Слепая ярость и жажда мести, охватившие его после смерти Мазая — последнего живого существа, связывавшего его с людьми, — ушли в глубь сознания. Их сменила холодая, чистая, расчетливая ненависть. Конечно, он отомстит. И это будет такая месть, от которой не уйдет никто. Не только Слон и его подручные — ни один человек в Зоне. Для этого нужны силы. Силы и оружие. Поэтому Змееныш подолгу спал, хорошо ел — и тренировался дни напролет.

2

Добравшись до заброшенного поселка, отряд Мирового остановился в двухэтажном председательском доме, сохранившемся лучше других построек. Это был запасной схрон, не такой обжитой, как подвалы школы, но сюда было ближе. Раны Кипятка оказались опасными, Мировой подозревал, что тот не выживет. Раненого положили на втором этаже, перевязали и сделали несколько уколов. На пятый день после перестрелки в грузовой станции Кипяток еще бредил. Круча, как сиделка в больнице, промывал воспалившуюся рану, менял повязку, делал уколы обезболивающего и антибиотиков, однако Кипяток не приходил в себя. И в бреду все твердил про сто тысяч. Мировой не мог это слушать и больше не поднимался к раненому.

Всех охватило уныние. Сталкеры спали до полудня, после завтрака валялись на кроватях, почти не разговаривая, старались не смотреть друг на друга. Дылда листал книги из шкафа председателя — какие-то древние отчеты о съездах коммунистической партии и сельскохозяйственные журналы с пожелтевшими страницами, Теленок иногда плакал. Мировой мрачно ходил по комнате, заложив руки за спину. Круча почти все время проводил на втором этаже возле друга. Рюкзак Рыжего лежал в углу, возле него стояла рюмка, накрытая высохшим куском черного хлеба.

Острее всех упадок сил ощущал Мировой. Для него схватка с долговцами была чем-то большим, чем неудавшаяся операция. На седьмой день он не выдержал и сорвался на спустившегося вниз Кручу:

— Чего похороны изображаешь? Человек-скала равнодушно посмотрел на Мирового.

— Не шуми, всем хреново.

Мировой с видимым усилием взял себя в руки, прекратил мерить шагами комнату и остановился возлестола. В доме было холодно, влажно, слабо пахло плесенью. За окнами стемнело, под потолком горела люстра в самодельном абажуре; натянутая на проволочный каркас красная ткань окрашивала комнату в тревожные багровые тона. Теленок валялся на кровати, закинув ногу на ногу, Дылда в углу под торшером уткнулся в книгу. Круча прошел к столу, налил в кружку остывшего чая из эмалированного чайника, взял из миски холодную картофелину в мундире, макнул ее в соль, не очищая. Клеенка на столе была изрезана, рисунок почти стерся.

— Как Кипяток? — спросил Мировой, побарабанив пальцами по столу. — Сегодня его бреда не слышно.

— Зашел бы и глянул, — не прожевав, глухо отозвался Круча.

— Хочешь сказать, я плохой командир? — вспыхнул Мировой, в упор глядя на сталкера.

Человек-скала пожал плечами.

— Ты сам это сказал, — пробормотал он и громко глотнул.

Мировой ударил кулаком по столу.

— Давайте с этим разберемся! Сколько можно молчать? Вы все думаете, что я слажал и не справился. Упустил Змееныша и награду, подставил Кипятка под пули… так думаете? Ну, отвечайте! — Командир обвел группу взглядом.

Поморщившись, Дылда оторвался от книги:

— Ты не прав, командир.

— Может быть. Тогда объясни, почему ты целыми дня читаешь, никуда не выходишь, почти не жрешь и в глаза мне не смотришь?

Сталкер отложил книгу, поднявшись, подошел к столу, сел рядом с Кручей.

— Ну, хватит. Не вышло, облажались, чего теперь? Ты не виноват…

Мировой упрямо качнул головой.

— Вы все думаете, что я виноват, что я послал вас на заведомо невыполнимую операцию, что я убил Рыжего! — Лицо его побледнело, на щеках выступили красные пятна. Он долго сдерживал себя, и теперь гнев рвался наружу. Дылда с Кручей переглянулись, они еще никогда не видели дисциплинированного командира, бывшего военного, таким.