Точка падения - Бурносов Юрий Николаевич. Страница 5

Так вот, живут такие в Зоне, и жители эти очень непростые. Помню, шли мы с Тещей и Матюхой, в очень нехорошем состоянии шли — четвертый наш, Уголь, спекся. Там на дороге стоит грузовичок, «уазик» такой, внедорожник старенький. Стоит себе и стоит, никто на него сроду внимания не обращал. А тут Уголь чуток спирта хлебнул на радостях, что назад идем целые (а нельзя, нельзя радоваться, вот вам и подтверждение!), и говорит: «Пацаны, чую я, там тайничок! Удобное какое место — у дороги, примелькалось, не полезет никто…». И не успели мы его придержать, как он скок на подножку и голову в кабину сует. Так назад и повалился — без головы. Словно стеклом отрезало, только не было там никакого стекла. Я даже болт кинул — упал внутрь кабины, стукнулся обо что-то железное. А на срезе шеи-то — словно огнем прижжено, кровь даже не пошла.

Так вот, прикопали мы кое-как Угля безбашенного, а сами решили заночевать — не успевали засветло. В Зоне без надобности незачем на ночь оставаться, но устали, несли много… Мне как раз говорил не столь давно Бубен, что в лесу домик есть. Лесник жил, что ли, или какой метеоролог — мало ли, что у них там было при нормальной-то жизни. Подошли — домик как домик, целый с виду, в огороде зелень растет, лук там, петрушка, укроп-самосейка… Вошли — пусто. Но видно, что жил кто-то. Потому что постель из тряпок, посуда грязная довольно свежая на столе, а на полках — черепа. И что самое страшное — в основном маленькие, детские то есть. С полсотни, не меньше, некоторые еще с остатками кожи, волос… Кто там жил, где он их взял, зачем выставку устроил — не знаю. Только мы подожгли этот домик и шли в ночи, пока до дома не дошли.

Кстати, вот зомби по Зоне почем зря ходят, а почему зомби-детей нету? А женщин? Впрочем, говорил кое-кто, что видел и тех, и других, но верить в это не хочется. Да ладно, в Зоне во многое верить не хочется, а оно — есть.

Я внимательно посмотрел на Петракова-Доброголовина и сказал, постукивая в такт словам по столику стаканом:

— Вы, уважаемый, никуда не пойдете. Я в прошлый раз вас спросил насчет этого именно с надеждой, что откажетесь. И был весьма рад, когда отказались. У вас, простите, комплекция не та. Ну посмотрите вы на себя… Физкультурой когда в последний раз занимались?

— Простите, я каждое утро трусцой бегаю! — возмутился профессор.

— Да хоть прыгай. Это же несерьезно, чува-ак! — поддержал меня Аспирин. — Вот прикинь, лежишь ты в траве, от мародеров хоронишься или там солдат. Так у тебя же задница холмиком торчит! Знай только целься.

— Прошу мою… э-э… задницу оставить в покое! — покраснел Петраков-Доброголовин.

Аспирин пожал плечами.

— Твое дело. Только прикинь, вальнут тебя в Зоне, куда нам хабар девать? Хоть адресок оставь или там телефончик.

Петраков-Доброголовин задумался.

— Вы в самом деле считаете, что мне не стоит идти с вами? — спросил он наконец.

— Конечно, не стоит, — сказал я.

— А прибор? Вы говорили, можете не справиться с прибором…

— Уж с приборами мы всегда справляемся, чува-ак! — заржал Аспирин, явно имея в виду совсем иные приборы.

— Вы же сами сказали — там нет ничего сложного. А отремонтировать его в полевых условиях, если что-то случится, и вы не сумеете, — заметил я.

— Тогда… тогда давайте завтра в самом деле проведем консультацию, — сказал печальный профессор. — Время поджимает, знаете ли. И решим все наши оставшиеся вопросы.

— Знаем, — кивнул я. — Время всегда поджимает.

— Вот именно, чува-ак!!! — заключил Аспирин, и с этого момента переговоры закончилась, и началась обычная пьянка.

Глава третья

Пикник на обочине

Семецкий не умирал второй день, и это было дурной приметой. На что еще нужен Семецкий, в конце концов? Плюс к тому у меня сломалась почти совсем новая кофеварка, а прямо возле дома я встретил лейтенанта Альтобелли из комендатуры.

— Привет, Упырь, — сказал Альтобелли. Он вылез из открытого армейского «хаммера», в котором сидели еще три рожи с автоматами. Почтил вниманием, специально машину остановил…

— Кому Упырь, а кому Константин Михайлович, — сказал я.

— Куда собрался?

— Следую Конституции.

— Не понял, — нахмурился лейтенант.

— В Конституции сказано, что все граждане имеют право на свободу передвижения. Вот я им и пользуюсь.

— Шутим, — покивал лейтенант. — Прямо покойный Петросян.

Я не знал, что за веселого армянина имел в виду Альтобелли; может, и был такой сталкер, поэтому смолчал. Лейтенант тоже вроде бы не знал, как продолжить разговор.

Некоторое количество времени провели в тишине.

— Мент родился, — сказал я наконец.

— Что?!

— Мент родился, говорю. Есть такая примета, когда люди сидят и неловко молчат.

— Ясно, — кивнул Альтобелли.

— У вас что-то ко мне есть? — спросил я.

— Да слух один нехороший, — сказал лейтенант, ковыряя носком ботинка асфальт. — Ты куда собрался, сталкер? Неприятности нужны?

— Вы о чем, господин лейтенант? — осведомился я с мирным видом. Со стороны мы, наверное, напоминали парочку идиотов, и потому кто-то из уродов в «хаммере» коротко заржал. В принципе Альтобелли был вполне нормальный офицер, не фанатик и не мразь. Работал в меру сил, не усердствовал, попусту не приставал. Зону малость знал, не гнушался туда лазить, тогда как остальные на Периметре жопы грели. Короче, в комендатуре процентов восемьдесят офицерья было куда большими сволочами.

— Ладно, сталкер, иди, — неопределенно пробормотал Альтобелли. Он залез в «хаммер», что-то сказал своим уродам, после чего они помрачнели. Видимо, посоветовал не хихикать над начальством. Правильно, так их. Ишь, рожи.

Профессор не решился нести свой магический аппарат в «Шти». В принципе верно: вдруг какая облава, объясняй потом, что за штука, зачем она, где взял. Даже если у профессора все документы выправлены на уровне, до глубины души поразившем прапорщика Петлюру, еще не значит, что прибор не конфисковали бы. Человек — одно, непонятная машинка — совсем другое. Особенно неподалеку от Зоны. Ко всяким научным штучкам здесь относились подозрительно, а военные, к слову, могли просто перепродать потом хитроумную штуку «легальным» ученым.

Я шел к условленному месту, где Петраков-Доброголовин в автомобиле должен был меня встретить. В другом месте нам следовало подцепить Бармаглота, а остальные прибывали своим ходом. Встречу мы решили оформить под пикник — на травке, благо погоды стояли замечательные. Опять же и смыться легко, место выбрали с хорошим кругозором, да и зачем смываться — спрятал нужное, сел сверху задницей и продолжай пить-хавать. Не запрещено. Собственно, там уже должен быть Аспирин, с шашлыками заморачиваться. Я выкатил Петракову-Доброголовину авансовый счет на предстоящее мероприятие. Мол, в ваших же интересах — конспирация и все такое. Профессор, не торгуясь, отвалил на пикник нужную сумму с запасом. Мне такой подход понравился. Значит, есть надежда, что и остальные суммы мы получим, как полагается. Хотя чего заранее загадывать. И на сегодня расклад неплохой.

Профессор сидел в большом белом джипе. Арендовал, что ли? Нарядился же он при этом не в пример вчерашнему: никакого давешнего лоска, наоборот — защитного цвета кацавейка, из-под которой виднелся ворот простого свитера, неприметная кепочка… В общем, выглядел он не столько владельцем хорошей машины, сколько слегка разъевшимся шофером. Впрочем, такой его образ мне как-то больше импонировал. Я одобрительно хмыкнул про себя, влез на переднее сиденье, пожал теплую пухлую руку и сказал:

— Давайте прямо по улице, потом возле парикмахерской направо и три квартала опять прямо. Там скажу.

Петраков-Доброголовин послушно завел двигатель и включил радио. Я радио тут же выключил. Профессор покосился, но ничего не сказал. Потом не выдержал.

— Любите тишину?

— Не люблю радио, — сказал я.

Ходили нехорошие слухи, что иногда Зона посылает радиосигналы. Обычно из нее редко что лезет за Периметр, а вот радиосигналы — опять же по слухам — проходят свободно. И далеко. Притом специально их поймать не получится: они сами переплетаются с вполне официальными частотами и тихонько проникают в мозг. А уж что они там нашептывают, на что намекают — этого никто не знал, хотя и говорили разное.