100 великих россиян - Рыжов Константин Владиславович. Страница 16

Преподавание в Академии велось в строгом соответствии с господствовавшим тогда в России классическим направлением. Сам Брюллов впитал классические представления, что называется, «с молоком матери», он всю жизнь разделял их и никогда открыто не порывал с ними. Однако к чисто классическим образцам относится, наверно, только одна из его ранних картин «Гений искусства» (1817). В его поздних ученических работах уже явственно прорываются реальная жизнь и живые наблюдения. В 1819 г., выполняя конкурсное задание, Брюллов написал «Нарцисса» – первую работу, с которой началась его известность за стенами Академии. Она породила многочисленные толки, отклики и некоторый ажиотаж на выставке. Об авторе заговорили как о восходящем даровании. Юный художник получил за нее золотую медаль Академии.

По окончании курса Академии, Брюллов отправился совершенствовать свое мастерство за границей. Добравшись в 1824 г. до Рима, он решил копировать «Афинскую школу» Рафаэля – грандиозное полотно, в котором более сорока героев – и занимался этим нелегким делом четыре года (с 1824 по 1828). Его успех поразил всех. Даже итальянцы говорили, что Рафаэль еще никогда не имел таких блестящих повторений. Для самого Брюллова эта работа стала как бы последним этапом его ученичества, благодаря ей он постиг секреты техники одного из величайших мастеров в истории живописи. Позже он признавался, что никогда бы не осмелился взяться за свою «Помпею», если бы не прошел «Школу» Рафаэля.

Впрочем, «Школа» занимала только часть его времени. В Италии Брюллов нашел ту творческую среду, в которой окончательно развернулся и обрел полную мощь его талант. За двенадцать лет жизни в этой стране он создал множество первоклассных произведений, так что можно только поражаться его кипучей энергии и его невероятной работоспособности. Первой в подлинном смысле самостоятельной работой Брюллова стала небольшая картина «Итальянское утро» (1823). На ней юная девушка умывается перед струей фонтана. Все здесь полно очарования и молодости, все говорит о счастье бытия: легкий, еще не насыщенный зноем воздух, зелень сада, едва стряхнувшая с себя ночную темноту, по-утреннему прохладный камень фонтана, свежесть воды, серебристой струей сбегающей по желобку, молодая женщина с обнаженной грудью, склонившаяся над водой… Эта картина, присланная в Россию, имела необыкновенный успех у современников, о чем говорит великое множество сделанных с нее копий. Общество поощрения художников преподнесло «Утро» императрице Александре Федоровне. Императору Николаю I она тоже очень понравилась, и он пожелал иметь в пару к ней еще одну картину в том же роде. Брюллов, которому сообщили о пожелании государя, захотел не просто показать свою героиню в разное время суток, но связать с представлением о времени дня этапы человеческой жизни. И вот в один прекрасный день он привел к себе в мастерскую модель, какой у него еще не было: невысокую плотную женщину, далеко не классических пропорций, уже пережившую свою юность, но с первого взгляда покоряющую зрелой красотой, ярким блеском широко поставленных глаз, брызжущей через край жизненной силой. У себя в саду в винограднике он поставил лестницу – женщина позировала ему, будто и впрямь, стоя на ней, собирает виноград. Так появилась одна из самых известных картин Брюллова «Полдень» (1827). От женщины, любующейся на этом полотне сочной гроздью, веет безудержной радостью. Полдневное солнце, пробившееся сквозь пышную листву, ласкает ее нежное лицо, вспыхивает в голубоватых белках искрометных глаз, в золоте серег, отсвечивает на полуобнаженной груди. Ее зрелая красота под стать налитой солнцем и соками земли кисти винограда. Зенит дня, зенит жизни природы – пора созревания плодов, зенит человеческой жизни – все представлено здесь и сливается в единой гармонии. Ни подобной темы, ни подобного воплощения ее еще не знала русская живопись.

В том же 1827 г. Брюллов побывал в Неаполе, поднялся на Везувий и, конечно, осмотрел знаменитые Помпеи. Вид этого прекрасного города, уничтоженного в один день страшным извержением вулкана, ошеломил его. Тогда же в первый раз у него явилась мысль создать большое полотно, изображающее это трагическое событие. Брюллов сделал несколько эскизов. Уже в них определилось место действия и выбор момента. События разворачиваются на перекрестке усыпальницы Скавра и сына жрицы Цереры. Черный мрак навис над землей, будто наступил конец света. Кроваво-красное зарево окрашивает небосвод у горизонта. Тьму разрывают острые и длинные как копья молнии. Грохот подземных толчков, треск рушащихся зданий, крики, стоны, мольбы оглашают воздух. Вдруг посреди бегства над толпой раздается грозный, оглушительный удар грома. Несчастные останавливаются и, пораженные ужасом, смотрят на небо, как бы страшась, чтобы оно не обрушилось на их головы. Как в судный день, перед лицом смерти обнажается суть человеческой души. Все наносное спадает с человека и он предстает тем, чем является на самом деле. Этот краткий миг и был увековечен в картине Брюллова. Он с головой уходит в изучение источников, которые помогли ему с возможной полнотой представить катастрофу, происшедшую в 79 г., обращается к материалам археологических раскопок. Некоторые фигуры он изобразит потом точно в тех позах, в каких были найдены скелеты жертв разгневанного Везувия: мать с дочерьми, упавшую с колесницы женщину, группу юных супругов. Почти все предметы быта, которые показаны на картине, были списаны Брюлловым с подлинных экспонатов в Неаполитанском музее.

Работа над полотном была долгой и упорной. Один за другим Брюллов делает около десятка эскизов: перестраивает композицию, заменяет одни группы другими, меняет их состав, варьирует позы, движения, жесты. От эскиза к эскизу замысел очищается от случайностей, шлифуется, набирает силу и выразительность. В 1830 г. художник начал работу на большом холсте – к концу года все фигуры, по его словам, уже «были поставлены на места и пропачканы в два тона». Он работал неистово, до изнеможения, так что порой его буквально на руках выносили из мастерской. Впрочем, он должен был несколько раз прерывать свой труд для выполнения срочных заказов, а также для поездок в художественные музеи Болоньи и Венеции, куда он отправлялся «на совет» к старым мастерам. Заразившись их мощью и колоритом, он вновь спешил в Рим, к картине, которая приковывала теперь к себе все его мысли. Наконец, к середине 1833 г. работа была почти закончена. Однако чего-то по-прежнему не хватало. Изо дня в день в течение двух недель Брюллов подолгу стоял перед мольбертом, почти не прикасаясь к холсту, и никак не мог понять, что же вызывает в нем смутное недовольство. «Наконец, мне показалось, – вспоминал он, – что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Я осветил камни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда я осветил всю мостовую и увидел, что картина моя была кончена».

Современники, увидевшие «Последний день Помпеи» сразу после ее завершения, были ошеломлены ее смелым новаторством. Итальянская публика, тонко чувствующая и понимающая прекрасное, немедленно оценила работу русского мастера. Трудно найти другое живописное произведение, которое бы сразу после своего появления произвело больший восторг и воодушевление, чем «Последний день Помпеи». Триумф картины был просто потрясающим. Брюллов сразу сделался кумиром всей Италии. О его шедевре говорили во всех слоях общества. Ради того, чтобы взглянуть на него, специально приезжали в Рим. Итальянские академии изящных искусств одна за другой избирали Брюллова своим почетным членом и профессором, «увеличивая блеск своей славы», как говорилось в дипломах. Впервые гордые своим великим искусством итальянские художники прямо преклонялись перед иноземным мастером и подражали ему. Города устраивали Брюллову торжественные приемы, толпа носила его по улицам на руках с музыкой, цветами и факелами. В театрах его встречали рукоплесканиями. Народ толпился, чтобы его увидеть. Слава Брюллова, опережая его картину и его самого, распространилась по всей Европе, а затем ворвалась в Россию. Выставленная в 1834 г. в Петербурге, картина произвела неслыханный фурор: в залы Академии хлынули толпы народа, все газеты и журналы были полны отзывами о «Помпее», а Академия признала ее лучшим созданием текущего века. Конечно, это было преувеличение – в последующие десятилетия восторженное отношение к картине сменилось более скептическим, но все же она по сей день считается одним из самых ярких явлений художественной культуры XIX в. Но зато эта оценка оказалась верна по отношению к самому Брюллову – в последующие годы ему не удалось создать ничего значительнее «Помпеи».