Зайнаб (СИ) - Гасанов Гаджимурад Рамазанович. Страница 39

С его глаз скатились крупные слезы. Они ручьями текли по его морде, залезая в рот, уши, закатывая за холку. Вдруг он успокоился, злобно выкатил глаза в сторону собак, которые следовали за охотниками, любопытными людьми из селения Мямуч и пытались его укусить. Он так зарычал, что те от страха взвизгнули. Даже в этом состоянии волк внушал собакам неудержимый страх.

По просьбе, глубочайшей просьбе сельчан, охотники уступили им волка. Они сказали, дайте нам решать, как дальнейшем с ним поступить. Сельчане никому не дали поднять оружие на этого благородного волка, который отомстил за свою хозяйку. Каждый из них думал, оказался бы на месте волка, поступил бы как волк. Он ни чьих кур, барашек не тоскал, никого из сельчан не обидел.

Его во дворе Мямуча опять посадили на цепь, перед ним поставили целый казан мяса, рядом ведро с водой. Обещали, через каждый третий день по очереди сельские мужчины его будут посещать, приносить пищу, заменять воду.

На третий день его нашли во дворе мертвым. Он, как лег, положив морду на передние лапы, так и застыл. Перед его мордой лежала кранная косынка Шахрузат, в которой сельчане всегда ее видели…

1997 г.

Поцелуй жабы

Горы окутаны теменью ночи. По южной стороне горы зигзагами, то резко поднимаясь в ее темную вышину, то неожиданно опускаясь в самую ее глубину, в сторону гор тянулась серая пыльная дорога. Для человека не знакомого с коварством горных дорог, случайно оказавшегося на ее петлистой неровности, каждый проделанный шаг вслепую, на ощупь мог обернуться гибелью в пропасти. Внизу, в самом дне каньона, который начинал свою жизнь из самых глубин Джуфдага, куда бы не дотянулся человеческий глаз, падая и спотыкаясь о большие и малые круглые камни, с шумом и гомоном несла свои чистейшие воды в сторону моря небольшая река. Этот гул, чем выше, тем больше заглушали горные отложения, большие и малые вершины, тянущиеся вверх как горбы верблюдов, и там, на самом верху гул реки превращался в тихий плеск ветра, отражающийся в ветвях деревьев, растущих, там и сям по краям каньона. Случайный пеший человек мог спотыкнуться и провалиться в бездонную его глубину, и там, в этой ненасытной утробе, куда горные вершины закачивали сотни тысяч тонов, и никогда не насыщалась, вряд ли бы собрали его кости. Только бы горный остроглазый орел мог спикировать на них, пытаясь подцепить оголившуюся со временем кость, поднять на одну из горных вершин и сбросить на них вниз. Тени, отбрасываемые с этих горных вершин далеко на змеевидную дорогу, делали ночную тишину еще больше загадочной и призрачной.

Над каньоном, в мерцающем мириадами звезд синем небе, под напором воздушных масс гурьбой двигались тучи. Они от усиливающегося ветра в небе, широко раскрыв свои пасти, с разбегу набрасывались друг на друга, превращаясь то в белых пушистых медведей, то в стаю лошадей, то в одно и двугорбых верблюдов. Вдруг из-за огромной пасти мечущихся в смятении облаков неожиданно выглянула и скрылась бледная луна. Опять показалась в своей бледноликой красе. Холодные снопы лучей, струящиеся с его холодного и бесстрастного лика, заглядывали в сердце пешехода, отражаясь в нем загадочной призрачностью, величием и неповторимостью мироздания. Ночной путник привыкшими к темноте глазами искал в таинственной глубине неба магическую силу луны, в своем круглолицем величии, как он не раз замечал, сводящую с ума волчьи стаи и сельских дворовых собак.

У Мусы «уши были на макушке горы», а глаза тревожно шарили по дорожным обочинам между кустами, земляными насыпами, серыми валунами, пытаясь уловить элементарные шорохи, не упустить из виду любую подозрительную вещь и рукой машинально тянулся к кобуре на правом боку. Когда сегодня на железнодорожном вокзале Дербента он услышал рассказ двух пассажиров, которые рассказывали друг другу о бандитах, ваххабитах, просочившихся в Дагестан из Чечни, Ближнего Востока, чтобы замутить жителей этой республики, он не удивился. Подозрительно оглядываясь по сторонам, говорили, что они прячутся в лесах и горах Дагестана, в том числе и на его южной территории. Нападают на населенные пункты, на дорогах, связывающих Дербент с райцентрами, стерегут одиночных пешеходов, автотранспорт, если попадается мусульманин софистского толка, неверующий, их уводят в лес, над ними измываются, режут, как баранов. И с кем бы в городе не встречался — на рынках, магазинах, автобусных стоянках — разговор шел только о бандитах и ваххабитах. Поэтому, хотя Муса не исключал, что страх перед неизвестностью у людей вызывает повышенные ассоциации опасности, тем не менее, в дороге ночью не мешало бы ему быть более собранным.

Порывы ветра с вышины иногда с воем опускались на дорогу, поднимая и подбрасывая пыль и ветошь на дороге. Вдруг облака, наталкиваясь друг на друга, мечущие по небосклону, проглотили луну. Глаза муссы хотя давно привыкли к ночи, она превратилась в мглу. Со склона с дерева сорвалась сухая ветка и упала, вызывая камнепад на дорогу. Он вздрогнул от неожиданности и замер на месте. Он взглянул на то место, куда совались камни: за кустом с кинжалом в приподнятой руке застыл человек. Сердце Мусы запрыгало так, что оно опять готово было выскочить из груди, на спине рубашка прилипла к ней, руки и ноги. Хотя на войне с чеченскими моджахедами, он не раз сталкивался лицом к лицу со смертью, ощущение страх перед неожиданностью он всегда испытывал как первый раз. Он резко упал за камень на обочине и на лету вытащил пистолет из кобуры, прицелился. Вдруг облака опять выпустили месяц из своих клещей: сердце Мусы отпустило. Это был всего лишь мимолетный страх и пошатнувшие нервишки. Он мельком заметил, там не прятался человек: на обочине дороги всего лишь водружалась загнившая пень дерева, похожая на очертания человека.

Это было очень сложное время на постсоветском пространстве. ВЧечне шла жестокая война, пошли междоусобные столкновения между осетинами и ингушами, было неспокойно в Закавказье. Все дикие животные, сбежавшие от военных столкновений, просочились в леса менее спокойного Дагестана. И в начале весны по лесным опушкам целыми стаями рыскали голодные волчьи стаи. Зима была бесснежной и теплой, многие медведи тоже не залегли в берлоги на спячку. Но больше всего опасны были бородатые темные личности, которые как тени шныряли по ночам, нападали и грабили людей на дорогах.

Вот и последний поворот, откуда видны некоторые строения селения, где до первой чеченской войны вместе с женой работал учителем школы. Ему была знакома каждая тропинка, выступ, куст в этой местности. Слева, за бугром, должен выситься огромный священный дуб, которому перевалило за шестьсот-семьсот лет. Хотя у него средняя ветвь повредилась от удара молнии, он тогда еще могуче держался. Вот и он, красавец-геркулес, с могучим стволом, широченными ветвистыми лапищами. Муса уважительно посмотрел на него снизу до верху, почтительно закатил глаза, прочел молитву. После молитвы еще раз бросил взгляд в сторону села, примостившегося на небольшой седловине горы. Чуть в стороне от селения, на небольшой площадке, двести метров на сто, чернели строения колхозной фермы. Мусса устало присел на каменный выступ на обочине дороги, с головы снял шапку и ладонью руки смахнул со лба пот, падающий на лицо большими грязными капельками.

Его теперь ничто не торопило. Весточку, которую он отправил в селение, если в почте не задержалось, его в селении могли ждать только тетушка Ханум и ее внучка Зарият. В этом тоже он не был уверен, потому что в это время они вместе с колхозными коровами, овцами кочевьях, расположенные в прикаспийской низменности. Здесь его не могли тревожить ни «лесные бородачи», ни дикие звери. Он замешкался, продолжить свой путь в селение, или сойти на тропу, пойти и передохнуть в небольшой уютной пещере, расположенной под южным склоном дороги, где до войны с друзьями и коллегами по работе он иногда приходил на шашлыки. Выбрал второй вариант. В пещере было сухо, пахло дымом, видимо, она гостеприимно принимает всех прохожих. Быстро разжег костер, поставил закопченный чайник, кем-то по-хозяйски оставленный здесь, вытащил из вещмешка кружку, чай, сахар и задумался…