Зайнаб (СИ) - Гасанов Гаджимурад Рамазанович. Страница 63

Вот он прослужил положенные три года, к осени вернулся домой. После встречи с родителями, братьями, сестрами, остальной родней, близкими друзьями первым человеком, с которым ему не терпелось видеться, была Зухра. И эта встреча, к большому его стыду, состоялась случайно.

Зухра шла по переулку с родника с кувшином воды на правом плече. Она, чуть полусогнутая под тяжестью полного воды кувшина, высокая, стройная, шикарная до не возможности, когда стала перед ним, сняв кувшин с плеча, Тагир растерялся. Он предполагал, что Зухра выросла красивой девушкой, но чтобы она стала до такой степени прекрасной, он никак не ожидал. Высокая, вровень с ним, стройная, с высокой лебединой шеей точно из белого мрамора, с прямым тонким носиком с прозрачными узкими ноздрями, с огромном копном золотистых вьющихся волос на спине, с матово-бледной кожей на лице, с огромными серыми продолговатыми живыми глазами, маленьким припухлым ртом, прямым высоким лбом, ана шокировала его. Он стал перед ней, словно проглотил язык.

— Здравствуй, Тагир, — мягким голосом заворковала Зухра, протягивая ему руку. — С приездом… Как прослужил, как жил… Не скучал ли по родине? — говоря так, она от стыда потерялась, чувствовала, как покраснела до кончиков волос, как в его сильной, жесткой руке моряка дрожит ее рука.

И Тагир не помнил, как он взглянул на Зухра, как в своей неуклюжей руке до боли в суставах сжимает ее руку.

Когда Зухра застала Тагира, мальчика-забияку, который все время к ней приставал со своим вечными шутками, растерянным, потерявшимся перед ней, она чуть не рассмеялась над его неловкостью перед ней.

— Эй, пахлеван, что, блинами объелся, воды наглотался? Забыл, как подшучивал надо мной в школу и обратно, не давая прохода? И эта твоя песенька… А ну-ка вспомни! Что, забыл? А я тебе припомню: «Несрвненна, как косуля, джан Зухра! Сердцем нежным ты райская птица, джан Зухра! Золото меркнет перед твоими кудрями, джан Зухра! Выбирай женихом себе гунна, джан Зухра!» Что, язык проглотил? На моском корабле тебя разговаривать отучили? Издеваясь надо мной, ты себя довел до того, те мозоли которые образовались у тебя на языке за время службы превратились в колючки, которые пригвоздили твой язык к небе? Ха-ха-ха! С пиявками и прыгучими кузнечиками, я слышала, такие казусы случаются.

Пока Тагир, загнанный Зухра в угол, приходил в себя, девушка еще раз самовлюбленно улыбнувшись, помахав ему рукой, легким движениями рук играючи приподняла кувшин с водой, изящно продев правую рук и закидывая его на спину, повернулась, приподняв подбородок, притупив глаза, и плавными движениями тела направилась к себе во двор.

А Тагир, все еще озадаченный, под прицелом десятки любопытных глаз, наблюдающих за ним за окнами, стоял на середине дороги. «Как, Зухра?! — все не верил своим глазам. — Эта девочка, со страусиными ногами, неклюжими движениями подростка, пускающая слезы по любому поводу, с золотистыми волосами, выросла в такую королеву? Хочется верить и не верить…» — оглянулся, чтобы еще раз на нее взглянуть, а у нее уже и след простыл.

Таких шикарных девушек Тагир видел на обложках глянцевых гламурных журналов, доставляемых сослуживцами, когда уходили на далекое плавание, и на пару дней, чтобы сделать запасы еды и воды их корабль останавливался на иностранных гаванях. Они выставляли свою красоту на подиум за деньги, напоказ, раздетые, полуобнаженные, в одних купальниках или в чем мать родила. Он представил Зухра в одном купальнике на подиуме с развевающимися золотистыми волосами и огромными продолговатыми светлыми глазами, сексуально заглядывающимися в полутемный зал. У него перехватило дыхание. Красота высокого, стройного тела Зухры, с небольшими крепкими выпуклостями и плавными движениями чуть не убила Тагира.

— Тогда точно она стала бы королевой красоты мира, — вслух сорвалось с его губ. Он очнулся, почувствовал, что сейчас он находится в центре внимания сельских красоток и сплетниц, повернулся, неуверенным шагом направился в сторону речки, чтобы постыть, собраться мыслями.

Через день примерно в такое же время у него состоялась такая же случайная встреча с Зухра в переулке.

Находясь еще в форме морского десантника, когда Тагир выходил к себе во двор, Зухра выглядывала на него через занавешенное окно балкона. Когда наконец-то Тагир вышел из дома, сначала Зухра не поверила своим глазам, не сон ли видит. Сердце забылось так, что в ее ушах стали гулко слышен каждый его учащающийся удар. Нет, это был не сон, Тагир такой реальный, живой, красивый, подтянутый в военной форме, как струна, стоял во дворе и тайком заглядывался к ним в окна дома. Сердце ее от радости запрыгало так, что она от счастья заплакала. Не чувствуя рук и ног, она с кувшином за плечом через лестницу выбежала на первый этаж. Не помнит, как она приоткрыла наружные двери и почти бегом выскочила наружу.

Девушка по переулку шла так, что она заранее постаралась так, что у завистниц от зависти глаза выскочили с орбит. На высоких каблуках, нарядная, причесанная, надушенная, высокая с тонкой талией, стройная, с распущенными на плечи золотистыми волосами, бледная от волнения, с чуть приподнятой головкой, широко открытыми и искристыми от волнения глазами, она была похожа но богиню. Чувствовалось, она не шла, а плавала, скоьзтла по земле так, как могла могла плавать только она. Она знала, ее скользящей походке еще в школе завидовали все девчата. А вырастив, став взрослой девушкой, природа ее тела стала еще красивей и плавней.

Когда встретилась с Тагиром, от волнения она задышала так, что ноздри тонкого носа затрепетали так, что она задохнулась. Когда поравнялась с Тагиром, тот еле слышно поздаровался с ней:

— Здравствуй, Зухра.

— Здравствуй, Тагир, — едва не умерла от волнения и, спотыкаясь, шурша шелковым платьем бирюзового цвета, звеня золотыми серьгами с глазами такого цвета с огромными кольцами навесу, прошлась мимо. Не один парень, который сох от любви к ней, был свидетелем этой встречи. Ни один их них в это время хотел бы оказаться на месте Тагира. Все, кто следил за этой встречой понял, это между Зухра и Тагиром вспыхнула любовь, и что не за горами тот день, когда они сыграют свадьбу. Тагир понимал, медлить нельзя: к ней из их села, соседних сел в любое время могли прийти сваты. Этобы Зухра стала его невестой, еще мало, что она симпатизирует ему. В горах на это из родителей дочери мало кто обращает внимание. Надо иметь очень уважаемую родню, быть материально обеспеченным. Родня у него, допустим, есть, а вот материальных благ в ближайшее время и в перспективе ему не видать. Он тяжело вздохнул, взволнованный встречей с девушкой, которая вдруг ворвалась в его жизнь, как мечущий огонь, как вулкан, как ураган, повернулся в сторону высокой макушки над селом, откуда он любил любоваться окружающимся миром, потопал под гору.

Тагира от его сладких грез и воспоминаний отвлек Ахмед, сын главного чабана:

— Чего же ты там спишь, когда все овца разбрелись кто куда? Когда ты станешь чабаном? Эх, некому взгреть тебя нагайкой!

Тагир укоризненно взглянул на сына главного чабана, оторвавшего его от своих воспоминаний. Над его словами в душе рассмеялся. Он, бывший морской пехотинец, за такие слова одним щелчком мог расколоть этому оболтусу башку или без отвертки отвинтить конечности. Пришлось проглотить пилюлю: за самоуправство мог остаться без работы. А это пока было не в его планах.

Весеннее солнце с горизонта поднялось на высоту среднего яблоневого дерева, обильно поливая зеленые пастбища, полные молочной травой, своими лучами. Эти золотистые солнечные лучи, блеяние овец, ягнят, ищущих друг друга в табуне, трели свирели, распространяющие главным чабаном с высоты огромного волнообразного холма, непривычный гортанный говор и перекличка чабанов-даргинцев под Урцми-дагом, прелесть и умиротворенность сегодняшнего волшебного утра — все это возбуждало в душе Тагира неповторимые тропы его отрочества, мазки кисти картины его трепетных отношений с золотоволосой Зухра. И сознание того, что эту лучезарную чистоту, прозрачность солнечного утра, перезвон струн солнечных лучей и их игра со цветами в эти минуты из всех людей на белом свете в состоянии воспринимать, увидеть, осязать только он, делало его в своих глаза выше, тоньше, благороднее.